Павел Михайлович Третьяков
опровергает пацифистский оттенок приведенных слов
Верещагина, а противопоставление блестящих подвигов русских солдат под
Плевной «глупости и подлости» руководителей царской России, показывает
демократический характер убеждений Третьякова и выявляет все величие его
патриотизма, в противоположность самодержавному национализму правящей
верхушки.
Третьяков часто выступал не только как собиратель уже написанных
картин и не только как приобретатель готовой художественной продукции, но и
как организатор, являвшийся в определенной мере соучастником замысла
художников. Третьяков был всегда в курсе дела, над чем работает и что
замыслил тот или иной художник. Его переписка с Репиным, Крамским, Перовым,
Ге, Верещагиным и другими, полна конкретных замечаний и советов,
показывающих, насколько тонко и профессионально понимал Третьяков живопись
и как с его мнением считались крупнейшие и талантливейшие русские
художники.
Из воспоминаний М.В.Нестерова: “Во время моего несчастного искания
“живописи” мои приятели не раз говорили, что ко мне собирается заехать
посмотреть картину П.М.Третьяков, и я боялся, что он заедет посмотреть
картину, когда вместо головы “Пустынника” он увидит стертое дочиста место.
Однако этого не случилось. Павел Михайлович приехал неожиданно, но тогда,
когда картина была снова в порядке и я ожил... Я хнал, что Павел Михайлович
- не любитель разговаривать. Он прямо приступает к делу, т.е. к осмотру
картины. он попросил позволения посмотреть “Пустынника”. Смотрел долго,
стоя, сидя, опять стоя. Делал односложные вопросы, такие же замечания,
всегда кстати, умно, со знанием дела. Просидел около часа. Сообщил, что был
у того-то и у того-то. Сказал, что хороши вещи у Левитана. Затем он
неожиданно, вставая, спросил, могу ли я уступить вещь для галереи? О! Боже
мой! Могу ли я сутупить? Заветной мечтой каждого молодого художника было
попасть в галерею, а тем более моей! Ведь отец мне давно объявил, полушутя,
полусерьезно, что медали и звание, которое я получил, его не убедят в том,
что я “готовый художник”, так, как покупка картины в галерею. А тут - могу
ли я сутупить? Однако я степенно ответил, что “могу”. Следующий вопрос -
самый трудный для ответа: “Что Вы за нее хотите:” - Что хочу? Ничего не
хочу, кроме того, чтобы она была в галерее, рядом с Перовым, Крамским,
Репиным, Суриковым, Васнецовым. Вот чего я страстно хочу... И все же, надо
сказать не это, а что-то другое, серьезное... и я решился... сказал и сам
себе не поверил... Что я наделал? Счастье было так близко, так возможно, а
я безумный, назначил пятьсот рублей! Павел Михайлович не возмутился, а
прехладнокровно выслушав мое решение, сказал: “Я оставляю картину за
собой”. И стал прощаться, оделся, уехал, а я остался в каком-то
полубреду...”
Организаторская роль П.М.Третьякова наглядно видна на примере
создания портретов русских писателей, ученых, композиторов.
Третьяков заказывает портрет Писемского - Перову, Гончарова -
Крамскому, добивается приобретения портрета Гоголя работы Моллера,
заказывает портрет А.Н.Островского - Перову, Шевченко - Крамскому, его же
просит написать портреты Грибоедова, Фонвизина, Кольцова и художника
Васильева, заказывает портрет Тургенева - Гуну и дважды тот же портрет
Репину; затем Перову поручает еще раз портрет Тургенева, а также портреты
Достоевского, Майкова, Даля; Крамскому предлагает писать Толстого,
Салтыкова-Щедрина, Некрасова, Аксакова; заказывает Репину портреты Тютчева,
Пирогова, Толстого; приобретает у Ге портрет Герцена и т.д.
С поразительной настойчивостью и терпением добивается П.М.Третьяков
создания портретов великих русских писателей, композиторов, ученых,
советуясь с близко знающими их людьми и перезаказывая по нескольку раз,
если портрет его не удовлетворяет сходством или качеством живописи.
Третьяков следит даже за местонахождением тех или иных престарелых
известных русских писателей и уговаривает художников отыскать их и создать
портреты. Так, Третьяков напоминает Репину, находящемуся за границей, что
поблизости от него «живет наш известный поэт Вяземский, старик 95 лет. Тут
также надо взглянуть с патриотической стороны. Если да - то я узнаю его
адрес и сообщу Вам». Такое высокое понимание роли национальной русской
живописи, призванной увековечить видных людей русской науки, искусства и
литературы, характерно для П.М.Третьякова, полного веры в торжество не
только русской живописи, но и всей русской культуры. При этом, выбирая лиц
для портретирования, Третьяков прежде всего выдвигает прогрессивных
писателей-реалистов, прославивших русскую литературу во всем мире.
