Выдающиеся психологи Отечества. Выготский Л.С. (1896-1934)
еятельности и усложнение форм мышления происходит под влиянием
практических задач, которые решает индивид в процессе своего сотрудничества
с другими индивидами. Ж. Пиаже, учившийся у Жане, акцентировал роль
общения и языка, полагая, что развитие речи идет от диалога с другими и с
самим собой (так называемая эгоцентрическая речь) к интериоризации, то
есть перемещению этого диалога вовнутрь. Итак, по крайней мере
представители французской школы в известной мере логично объясняли "те
процессы, которых у крысы нет", и Выготский, таким образом, думал и писал
вполне в русле главных идей определенной части своих современников и
непосредственных предшественников Однако не все современники Выготского
были готовы принять сказанное выше в качестве объяснений. В частности,
для американской школы и во многом - немецкой (и не только Вундта, но и
последователей гештальтпсихологии) отправной точкой для любых выводов мог
быть только эксперимент. Но ведь действительно трудно найти
экспериментальную парадигму, позволяющую достоверно изучать именно
мышление! Отсюда характерные как раз для американской психологии попытки
экспериментального моделирования высших психических функций с помощью
более элементарных, доступных для экспериментального изучения. Это и дало
основания для остроумного замечания Тульвисте, что, в отличие от
человека, у крыс нет ни культуры, ни истории. Я думаю, что главным в
концепции Выготского было не просто осознание роли культуры и истории в
развитии психики - это понимали и другие, а придание исключительного
места и особой роли развитию операций со знаками. Особый мир, мир знаков -
вот материал, которым оперирует мышление. В осознании важности мира
знаков Выготский стоит рядом с Волошиновым (Бахтиным). Из марксизма
Выготский "взял" представление о том, что знак аналогичен орудию - скорее
всего, для его времени такой ход мысли был закономерен. Замечательным
свойством Выготского было, как можно думать, не одно лишь желание внедрить
в изучение операций со знаками экспериментальные методики, но еще и
стремление сделать это так, чтобы методы остались адекватными объекту. И
в этом Выготский фактически тоже был членом научного сообщества, которое в
20-е и даже в начале 30-х годов еще было открыто миру. Этот контекст
сегодня можно только реконструировать. Несмотря на голод, казни и ссылки
Россия еще оставалась ареной общеевропейских культурных процессов.
Видимо, к тому времени еще не иссякла инерция, накопленная в начале века.
Высылка из страны лучших ее умов в 1922 г. при всем трагизме для
дальнейших судеб русской культуры еще не породила окончательной изоляции,
которая будет возрастать, начиная с 30-х годов. 20-е же годы в России -
это годы активной рецепции разных идей западной психологии. Существовал
живой обмен результатами, мнениями и научной литературой с немецкими
психологами и философами. Б.В. Зейгарник (позднее - глава советской
патопсихологии) работала в Германии в лаборатории "самого" Курта Левина.
Побывал в этой лаборатории и Лурия - в 1925 и 1929 г. В том же 1929 г.
Лурия участвовал в IX Международном психологическом конгрессе в США.
Выготский черпал свои идеи из общего для своей эпохи багажа. Неудивительно,
что Выготский предложил своему ученику Л. Сахарову воспользоваться
методикой Аха, а для опытов в Узбекистане Лурия модифицировал
классификационную методику, следуя разработкам немецкого психолога и
психиатра К. Гольдштейна. Сама идея отправиться в Узбекистан опиралась на
накопленный к тому времени в мире опыт полевых исследований традиционных
культур. Леви-Брюль в книге 1930 г. резюмировал описательные данные,
которые ранее получили другие исследователи, складывалась школа
культурной антропологии Малиновского, были известны труды Боаса. В
смежных с психологией науках о человеке - в культурной антропологии и
межкультурных исследованиях, работавших иными, нежели экспериментальный,
методами, был достигнут весьма высокий уровень. Перспектива показать в
эксперименте, как меняется мышление людей в социуме, где, выражаясь языком
того времени, совершался грандиозный скачок в другую историческую формацию,
- это была задача, достойная теоретического кругозора Выготского и
сокрушительной энергии Лурия. Чтобы понять, что значили результаты Лурия
для Выготского, достаточно прочесть несколько восторженных писем, которые
Выготский послал Лурия в Среднюю Азию. Результаты первой узбекской
экспедиции лета 1931 г. были столь впечатляющими, что уже зимой 1931 г.
