Адольф Гитлер
защите которого говорил, до
разрушения этого мира.
И все же поразительным образом этот обращенный в прошлое,
совершенно очевидно сформированный XIX-м веком человек вывел Германию,
равно как и немалые части зараженного его динамизмом мира, в XX-е столетие
: место Гитлера в истории куда ближе к великим революционерам, нежели к
тормозившим ее, консервативным власть имущим. Конечно, свои решающие
стимулы Гитлер черпал из стремления воспрепятствовать приходу новых времен
и путем внесения великой, всемирно-исторической поправки вернуться к
исходной точке всех ложных дорог и заблуждений : он — как это он сам
сформулировал — выступил революционером против революции. Но та мобилизация
сил и воли к действию, которых потребовала его операция по спасению,
чрезвычайно ускорила процесс эмансипации, а перенапряжение авторитета,
стиля, порядка, связанное с его выступлением, как раз и ослабило взятые ими
на себя обязательства и привело к успеху те демократические идеологии,
которым он противопоставлял такую отчаянную энергию. Ненавидя революцию, он
стал, на деле, немецким феноменом революции.
Конечно, самое позднее уже с 1918 года в Германии шел процесс
острых перемен. Но этот процесс проходил половинчато и чрезвычайно
нерешительно. И только Гитлер придал ему ту радикальность, которая и
сделала процесс по сути революционным и кардинально изменила застывшую и
удерживаемую в рамках определенных авторитарных социальных структур страну.
Только теперь, под воздействием притязаний фюрерского государства, рухнули
почтенные институты, были вырваны из привычных связей люди, устранены
привилегии и разрушены все авторитеты, не исходившие от самого Гитлера или
не санкционированные им. При этом ему удалось либо погасить страхи, которые
сопровождают обычно разрыв с прошлым, либо преобразовать их в энергию на
пользу общества, поскольку он умел достаточно достоверным образом
преподнести себя массам в качестве всеобъемлющего авторитета, но главным
тут явилось то, что он ликвидировал наиболее конкретную форму проявления
страха перед революционным будущим.
Конечно, было пущено в ход насилие. Но он никогда — с самого
начала — не делал ставку только на грубую силу. С намного большим успехом
Гитлер противопоставил мифу о мировой революции и об определяющей ход
истории силе пролетариата свою собственную, конкурирующую с этим идеологию.
Клара Цеткин видела приверженцев фашизма в первую очередь в разочарованных
людях всех слоев, в « наиболее усердных, сильных, решительных, отважных
элементах всех классов «, и вот Гитлеру и удалось объединить их всех в
новом мощном массовом движении. Во всяком случае, идеологическая инициатива
в 30-е годы перешла на некоторое время от Москвы к Берлину, и утопия о
классовом примирении оказалась настолько явно сильнее утопии о диктатуре
одного класса над всеми другими, что Гитлер смог привлечь на свою сторону
значительные отряда даже вызывавшего такой страх пролетариата и включить их
в пестрый состав своих сторонников, где были люди всех классов, всех
категорий сознания и имущественного положения.
Как фигура социальной революции Гитлер, следовательно,
представляет собой явление, чье неоднократно отмечавшаяся « двойная суть «
не проявляется нигде столь явственно, как именно в этой связи. Ибо нельзя
сказать, что революция, которая была делом его рук, случилась якобы вопреки
его намерениям : революционная мысль об « обновлении «, о преобразовании
государства и общества в свободную от конфликтов, по-боевому сплоченную «
народную общность « была доминирующей всегда. Обладал Гитлер и волей к
переменам, и представлением о цели, и готовностью к соединению воедино того
и другого. Сопутствовавшие обстоятельства национал - социалистической
революции, ее прямая радикальность и кажущаяся лишенной программы
всеядность легко могут служить основанием для того, чтобы назвать ее
вдохновителя и руководителя революционером, ибо с более близкого расстояния
почти все процессы насильственных преобразований видятся « кровавым
шарлатанством «. Поэтому и господство Гитлера следует, может быть,
рассматривать не изолированно, а как террористическую, в определенном
смысле якобинскую фазу в ходе той широкомасштабной социальной революции,
которая привела Германию в ХХ-й век.
