Никколло Макиовелли
писавших комедии, новеллы и шуточные
терцины.
Макиавелли, пока вокруг него гремел весь этот итальянский карнавал,
жил во власти дум и тревог и судил об испорченности нравов с более высокой
точки зрения. Разлагалось средневековье, уже умершее в сознании людей, но
еще продолжавшее жить в формах и установлениях эпохи. Вот почему Макиавелли
не звал Италию назад, к средневековью, а, напротив, содействовал его
разрушению.
«Тот свет», рыцарство, платоническая любовь — таковы три основных
фактора, вокруг которых вращается средневековая литература и которые в
новой литературе более или менее сознательно пародируются. На лице
Макиавелли, когда он говорит о средневековье, мы тоже подмечаем иронию. И
главным образом когда он хочет казаться особенно серьезным. Сдержанность
выражений лишь усиливает мощь его ударов. В этой его
разрушительной деятельности видно его родство с Боккаччо и Лоренцо
Великолепным.
Но его отрицание не сводится к буффонаде, к смеху ради смеха,
порожденному уснувшей совестью. В этом отрицании звучит утверждение нового
мира, рожденного в сознании Макиавелли. Вот почему его отрицание так
серьезно, так убедительно.
Папство и империя, гвельфы и гибеллины, феодализм и города-коммуны — в
его сознании все эти установления разрушены. Разрушены потому, что в голове
его возникла теория нового общественного и политического устройства.
Идеи, породившие прежние установления, мертвы, они больше не обладают
силой воздействия на сознание людей, их сознание спит. В этом внутреннем
оцепенении и коренится причина разложения итальянского общества. И нельзя
обновить народ иначе, как разбудив его сознание. Эту задачу и старается
выполнить Макиавелли. Одной рукой он рушит, другой созидает. С него, в
обстановке всеобщего бездумного отрицания, началось созидание.
УЧЕНИЕ МАКИАВЕЛЛИ
Изложить его учение во всех подробностях невозможно, остановимся лишь
на главной идее.
Средневековье зиждется на принципе, согласно которому цепляться за
земную жизнь как за самое существенное — грех, добродетель состоит в
отрицании земной жизни и в созерцании потусторонней. Земная жизнь не
реальность, не истина, а тень, видимость; реальность это не то, что есть, а
то, что должно быть, а посему подлинным ее содержанием является иной мир,
ад, чистилище и рай, мир истины и справедливости. На этом теолого-этическом
представлении о мире основана «Божественная комедия» и вся литература XIII
и XIV веков.
Символика и схоластика — естественные формы выражения этой идеи.
Земная жизнь символична, Беатриче — символ, любовь — символ. Что такое
человек и природа, в чем их суть, можно объяснить с помощью общих
абстрактных понятий, то есть сил, существующих вне мира и представляющих
собой главное в силлогизме, общее понятие, из которого вытекает частное.
Все это и форма, и сама идея — еще со времен Боккаччо
отрицалось, подавлялось карикатурой, пародией, служило объектом для
насмешек и для развлечения. То было отрицание в его самой циничной и
разнузданной форме, основанное на прославлении плоти, греха, чувственности,
эпикуреизма, то была реакция на аскетизм. Всех свалили в одну кучу —
теологов, астрологов и поэтов, всех, кто жил лишь видениями. Таким
образом, в теории царило полное равнодушие, а в повседневной
жизни — полная распущенность. Макиавелли живет в этом мире, и живет
активно. Ему свойственна та же свобода в области морали, то же равнодушие в
вопросах теории. Он не обладал какой-нибудь необычайной культурой: многие в
ту пору превосходили ученостью и эрудицией и его, и Ариосто. В философии он
был, очевидно, столь же не искушен, как в схоластике и теологии. Во всяком
случае, они его не интересуют. Все его помыслы устремлены к практической
жизни.
По-видимому, не силен он был и в естественных науках: факт таков, что
в некоторых случаях он ссылается на влияние звезд. Баттиста Альберти
обладал, безусловно, более широкой и более законченной культурой.
Макиавелли не философ природы, он философ человека. Но, гениальный
мыслитель, он вышел за рамки вопроса и подготовил почву для Галилея.
Человек в понимании Макиавелли — это не статичный созерцательный
человек средневековья и не идиллически спокойный человек Возрождения; это
современный человек, который действует и добивается своей цели.
Каждому человеку назначено выполнить свою миссию на земле в
соответствии с его возможностями. Жизнь не игра воображения и не
созерцание, не теология и не искусство. Жизнь на земле имеет свой серьезный
смысл, свою цель, свои средства. Реабилитировать земную жизнь, дать ей
цель, пробудить в людях сознание, внутренние силы, возродить серьезного,
деятельного человека — вот идея, пронизывающая все произведения Макиавелли.
