Образ Кавказа в творчестве Михаила Юрьевича Лермонтова
любившем земную девушку.
В верховьях Арагвы в 19м веке живет еще легенда о горном духе Гуда,
полюбившем красавицу грузинку. Впервые эта легенда была записана в 50-х
годах прошлого века со слов проводника-осетина.
«Давным-давно — так начинается эта легенда — на берегу Арагвы, на дне
глубокого ущелья, образуемого отвесными горами при спуске с Гуд-горы в
Чертову долину, в бедной сакле убогого аула росла, как молодая чинара,
красавица Нино. Когда она поднималась на дорогу, купцы останавливали
караваны, чтобы полюбоваться красотой девушки.
От самого дня рождения Нино ее полюбил Гуда — древний дух окрестных гор.
Хотела ли девушка подняться на гору— тропинка незаметно выравнивалась под
ее ножкой, и камни покорно складывались в пологую лестницу. Искала ли цветы
— Гуда приберегал для нее самые лучшие. Ни один из пяти баранов,
принадлежавших отцу Нино, не упал с кручи и не стал добычей злых волков.
Нино была царицей гор, над которыми властвовал древний Гуда.
Но вот, когда Арагва в пятнадцатый раз со дня рождения девушки превратилась
в бешеный мутный поток, Нино стала такой необыкновенной красавицей, что
влюбленный Гуда захотел сделаться ради нее смертным.
Но девушка полюбила не его, а юного своего соседа Сосико, сына старого
Дохтуро. Этот юноша во всем ауле славился силой и ловкостью, неутомимо
плясал горский танец и метко стрелял из ружья.
Когда Сосико гонялся с ружьем за быстроногою арчви серной,— ревнивый Гуда,
гневаясь на молодого охотника, заводил его на крутые скалы, неожиданно
осыпал его метелью и застилал пропасти густым туманом. Наконец, не в силах
терпеть долее муки ревности, Гуда накануне свадьбы засыпал саклю влюбленных
огромной снежной лавиной и, подвергнув их любовь жестокому испытанию,
навсегда разлучил их».
По другой версии, злой дух завалил хижину влюбленных грудой камней.
Спускаясь с Крестового перевала в Чертову долину, проезжающие часто
обращают внимание на груду огромных обломков гранита, неизвестно откуда
упавших на травянистые склоны Гуд-горы. По преданию, их накидал сюда
разгневанный горный дух
Наименование свое грозный Гуда получил от Гуд-горы, а Гуд-гора, в свою
очередь, от ущелья Гуда, откуда берет начало Арагва. «Подле висящего завала
Большого Гуда, именно в Чертовой долине,— как сообщала в 40-х годах газета
«Кавказ»,— чаще всего и подстерегали путешествовавших по старой Военно-
Грузинской дороге снежные заносы и метели».
А в «Герое нашего времени», в тексте «Бэлы», Лермонтов пишет: «Итак, мы
спускались с Гуд-горы в Чертову долину... Вот романтическое название! Вы
уже видите гнездо злого духа между неприступными утесами...»
Значит, Лермонтов знал легенду о любви Гуда и, по-видимому, не случайно
перенес действие «Демона» на берега Арагвы. Есть основание полагать, что
легенда о любви злого духа к девушке-грузинке оплодотворила первоначальный
сюжет. Безликая монахиня из первой редакции «Демона» превратилась в
красавицу Тамару, дочь старого князя Гудала. В новой редакции изменился и
жених Тамары — «властитель Синодала», удалой князь. Его, а не ангела
противопоставляет Лермонтов любви демона в поэме. Это изменение сюжета
могло быть подсказано Лермонтову преданием о ревности горного духа к
Возлюбленному красавицы Грузинки.
Другие следы кавказских легенд и преданий можно найти в стихотворении
«Тамара».
На одном из рисунков Лермонтова, перекликающегося со стихотворением, мы
видим изображения Дарьялского ущелья и так называемого «Замка Тамары», в
стихотворении же сказано:
В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале…
С этой башней связано множество легенд. В одном из вариантов легенды о
Дарьяльской башне историк грузинской литературы А. С. Хаханашвили обнаружил
имя «беспутной сестры» Тамары. Ее звали... Тамарой. Предание это повествует
о двух сестрах, носивших одно и то же имя. Благочестивая Тамара жила в
башне близ Ананури, другая — волшебница Тамара — в замке на Тереке. Эта
волшебница, зазывая к себе на ночь путников, утром обезглавливала их и
трупы сбрасывала в Терек. Ее убил заговоренной пулей русский солдат. Труп
ее был выброшен в Терек, замок развалился, имя чародейки Тамары проклято.
Отмечая раздвоение образа Тамары в этой легенде, профессор Хаханашвили
первый обратил внимание на сходство ее с той легендой, которая послужила
сюжетом лермонтовского стихотворения.
Кроме «Демона» и «Тамары» мотивы кавказского фольклора можно найти в поэме
«Мцыри».
