Абеляр Петр Этика или познай самого себя
ка каждая из
субстанций — и телесная, и бестелесная — сама по себе блага, хотя благо
плоти никак не относится к достоинству, или заслуге, души. Но кто осмелился
бы чему-либо оказать предпочтение перед тем целым, что называется Христом,
т. е. единением Бога и человека, или же каким-то совокупностям вещей —
перед Богом, как если бы что-то могло быть лучше того, что есть вместе с
тем и Высшее Благо? — от Него производят то благое, что принимают все.
В самом деле, кажется, что для того, чтобы вести дела, необходимы какие-
то помощники, и Бог вместе с ними осуществляет их — они подобны опорам или
первопричинам, однако ничто, даже самое великое, не может быть названо
более совершенным, чем Бог. Известно, правда, большое число благих вещей;
так, многим присуща доброта,— но не в этом причина того, что доброта стала
столь велика; громадное увеличение ученых или возрастание количества знаний
не является причиной того, что возрастает знание каждого [из нас ]. Так,
поскольку Бог — сам по себе благо и создатель бесчисленных тварей, которые
только через Него обладают благим бытием, то доброта через Него явлена во
всем этом множестве, так что благо численно увеличивается; тем не менее
никакую доброту нельзя предпочесть или приравнять к Его доброте, коль скоро
субстанции, или природы, тех, кому принадлежит благо, различны; однако
нельзя уравнять или предпочесть благости любого Божественного свойства
благость сотворенного. Именно поэтому ни о чем нельзя сказать, что оно
лучше, т. е. имеет большее благо, чем Бог.
О том, что множество благ не лучше одного блага
Кажется, что количество добросердия или добродетельности не имеет
значения для деяния и намерения. Ведь когда говорят о благом намерении и
благодеянии, т. е. о чем-то проистекающем из благого намерения, то здесь
имеет значение только благость намерения; и не в одном и том же значении
употребляется имя блага, чтобы можно было нам говорить о множественности
блага. Ведь когда мы говорим «человек прост» и «это — простое
высказывание», то еще нет причины для нашего согласия с тем, что эта
множественность проста, так как имя «простой» здесь употребляется так, а
там — иначе. Никто из нас, следовательно, не думает, что, добавляя благое
деяние к благому намерению, мы соглашаемся, будто благо добавляется к
благу, как если бы существовало множество благ, благодаря чему воздаяние
должно бы возрасти,— хотя, как сказано, нам нельзя говорить о множестве
благ, так как слово «благой» употребляется в разных смыслах.
О том, что благодеяние состоит в благом намерении
25 См.: Аристотель. Категории, 13b; его же. Метафизика, 1004b 1-4.
Когда мы говорим: намерение (intentio) — благое, это значит, что
намерение само по себе правильно. Когда мы говорим: благодеяние, это
значит, что деяние само по себе благом не обладает, но проистекает из
благого намерения. Поэтому один и тот же человек в разное время может
делать одно и то же, но из-за различия намерений его деяние заслужит имя
либо благого, либо злого, так что кажется, будто оно изменчиво относительно
добра и зла. Например, в предложении «Сократ сидит» истинность или ложность
его смысла изменчивы в соответствии с тем, сидит ли Сократ или встает.
Аристотель по этому поводу говорит, что разная трансформация предложений
относительно их истинности и ложности касается не самих предложений,
которые принимают на себя нечто изменчивое, изменяя свою истинность и
ложность, а того реального субъекта (res subiecta), т. е. Сократа, кто сам
по себе может двигаться, переходя из сидячего положения в положение стоя, и
наоборот 25.
Почему намерение можно назвать благим?
Кое-кто думает, что намерение оказывается благим, или правильным,
всякий раз, когда кто-нибудь считает, что он поступает хорошо, а то, что он
делает, угодно Богу. Так, например, полагают те, кто преследовал мучеников
и о ком Истина через Евангелие гласит: Наступит время, когда всякий,
убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу (Иоан. XVI, 2). Об их
неведении и апостол жалеючи сказал: Ибо свидетельствую, что имеют ревность
по Боге, но не по рассуждению (Рим. X, 2). То есть они имеют большое рвение
и желание отличиться в том, что, они считают, угодно Богу; но, поскольку
усердие их духа или рвение в этом обманывает, то намерение их — ложное, а
сердечное видение не достаточно просто, чтобы стать ясновидением, т. е.
предохранить себя от заблуждения. Поэтому Господь, внимательно рассматривая
поступки согласно праведности или неправедности намерения, взывал к очам
разума, т. е. к намерению простому и как бы не запятнанному грязью, чтобы
достичь ясного видения, противоположного замутненному, говоря: Если око
твое будет чисто, то все тело твое будет светло (Мф. VI, 22). То есть если
намерение твое будет правым, то и .все дела, из него проистекающие, будут
достойны света, что и можно обнаружить даже в способе воздействия телесных
вещей, т. е. они будут благими, и наоборот. Следовательно, намерение нужно
называть благим не потому, что оно таковым кажется, но только в том случае,
если оно таково, каким считается, если проясняет то, на что направлено,
если есть вера не только в то, что это угодно Богу, но и, кроме того, что
оно не сможет ввести в заблуждение. В противном случае даже и неверные
совершали бы добрые, как и мы, поступки, потому что они, так же, как и мы,
верят в то, что спасутся своими деяниями, т. е. что они угодны Богу.
