Абеляр Петр Этика или познай самого себя
Другие рефераты
К оглавлению || |Об авторе || |В развитие темы || |Текст для распечатки |
|ЭТИКА, ИЛИ ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ
Петр Абеляр
«Человек» — 1995 №3—5
Нравами (mores) мы называем пороки или подвиги души, которые делают нас
склонными к дурным или добрым делам. Пороки или добродетели свойственны не
только духу, но и телу,— например, хилость тела или его крепость, каковую
мы называем силой, лень или живость, хромота или стройность, слепота или
зрячесть. Отсюда, когда мы произносим [слово ] «пороки», то ради отличения
одних от других уточняем: [речь идет о пороках ] души. Именно они, то есть
пороки души, противопоставляются добродетелям, как неправедность —
праведности, трусость — стойкости, неумеренность — воздержанию 1.
1 См. об этом:Petri Abaelardi. Dialogus inter Philosophum, Iudaeum et
Christianum//MPL. T. 178, col. 1642A— 1642D; см. также: Вое/. In Categ.
Arist.// MPL. T. 64, col. 264—283.
О пороке души, влияющем на нравы
Существуют некоторые душевные пороки или добродетели, которые нравов не
затрагивают; они не определяют человеческую жизнь ни как достойную хулы, ни
как достойную похвалы; таковы, например,—душевная тупость или острота ума,
забывчивость или памятливость, невежество или знание. Все это свойственно
как злодею, так и благочестивому, никоим образом не входя в состав нравов и
не делая жизнь позорной либо уважаемой. Отсюда, когда выше мы уточнили
[понимание ] пороков души, то хорошо, что добавили: за исключением тех, что
делают склонными к злодеяниям, то есть склоняют волю к тому, что меньше
всего стоит делать или дозволять.
В чем различие между грехом и пороком, склоняющим к злодеянию?
Порок души — не то же самое, что грех, а грех — не то же, что
злодеяние. То, что может вызвать гнев из-за слова, то есть то, что легко
позволяет поддаться смуте гнева, есть порок, и он пылко и неразумно
заставляет ум вынашивать помыслы, которым менее всего нужно следовать.
Порок этот принадлежит собственно душе, так как ясно: в ней сосредоточено
гневливое состояние, даже если сама она к гневу и не порывается; как
хромота присуща человеку, называемому за это хромым, так и порок всегда
находится [в душе ] даже при отсутствии [порочного ] поступка. Таким
образом, многие люди по самой природе, то есть на основании физического
сложения, подвержены сладострастию либо гневливости; но грешат они не
оттого, что они — таковы, там для них — только поле битвы, где благодаря
добродетели умеренности триумфаторы сами могут приобрести для себя венец;
как у Соломона: Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою лучше
завоевателя города (Притч. 16, 32). Религия в действительности полагает,
что ее [заветы ] одолевает не человек, но постыдный порок. Он есть и среди
добрых людей, благодаря ему мы слабеем сами собой. Завещая нам победу над
ним, апостол говорит: увенчивается, если незаконно будет подвизаться (2
Тим. 2, 3. 2,). «Будет подвизаться», повторяю, не столько сопротивляясь
людям, сколько порокам, чтобы они не втянули нас в соучастие злу. Даже если
люди прекратят бороться, пороки нас не упустят, так что сражение с ними
столь же часто, сколь и опасно, и победа [над ними ] столь же почетнее,
сколь она труднее. Люди могут одерживать сколь угодно чаемых побед, и они
никоим образом не опорочат нашу жизнь, если, стремясь обернуть нас к
пороку, не добьются от , нас позорного согласия на него. А так как они
властвуют над телом, пока свободен дух, то ничего от истинной свободы
нельзя подвергнуть опасности, и мы не устремимся в бесславное рабство. Не
человеку позорно служить, но пороку. Не физическое рабство унижает душу, но
подчинение порокам; общее как для благочестивых, так и для злодеев не ведет
ни к доблести, ни к пороку (см. Рим. 1,28).
Что такое порок души и что называется собственно грехом?
2См. об этом: Аврелий Августин. Исповедь. Кн. 3, )2. М., 1991. С. 94, 311.
Итак, порок — это то, благодаря чему мы склоняемся к прегрешению, то
есть то, что заставляет нас сочувствовать тому, чему сочувствовать не
надлежит, что, к примеру, мы можем сделать или можем прекратить делать. Но
это сочувствие мы называем собственно грехом или изъяном души, который
заслуживает осуждения, либо, иначе говоря, оставляет нас виновными перед
Богом. Что же это за сочувствие, если не презрение Бога и не оскорбление
Его? Бог не может пострадать ни от какого ущерба, кроме презрения. Ибо сам
Он — высшее могущество, которое не умалится никаким ущемлением, но Он мстит
за презрение к себе. Итак, грех — это презрение нашего Творца, и грешить —
значит презирать Творца, то есть не совершать ради Него того, что, мы
верим, нам надлежит делать ради Него, или же не отрекаться ради Него от
того, от чего, мы верим, нам надлежит отречься ради Него. Определяя таким
образом грех чисто отрицательно, говоря: не делать либо не отрекаться от
того, от чего следует отречься,— мы ясно показываем, что нет никакой
субстанции греха, потому что он заключается скорее в небытии (non esse),
нежели в бытии (esse), подобно тому как мы сказали бы, определяя тень: это
— отсутствие света там, где должен быть свет2.