Она является отрицанием средневековья, но вместе с тем и отрицанием
Возрождения. Созерцание Бога удовлетворяет его столь же мало, сколь и
созерцание произведения искусства. Он высоко ценит культуру и искусство, но
не настолько, чтобы согласиться, что они должны и могут составить цель
жизни. Макиавелли борется с воображением как с самым опасным врагом,
полагая, что видеть предметы в воображении, а не в действительности —
значит страдать болезнью, от которой необходимо избавиться. Он то и дело
повторяет, что надо видеть вещи такими, каковы они в действительности, а не
такими, какими они должны быть. Это «должно быть», к которому устремлено
все содержание в средние века и форма в эпоху Возрождения, обязано уступить
место бытию, или, как говорит Макиавелли, «правде настоящей».
Подчинить мир воображения, мир религии и искусства миру реальному,
который дан нам через опыт и наблюдение, — такова основа учения Макиавелли.
Отбросив асе сверхчеловеческое, все сверхъестественное, Макиавелли
кладет в основу жизни родину. Назначение человека на земле, его первейший
долг — это патриотизм, забота о славе, величии, свободе родины.
В средние века понятия родины не существовало. Существовало понятие
верности, подданства. Люди рождались подданными папы и императора,
представителей Бога на земле: один олицетворял «дух», другой «тело»
общества.
Макиавелли видел в светской власти пап не только нелепую
и недостойную форму правления, но и главную опасность для Италии. Будучи
демократом, он выступал против идеи узкого правления и весьма сурово
расправлялся с пережитком феодализма — дворянством.
Он видел в авантюристах-наемниках первопричину слабости Италии перед
лицом чужеземца, а посему выдвинул и широко развил идею создания
национальной милиции. Светскую власть пап, дворянство, авантюристов-
наемников он расценивал как пережитки средневековья, с которыми следовало
бороться.
Родина в представлении Макиавелли — это, разумеется, свободный город-
комнуна, своей свободой обязанный самому себе, а не папе или императору и
управляемый всеми во всеобщих интересах. Но, зорко следя за событиями,
Макиавелли не мог не заметить такого важного исторического явления, как
процесс формирования в Европе крупных государств, и понимал, что городу-
коммуне было суждено исчезнуть вместе со всеми остальными установлениями
средних веков. Его городкоммуна кажется ему слишком мизерным, чтобы устоять
рядом с такими мощными конгломератами племен, как те, что назывались
государствами или нациями. В свое время еще Лоренцо, движимый теми же
соображениями, пытался создать великую италийскую лигу, призванную
обеспечивать «равновесие» между государствами и их взаимную защиту, что,
однако, не спасло Италию от вторжения Карла VIII. Макиавелли идет дальше.
Он предлагает создать крупное итальянское государство, которое служило бы
оплотом против всякого иноземного вторжения.
Таким образом, идея родины в его понимании расширяется. Родина — это
уже не небольшой город-коммуна, а вся нация. Данте мечтал, что Италия
станет садом империи, мечтой Макиавелли была родина, самостоятельная,
независимая нация.
Макиавелли уподобил родину некоему божеству: оно превыше морали,
закона. Подобно тому, как у аскетов Бог поглощал всебе индивидуум, подобно
тому как инквизиторы во имя Бога жгли на кострах еретиков, у Макиавелли
ради родины все дозволено: одни и те же поступки в частной жизни считаются
преступлениями, а в жизни общественной достойны высочайшей похвалы.
«Государственные соображения» и «благо народа» —
вот те обычные формулы, в которых находило свое отражение это право родины,
право, которому не было равных. Божество сошло с небес на землю и стало
именоваться родиной, как и прежде, наводя страх. Его воля, его интересы
составляли suprema lex — высший закон. Индивид по-прежнему поглощается
коллективом. Когда же этот коллектив в свою очередь оказывался поглощенным
волей одного человека или немногих людей, воцарялось рабство. Свобода
выражалась в более или менее широком участии граждан в государственной
жизни. Кодекс свободы еще не предусматривал прав человека. Человек не был
самостоятельной единицей, он был орудием родины или, что еще хуже, орудием
государства — общего понятия, которым обозначалась всякая форма правления,
в том числе и деспотическая, основанная на произволе одного человека.
Идея родины, которая превыше морали и закона, четко выражена
в следующем знаменитом высказывании Макиавелли: «Коль скоро речь идет об
интересах родины, не должно рассуждать, справедливо ли сие решение или
несправедливо, милосердно или жестоко, похвально или зазорно; оставить в
стороне следует всякие соображения и принять то решение, какое содействует
спасению ее жизни и сохранению свободы».
Под родиной понималось большее или меньшее участие в управлении
государством, и если все подчинялись, то все и командовали
| |  скачать работу |
Никколло Макиовелли |