О том, что грех — это то, что совершается вопреки сознанию
Но если кто-нибудь спросит, совершили ли гонители мучеников или Христа
грех из-за того, что верили, будто это угодно Богу, или же они могли
прекратить [делать ] то, что, по их мнению, никоим образом не нужно было
прекращать — тогда и греха нет. В самом деле, на основании того (как мы
выше описали), что грех — это презрение Бога, т. е. согласие [на поступок
], на который, полагают, соглашаться не нужно,— мы не можем сказать, что
они в том прегрешили, и грех есть не неведение его, даже не неверие, при
котором никто не может спастись. Те, кто не ведают Христа и из-за того
отталкивают христианскую веру, потому что верят, что она противна Богу,—
разве в том презирали Бога, что делают ради Бога и оттого полагают, что
делают благо? Особенно когда апостол сказал: Если наше сердце не внушает
нам, мы заслуживаем доверия у Бога (Иоан. III, 21),— как если бы он имел в
виду: когда мы не предчувствуем, что это против нашего сознания, то нам
напрасно бояться, что станем виной виновными пред Богом. Или: если
невежество таких людей меньше всего нужно вменять им в грех, то каким
образом получается, что Господь сам молит за распинающих Его, говоря: Отче!
прости им, ибо не знают, что делают (Лк. XXIII, 34), или Стефан,
наставленный этим примером, молит за побивающих [его ] каменьями, говоря:
Господи, не вмени им греха сего (Деян. VII, 60)? Кажется, что нет нужды в
прощении того, чему не предшествует вина; и вот что обычно называется
прощением: быть прощенным — ничто иное как отказ от кары, которую заслужила
вина. Стефан, более того, говорил, очевидно, о том грехе, который был
грехом по неведению.
Сколько способов выражения греха?
26Pseudo-Athanasius. «Quicumque»// Enchiridion Symbolorum. Ed. H.
Denzinger. Freibourg, 1965. P. 42.
Но чтобы мы полнее могли ответить на возражения, нужно знать, что слово
(потеп) «грех» понимается по-разному. Собственно грехом, однако, называется
презрение Бога, т. е., как мы выше сказали, согласие на зло. От него
свободны малые дети и прирожденные идиоты — те, кто, будучи лишен разума,
не имеют заслуг; ничто им не вменяется в грех, и они спасаются только лишь
таинством причастия. Грехом называют также искупительную жертву за грех,
относительно которой апостол говорит, что Иисус Христос взял на себя [наш ]
грех (2 Кор. V, 21). Грехом, или проклятьем, называют также кару за грех,
относительно чего мы говорим, что грех отпущен, т. е. отпущены муки, и
Господь Иисус Христос нес наши грехи, т. е. претерпел казнь за наши грехи,
т. е. за их последствия. Но когда мы говорим, что и малые дети повинны в
первородном грехе,— или что, по слову апостола, мы все согрешили в Адаме,—
это все равно что сказать, что происхождение нашего греха либо приговор по
нему были предопределены его прегрешением. Сами же греховные поступки или
то, чего мы не знаем, либо должным образом не жаждем, мы никоим образом не
называем грехами. В самом деле: что означает совершить грех, кроме как
претворить результат первородного греха? И не удивительно, потому что —
наоборот — мы называем прегрешениями сами деяния, о чем у Афанасия: И те,—
говорит он,— кто представит причину собственных поступков, и те, кто
действовал во благо, отойдут в жизнь вечную, а кто во зло,— в вечный
огонь26. Итак, что же это за собственные поступки? Нужно ли думать, что суд
над ними устроен потому, что они осуществлены как деяния, так что тот, кто
преуспел в такого рода труде, тот и получил большее воздаяние, а кто не
смог осуществить задуманное, освобожден от суда,— будь то сам дьявол, не
добившийся предвкушаемого результата? Отнюдь нет. Под собственными
поступками Афанасий понимает все же согласие, на основании которого люди
решили действовать, т. е. грехи, которые у Господа считаются делом
свершенным, потому что он карает за них, как если бы действительно их
совершили. Когда Стефан говорит о грехе, который евреи по неведению содеяли
по отношению к нему, то он называет грехом и казнь, которую он претерпел из-
за первородного греха, и иные последствия, и неправедное деяние,
осуществленное ими, когда те забрасывали его каменьями» Его мольба не
вменять им
| |  скачать работу |
Абеляр Петр Этика или познай самого себя |
