Главная    Почта    Новости    Каталог    Одноклассники    Погода    Работа    Игры     Рефераты     Карты
  
по Казнету new!
по каталогу
в рефератах

Добро и зло в произведении Ницше Человеческое, слишком человеческое

е могут задевать достаточно глубоко, чтобы  стереть  запечатлевшиеся
черты   многих   тысячелетий.   Но   если   мы   вообразим   себе   человека
многотысячелетнего возраста, то в нем можно было бы увидеть  даже  абсолютно
изменчивый характер, так что из него  постепенно  развивалось  бы  множество
различных  индивидов.  Краткость  человеческой  жизни  склоняет  ко   многим
ошибочным  утверждениям  о  свойствах человека.
           Двойственен  и  источник  понятия  добра  и  зла.  У   Ницше   он
содержится, во-первых, в душе господствующих родов и каст. Здесь  называется
хорошим тот, кто бывает истинно благодарным и истинно мстительным,  то  есть
тот, кто в состоянии отплачивать добром за добро и злом за зло. А  дурным  -
кто бессилен и не может  совершать  возмездия.  И  в  зависимости  от  своих
личных качеств человек принадлежит к общине или  бессильной  толпе.  Хорошие
суть каста, дурные — масса, подобная пыли. Добро и зло  означают  в  течение
известного времени то же, что знатность и ничтожность, господин и раб.  Даже
врага не считают дурным: он способен к возмездию. Считается дурным  не  тот,
кто  причиняет  нам  вред,  а  только  тот,  кто  возбуждает   презрение   и
отвращение. В общине хороших добро наследуется, и дурной  не  может  вырасти
из  столь  хорошей  почвы.  Но  если  кто-либо  из  хороших   делает   нечто
недостойное, то пытаються выкрутиться, чаще всего списывая вину на Бога. Во-
вторых, источник добра и зла содержиться в душе  бессильных.  «Здесь  всякий
иной  человек  считается  враждебным,  бессовестным,  насилующим,  жестоким,
хитрым, будь он  знатного  или  низкого  происхождения.  «Злой»  есть  здесь
эпитет  каждого  человека  и  даже  каждого  допускаемого  живого  существа,
например Бога; человеческое, божественное равносильно  дьявольскому,  злому.
Признаки благости, сострадания, готовности помочь  воспринимаются  боязливо,
как козни, как преддверие ужасного исхода, как обман и  хитрость  —  словом,
как утончённая злоба.»  Если человек так настроен, то не может быть  речи  о
полноценном общении, а в лучшем случае может возникнуть лишь  его  грубейшая
форма. И поэтому  везде,  где  преобладает  такое  понимание  добра  и  зла,
близка гибель отдельных людей.
         Так же двойственность заключаеться в том, что  два  человека  могут
совсем не понимать друг друга в вопросах зла и  добра.  Так  Ницше  приводит
пример на различном понимании добродетели. «Кто  изведал  безнравственное  в
соединении с наслаждением — как человек,  имевший  сластолюбивую  юность,  —
тот воображает, что добродетель должна быть  связана  со  страданием.  Кого,
напротив,  сильно  терзали  его  страсти  и  пороки,  тот  мечтает  найти  в
добродетели  покой  и  душевное   счастье.   Поэтому   возможно,   что   два
добродетельных человека совсем не понимают друг друга.»
         Каков же, например, источник того факта, что в большинстве  случаев
люди в ежедневной жизни говорят правду? Во всяком случае не потому, что  Бог
запретил лгать. А потому, что это удобнее: ведь  ложь  требует  изобретения,
памяти  и  умения  обманывать.  Так  как  чтобы  поддерживать   одну   ложь,
необходимо  выдумывать  двадцать  других.  И  еще  потому,  что  в   простых
отношениях  значительно выгоднее  сказать  прямо:  я  хочу  того-то,  или  я
сделал то-то. Здесь  принуждение и  авторитет  действуют  на  простых  людей
намного эффективнее, чем  хитрость.
          Даже по отношению к добру Ницше призывает людей быть  сдержанными.
«Доброта и любовь, как целебнейшие травы и  силы  в  общении  между  людьми,
суть  столь  драгоценные  находки,  что  хотелось  бы  пожелать,  чтобы  при
употреблении  этих  бальзамических  средств  люди  были  как   можно   более
экономны».  Но  одновременно  с  этим  философ  сам  понимает  невозможность
осуществления  данного  наставления.  «Экономия  доброты  есть  мечта  самых
дерзостных                                                       утопистов.»