Если бы не настойчивость Третьякова и не его высокое чувство
ответственности перед народом, для которого необходимо было запечатлеть
силой русского искусства образы великих русских людей - мы бы не имели бы и
десятой доли той богатейшей коллекции портретов, которой располагает
Третьяковская галерея. И в этом смысле огромна личная заслуга
П.М.Третьякова перед русской культурой.
Выдающееся значение Третьяковской галереи в развитии русской живописи
не случайно совпадает с ее могучим подъемом во второй половине XIX века,
обусловившим ее мировое значение и связанным с деятельностью подвижников, с
расцветом творчества таких гениев, как Репин и Суриков. Отсюда и прочная
дружба Третьякова с идеологами передвижников - Крамским, Перовым и другими.
Цель, осуществляемая Третьяковым - создание национальной
художественной галереи русской живописи - была шире и грандиознее, чем
собирание картин одной школы или одного направления, хотя бы и более
прогрессивного. И Третьяков раздвигает рамки своей коллекции; он начинает
собирать древнерусское искусство, начиная с XI века и портретную живопись
XVIII века, продолжая в то же время внимательно следить за успехами
художников младшего поколения и приобретая картины Серого, Нестерова,
Остроухого и других, с той же третьяковской безошибочностью отбирая
действительно самое художественное, что заслуживает права войти в
сокровищницу национальной русской живописи.
При такой цели собирательства, Третьякову было ясно, какую большую
ответственность он берет на себя перед историей русской культуры,
приобретая для галереи одни произведения и не приобретая другие, что этим
самым он одни произведения приобщает к лучшему, что создано русским
искусством, а другие оставляет без внимания. Третьяков чувствовал
колоссальную ответственность перед народом за каждое свое приобретение с
точки зрения соблюдения чистоты принципа, имеющего в виду, что собирая
галерею, он становится как бы историком русской живописи, и притом
историком, который не только описывает ход событий, но и сам является
активным участником истории. Третьяков подолгу просиживал в мастерских
художников перед картинами или бродил по выставочным залам до открытия,
одинокий, молчаливый, задумчивый. Он советовался с Крамским, Перовым,
Репиным, взвешивал их точки зрения, ценил их советы, но принимал свое
окончательное решение всегда самостоятельно.
Когда Репин однажды сказал Третьякову, что какую-то картину тот купил
зря, Павел Михайлович ответил ему: «Все, что я трачу и иногда бросаю на
картину - мне постоянно кажется необходимо нужным; знаю, что мне легко
ошибиться; все что сделано - кончено, этого не поправить, но для будущего,
как примеры, мне необходимо нужно, чтобы Вы мне указали, что брошено, то
есть за какие вещи. Это останется между нами... Прошу Вас, ради бога,
сделайте это, мне это нужно больше, чем Вы можете предполагать». В 1855
году П.М.Третьяков писал Репину: «Ради бога, не равняйте меня с любителями,
всеми другими собирателями, приобретателями... не обижайтесь на меня за то,
за что вправе обидеться на них».
М.В.Нестеров вспоминает, что когда на передвижных выставках зрители
видели под несколькими картинами белую карточку с подписью: «Приобретено
П.М.Третьяковым» - это значило, что русская живопись может гордиться
появлением новых выдающихся произведений. Решение Третьякова признавалось
как аксиома - большего авторитета не было. И Третьяков взял на свои плечи
эту тяжесть моральной ответственности, как взял он и тяжесть материальную -
собрание национальной художественной галереи средствами одного человека.
Поэтому М.В.Нестеров заканчивает свои воспоминания о П.М.Третьякове
следующими словами: «кому не приходила в голову мысль о том, что не появись
в свое время П.М.Третьякова, не отдайся он всецело большой идее, не начни
собирать воедино Русское Искусство, судьбы его были бы иные, быть может, и
мы не знали бы ни «Боярыни Морозовой», ни «Крестного хода», ни всех тех
больших и малых картин, кои сейчас украшают знаменитую Третьяковскую
галерею. Тогда, в те далекие годы, это был подвиг...»
Но несмотря на грандиозность и значимость предпринятого дела,
П.М.Третьякову были присущи сдержанность и некоторая замкнутость. Даже из
обширной его переписки трудно составить исчерпывающие представления о
вкусах, мнениях и взглядах. Но некоторые факты могут показаться
интересными.
Третьяков избегал встреч только с двумя категориями носителей власти
- светской и духовной. Однажды ему сообщили, что в галерею прибудет Иоанн
Кронштадский. Популярность этого священнослужителя среди верующих была
огромной, многие считали его святым. В день посещения галереи Иоанном
Кронштадским, Третьяков ранним утром уехал в Кострому, на свою фабрику.
-”Скажите, что меня экстренно вызвали по делам фирмы на несколько
дней”.
Был только всего один визит высокого гостя, когда Павла Михайловича
все-таки вынудили присутствовать при осмотре его коллекции: в 1893 году
галерею посетил Александр III с супругой. Их сопровождали министры граф
С.Ю.Витте, граф И.И.Воронцов-Дашков и презид
| |  скачать работу |
Павел Михайлович Третьяков |