На создание центрального эпизода поэмы «Мцыри» – битвы с барсом –
Лермонтова вдохновила распространенная в горной Грузии старинная песня о
тигре и юноше, одно из самых любимых в Грузии произведений народной поэзии.
3. Отличительные черты кавказского характера в произведениях Лермонтова
Мироощущение поэтом темперамента и менталитета южных народов отразилось во
многих его произведениях: «Бэла», «Дары Терека», «Беглец», и другие.
Черкесский строгий взгляд на доблесть, бесспорная для черкеса истина – идея
защиты родины ценою жизни вдохновили Лермонтова, и он создал поэму
«Беглец», вложив в неё особенно его самого в то время волновавшую идею
патриотического подвига. Поэма написана после пребывания на Кавказе в 1837
году.
На Кавказе, где умели сражаться за родину и свободу, и знали трудную цену
подвигу, и презирали измену, Лермонтов услышал песню о том, как молодой
горец вернулся из боя, не отомстив за смерть павших в сражении. По
содержанию и духу песня очень близка созданному поэтом произведению. Таким
образом, «Беглец» тесно связан с народной поэзией черкесов, произведение
как нельзя более близко кавказскому пониманию о подвиге и кровном родстве.
Беглеца отвергли все, отвергла и мать. Узнав, что он, не отомстив за смерть
отца и братьев, бежал с поля битвы, мать не позволяет ему войти в родной
дом.
Проклятья, стоны и моленья
Звучали долго под окном;
И наконец удар кинжала
Пресек несчастного позор…
И мать поутру увидала…
И хладно отвернула взор.
Когда фашистские войска подступили к Кабардино-Балкарии, редакция
нальчинской газеты «Социалистическая Кабардино-Балкария» печатала «Беглеца»
и распространяла его широко по горским селениям.
В поэме «Мцыри» автор касается той же темы, что и в «Беглеце» . Темы
родины, темы предков. Если беглец преступился почитанием семьи и понятиями
о чести поколений, живших столетиями до него, то Мцыри, напротив, стремится
к своим корням. Стремится настолько, что совершает безумный поступок –
бегство из монастыря. Юноша много говорит о желании иметь судьбу предков:
Я мало жил, и жил в плену.
Таких две жизни за одну,
Но только полную тревог,
Я променял бы, если б мог.
В какой-то мере, эти два представителя одного этноса беглец и Мцыри
противопоставлены друг другу.
Сам же Лермонтов не от имени лирических героев, а от своего имени пишет так
о людях Кавказа:
«Как вольные птицы, живут беззаботно; война их стихия; и в смуглых чертах
их душа говорит»
Восточные женщины Лермонтова не лишены изящества, они, наоборот, прекрасны:
Тамара из «Демона» и Бэла – яркие тому примеры.
Белинский пишет так про одну из сцен в «Бэле» :
«Он взял её руку и стал её уговаривать, чтобы она его поцеловала, она слабо
защищалась, только повторяла «поджалуста, поджалуста, не нада, не нада!».
Какая грациозная, и, в то же время какая верная натуре черта характера!
Природа нигде не противоречит себе, и глубокость чувства, достоинства и
грациозность непосредственности так же иногда поражает и в дикой
черкешенке, как и в образованной женщине высшего тона. Слыша «поджалуста,
поджалуста» вы видите перед собой эту очаровательную, черноокую Бэлу,
полудикую дочь вольных ущелий, и вас так же поражает в ней эта особенность
женственности, которая составляет все очарование женщин».
Изображения Кавказа в живописи Лермонтова
Лермонтову – писателю всегда помогал Лермонтов-художник.
Наиболее интересны пейзажи, выполненные маслом, — «Вид Пятигорска»,
«Кавказский вид с саклей» («Военно-Грузинская дорога близ Мцхеты»), «Вид
горы Крестовой», «Вид Тифлиса», «Окрестности селения Карагач» («Кавказский
вид с верблюдами») и другие (все 1837— 1838).
Любая кавказская панорама Лермонтова — это как бы малый фрагмент вселенной,
тем не менее выразивший всю бесконечность мироздания. Руины, монастыри,
храмы, лепящиеся на склонах гор, представляются зрителю естественными
вкраплениями в природный ландшафт. Вписанные в каждый пейзаж фигурки людей
— всадники, погонщики и верблюды, грузинки набирающие в Куре воду, —
подчинены изначально заданному ритму; их малый масштаб подчеркивает
космическую безмерность целого. Но несмотря на романтическую интонацию,
лермонтовские панорамы, как показал исследователь его творчества Ираклий
Андроников, во многом совпадают с реальной топографией изображаемых мест, а
кроме того, с описанием этих мест в произведениях.
В этом убеждаешься, знакомясь с обнаруженной в наше время лермонтовской
картиной «Вид Крестовой горы». На небольшом картоне масляными красками поэт
нарисо
| |  скачать работу |
Образ Кавказа в творчестве Михаила Юрьевича Лермонтова |