Лурия написал письмо знаменитому немецкому психологу Вольфгангу Келеру с
кратким описанием результатов и предложением принять участие в
запланированной на лето 1932 г. следующей экспедиции в Среднюю Азию. А
ведь уже шла "дискуссия" о концепции Выготского. Как и прочие
организованные "сверху" дискуссии того времени, она переросла в травлю.
Экспедиция лета 1932 г. все же состоялась, но непосредственно после нее
травля Выготского и его школы достигла пика. О культурно-исторической
теории стали писать в кавычках; для Лурия и Выготского в Москве фактически
не было места. Лурия все же был тогда молод и полон сил, Выготский -
стоял на краю могилы. Когда в конце 50-х в СССР имя Выготского было
возвращено из относительного забвения, подлинный пафос его работ был
забыт. После публикации "Психологии искусства" в 1965 г. Выготского еще
раз "открыли" - но уже в контексте набиравшей силы семиотики. Результаты
Лурия продолжали оставаться невостребованными в его личном архиве вплоть
до 1967 г. Александр Романович снял эти архивные папки с полок, будучи
уже совершенно другим человеком - это был маститый ученый с мировой
славой, который знал, в какой ряд теперь попадет
его книга - к тому времени знаменитый американский психолог Дж. Брунер
уже издал фундаментальную работу на близкую тему. Через два года (т.е. в
1969) новая книга была готова. Английская версия ее - кстати, куда более
тщательно исполненная, увидит свет лишь в 1976 г.
Оглядываясь назад
Научные устремления и инновации, как и книги, имеют разную судьбу. И
судьба эта часто обусловлена не одним лишь содержанием научных идей, а
совокупностью внутринаучных и вненаучных факторов. Понятно, что любые
переломные эпохи создают особый климат, благоприятный для рецепции одних
идей и губительный для других, не менее важных. Разумеется, зерно не
всегда падает на благоприятную почву; иногда при громе пушек музы молчат,
а иногда и наоборот, и т.д. При всем том бесспорно, что рецепция научных
и, шире говоря, культурообразующих идей - достойный внимания предмет. .
Остается лишь сожалеть, что в русской культурной традиции рецепция идей
как таковая очень редко является объектом специального внимания.
Исследование жизни идей всегда связано с эволюцией ментальностей как
фактора культуры и культурной памяти. К сожалению, оно нередко сводится к
констатациям, глубина которых пребывает на уровне фразы "декабристы
разбудили Герцена". И еще меньше интереса вызывают Авторы или Глашатаи
научных идей в качестве субъектов и гарантов рецепции. Поэтому ученый,
которого современные историки и писатели представляют как культурного
героя нашего времени, редко изучается как герой своего времени. Но ведь
даже для того, кто опередил свое время, оно было, тем не менее, своим, и
личные жизненные коллизии ученого могут быть содержательно соотнесены с его
творчеством не в меньшей мере, чем обстоятельства жизни литератора. Я
думаю, что именно из книги Лурия "Cognitive development: its cultural and
social foundations" мы лучше всего можем понять, что потеряла наша наука в
результате разгрома школы Выготского и чем на самом деле была замечательна
его теория. Быть может, рукописи и в самом деле не горят, но в пламени
эпохи сгорают те, кому они некогда были адресованы.
Список используемой литературы.
1. Л.С.Выготский. Проблема культурного развития ребенка (1928)
// Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14, Психология. 1991. N 4. С. 5-18.
2. Журнал "Человек" № 3, 1999 г.
Идеи и время
| |  скачать работу |
Выдающиеся психологи Отечества. Выготский Л.С. (1896-1934) |