          Тому, кто хочет стать мудрым,  приносит  большую  пользу  то,  что
когда-то  в  течение  определенного  времени  он  разделял  представление  о
коренной злобе и испорченности человека.  Это  представление  ложно,  как  и
обратное. Но в продолжение целых эпох оно обладало господством, и корни  его
оставили свои разветвления в нас и в нашем  мире.  Чтобы  понять  нас,  надо
понять его. Но чтобы затем  подняться  выше,  мы  должны  перешагнуть  через
него. Тогда мы познаем, что не существует греха в метафизическом смысле,  но
что в том же смысле  не  существует  и  добродетели;  что  вся  эта  область
нравственных  представлений  находится  в   постоянном   колебании   и   что
существуют более  высокие  и  более  глубокие  понятия  о  добре  и  зле,  о
нравственном и безнравственном. Кто не  хочет  от  вещей  ничего,  кроме  их
познания, тот легко  приобретает  душевный  покой  и  будет  ошибаться  (или
грешить, как это называет мир) разве из неведения, но вряд  ли  из-за  своих
вожделений. Его единственная, вполне владеющая им цель —  всегда  как  можно
лучше познавать — сделает его холодным и смягчит его  задатки.  Кроме  того,
он освободился от множества мучительных  представлений,  он  уже  ничего  не
ощущает при словах «наказание ада», «греховность», «неспособность к  добру»,
он узнаёт в них лишь туманные тени ложного жизнепонимания.
           Как  же  проводится  граница  между  хорошим  и  плохим?    Ницше
осуждает принцип  по  которому такое разделение   происходит   в   обыденной
жизни.  Здесь быть моральным,  нравственным,  этичным  –  это   повиноваться
исторически  солжившемуся   правилу  поведения,   вошедшему   в   обиход   в
результате многократного повторения  в  течении  длительного  времени,  т.е.
обычаю.  При этом  не имеет  значения   подчиняются  ли  ему  насильно,   по
примеру остальных, либо  по собственному   желанию,  —  существенно  только,
что это вообще исполняют. ««Хорошим»   называют   всякого,  кто  как  бы  по
прирожденному,  унаследованному  инстинкту, т. е.  легко  и  охотно,  делает
то, что считается  нравственным (например, мстит, если мщение, как у  греков
в более раннюю эпоху, принадлежит к добрым нравам).  Его  называют  хорошим,
потому что он  хорош  «для  чего-нибудь»;  но  так  как  благожелательность,
сострадание и  т.  п.  при  всех  изменениях  нравов  всегда  ощущались  как
«хорошее для чего-нибудь», т. е. как полезное, то теперь называют  «хорошим»
преимущественно благожелательного, любвеобильного человека.  Быть  дурным  —
значит   быть   «ненравственным»   (безнравственным),   чинить    безнравье,
восставать против обычая, всё равно, разумен ли он или  глуп;  но  нанесение
вреда ближнему ощущалось всеми нравственными  законами  преимущественно  как
нечто вредное, так что теперь при слове «злой» мы главным образом думаем  об
умышленном нанесении вреда ближнему.»  Поэтому  в  отношении  эгоистического
и неэгоистическое  у  людей складывается  понимание  добра и  зла,   разницы
между нравственным и безнравственным. Так же   совершенно  безразлично   то,
как возникла традиция.  А ведь она возникла  вне отношения к добру и злу,  а
прежде всего  в  интересах  сохранения  общества,  нации,  человечества.  Но
всякая  традиция,  чем  древнее   её   происхождение,    становится    более
почитаемой.   Её  почитание   переходит   от   поколения   к   поколению   и
накапливаеться,  традиция  под  конец  становится  священной  и   возбуждает
благоговение. Но при  таком подходе  забывается   главное  -  обычай   может
возникнуть в  результате  неверно  истолкованного  случая
          Снова  возвращаясь  к  примеру  с   человеком,  который  обворовал
соседа  с целью  излечения  своей  матери  хочется  заметить, что  все  злые
деяния  содержат  в  своём  фундаменте   инстинкт  самосохранения  или,  еще
точнее, стремление  к удовольствию и к  предупреждению  страдания  индивида.
Но  даже  будучи  так  мотивированы,  они  не  являються   сущностью   злыех
поступков. ««Причинение страданий само по себе» не существует, кроме  как  в
мозгу философа, и столь же мало существует «причинение удовольствия само  по
себе»  (сострадание  в   шопенгауэровском   смысле).   В   догосударственном
состоянии мы убиваем существо — будь то  обезьяна  или  человек,  —  которое
срывает на наших глазах плод с дерева, когда мы голодны и сами  стремимся  к
дереву, — как бы мы это сделали с животными еще и теперь при путешествии  по
пустынным  местностям.»   Мы   видим,   как  якобы  злые  действия,  которые
возмущают нас  больше всего, связаны с заблуждением,  что  субъект,  который
совершает их против нас, по своему  усмотрению  мог это  зло  нам  приченять
либо не  приченять.  Такое   понимание,   вызванное   эмоциями,   возбуждает
ненависть,  жажду  мести,  всю  озлобленность  воображения.  Тогда  как   на
животное мы гневаемся гораздо  меньше,  потому  что  рассматриваем  его  как
безсознательное существо.  Таким же  образом    человек   ради   обеспечения
своего  существования   с  помощью  устрашения   окружающих    может   вести
себя  сурово  и  жестоко  в  отношении  других   существ.    Так   поступает
могущественный  человек,  первоначальный  основатель  государства,   который
подчиняет себе более слабых  индивидов. Точно  так  чтобы  расчистить  почву
для  нравственности  общество подчиняет  отдельных  людей   общему  правилу,
тем самым   способствуя   устранению   их  разобщенность.  Получаеться,  что
нравственности предшествует принуждение,  и  даже  она  сама  еще  некоторое
время  существует как  принуждение,  которому  подчиняются   дабы   избежать
наказания. Со  временем   это   принуждение  превращаеться  в   
123
скачать работу

Добро и зло в произведении Ницше Человеческое, слишком человеческое

 

Отправка СМС бесплатно

На правах рекламы


ZERO.kz
 
Модератор сайта RESURS.KZ