Но, может быть, ты возразишь, что, поскольку воля к злодеянию есть
грех, делающий нас виновными перед Богом так же, как воля к добродетели
делает нас правыми, то грех заключается в злой воле так же, как добродетель
— в доброй; в таком случае грех, как и добродетель, находится не только в
небытии, но также и в бытии. Желая, таким образом, делать то, что, как мы
думаем, угодно Богу, мы угождаем Богу, а желая делать то, что, на наш
взгляд, противно Богу, мы гневим Бога и, возможно, оскорбляем или презираем
Его.
Но я отвечаю, что, если мы внимательно рассмотрим вопрос, то помыслить
об этом нужно иначе, чем кажется. Ведь так как иногда мы грешим безо всякой
злой воли и так как сама злая воля обуздывается, не погаснув, то она может
оказаться источником борьбы и пальмовой ветвью для тех, кто ей противится,
и увенчать их короной славы. О воле [в таком случае ] стоит сказать, что
она уже — не столько грех, сколько некая неизбежная слабость. В самом деле:
вот некий человек, на которого в припадке бешенства напал его жестокий
хозяин и преследовал его с обнаженным мечом, стараясь убить. Тот долго
бегал от него, стараясь, насколько можно, ускользнуть от смерти и, не желая
убивать господина, был к тому принужден, чтобы не быть самому убитым.
Можешь ли ты, кто бы ты ни был, сказать мне, что в этом деянии возымела
быть злая воля? Ведь, правда же, пытаясь избегнуть смерти, он хотел
сохранить собственную жизнь. Но разве была тут злая воля? Нет, конечно же,
и я так думаю. Но она стала бы таковой, когда бы он пожелал убить
преследующего [его ] господина. Обещаю: ты ответишь правильно и тонко, если
сможешь определить [его ] волю самозащитой. Но, как я уже о том сказал, он
совершил вопреки желанию убийство, которое отсрочивал, сколько мог, не
желая навредить жизни [господина ] и зная, что из-за такого убийства
подвергнет опасности собственную жизнь. Разве охотно он совершил то, что
грозило ему самому опасностью для жизни?
Если ты ответишь, что он все же действовал по охоте и, хотя,
несомненно, не желал убивать своего господина, стремясь избегнуть
[собственной ] смерти, и был, что ясно, до того доведен, то нам на это
нечего возразить. Но, как уже сказано, воля, с помощью которой он, как ты
говоришь, хотел избегнуть смерти, а не убить господина, не должна быть
порицаема как зло. Тем не менее он совершил ошибку, будучи принужденным
согласиться на убийство, хотя бы и под страхом неправедной смерти; скорее
ему следовало принять смерть, нежели причинить ее, поскольку он все же сам
завладел мечом [господина ], а не получил его от власти. Отсюда истина: все
взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26,52), что значит: из-за такой
неосмотрительности он подвергнется осуждению своей души. Итак, он желал,
как сказано, избегнуть смерти, не убивая господина, но, так как он
согласился на убийство, соглашаться на которое был не должен, то его грехом
и было то неправедное согласие, предваряющее убийство. Может быть, кто-
нибудь скажет так: поскольку он хотел убить своего господина ради того,
чтобы избегнуть смерти, то из этого нельзя просто сделать вывод, что он
желал его убить; как если бы я кому-нибудь сказал: поскольку я хочу, чтобы
ты владел моим плащом, то ты мне за это [должен ] дать пять солидов, что
значит: за эту цену я охотно бы согласился, чтобы плащ стал твоим, но на
этом основании [еще ] не признаю, что желал бы, чтобы он был твоим. Если
также некий человек, который должен сесть в тюрьму, захотел бы поместить
туда вместо себя сына, чтобы подыскать за себя выкуп, можем ли только на
этом основании признать, что он желал бы заключить в тюрьму своего сына?
Ведь его принуждают претерпеть это с великими охами и вздохами.
3См: Aurelii Augustini. In lohannis Euangelium tractatus, CXXIII, 5 см.
также: Petri Abaelardi. Sic et Non//MPL, t. 178, col. 1468. ;
Как бы то ни было, как я о том сказал, волю, состоящую из огромной
душевной печали, нужно называть не столько волей, сколько — скорее —
страстью (passio). И так же [можно сказать ]: «этого хотят ради того», как
если бы утверждалось; претерпевается то, чего не хотят, ради того, чего
жаждут. Так говорят, что робкому делают прижигание или ампутацию ради его
выздоровления, мученики принимают страсти, дабы возвыситься до Христа, а
сам Христос [умаляется ] — дабы через Его Страсти мы были спасены. Однако
заставить нас уступить не просто, как этого ни желай. Ведь страсти может не
быть, если что-либо не устанавливается против воли. И никто не претерпевает
там, где исполняется его воля и о
| |  скачать работу |
Другие рефераты
| 