И все-таки тут не может не возникнуть сомнение : не была ли
эта революция в большей степени случайной, слепой и лишенной цели, не
лежали ли в основе перемен не долгое размышление, а лишь волюнтаризм и
безоглядность Гитлера, недостаточное понимание им того, чем бала Германия в
плане ее социального, исторического и психологического своеобразия, и не
имел ли он в виду, взывая к ярким образам прошлого, всего-навсего пустой
традиционализм, помогавший ему скрывать за декорациями в фольклорном духе
ужас перед будущим?
Не в последнюю очередь эти сомнения порождаются склонностью
национал - социализма идеологически рядиться в максимально « консервативные
« одежды. Вот что он не намеревался делать ни при каких обстоятельствах,
так это реставрировать доиндустриальное государство привилегий, и никакие
маскарады не должны затмевать тот факт, что он — вопреки своей амбиции
восстановить немецкое прошлое, его достоинство, его аристократию — с
помощью радикального насилия втолкнул страну в современность и раз и
навсегда отрезал обратные пути в то авторитарно - государственное прошлое,
которое благодаря охранительному темпераменту немцев держались открытыми
несмотря на все социальные изменения. Парадоксально, но только с ним в
Германии завершился XIX-й век. И какое бы впечатление не производил Гитлер,
он был современнее или хотя бы решительнее по своей ориентации на
современность, чем все его внутриполитические антагонисты. Трагичность
консервативного Сопротивления как раз и заключается в том, что у его
участников понимание морали во многом превосходило понимание политики : там
авторитарная, глубоко погрязшая в своей романтической запоздалости Германия
вела бесперспективную войну с современностью. Превосходство Гитлера над
всеми его соперниками, включая и социал - демократов, основывалось именно
на том, что он острее и решительнее их осознал необходимость перемен.
Отрицание им современного мира проходило как раз под знаком современности,
а своему аффекту он придал черты духа времени. Да и тот разлад, чье жертвой
стал он как революционер, вполне им осознавался ; с одной стороны, он
воздавал должное заслугам германской социал - демократии за то, что в 1918
году была устранена монархия, но, с другой стороны, говорил о « тяжких
страданиях «, которые причиняются любым общественным поворотом. А в
конечном же счете внутренне желание назвать его революционером целиком
связано, наверное, с тем, что идея революции представляется сознанию в
тесном единстве с идеей прогресса. Но господство Гитлера не оставило
незатронутой и терминологию, и одним из последствий этого не в последнюю
очередь является и то, что понятие революции лишилось тут той моральной
амбиции, на которую оно долго претендовало.
Однако национал - социалистическая революция захватила и
разрушила не только устаревшие социальные структуры ; не менее глубокими
были ее психологические последствия, и , возможно, именно в этом заключался
ее важнейший аспект : она коренным образом изменила все отношение немцев к
политике. До этого немецкий народ чуждался политики и ориентировался на
частные взгляды, качества и цели ; успех Гитлера был частично связан с
этим. А бросающееся в глаза на протяжении длительных периодов отсутствие
людей, выступающих лишь при случае и как бы издалека как пассивный элемент,
как инструмент или декорация, отражает что-то от традиционного немецкого
воздержания от политики, что в психологическом плане так играло на руку
режиму и было умело использовано им. Ибо в целом нация, которой разрешалось
только маршировать, тянуть в знак приветствия руки и аплодировать,
воспринимала себя не столько Гитлером выключенной из политики, сколько
избавленной от нее. Всему набору ценностей — таких как « третий рейх «,
народная общность, вождизм, судьба или величие — были гарантированы
массовые рукоплескания не в последнюю очередь как раз потому, что они
означали отказ от политики, от мира партий и парламентов, от уловок и
компромиссов. Мало что воспринималось и понималось столь спонтанно, как
склонность Гитлера мыслить категориями героики, а не политики, трагики, а
не социальности и замещать Вульгарную заинтересованность подавляющими
мистическими суррогатами. О Рихарде Вагнере сказано, что он делал музыку
для людей без музыкального слуха, с тем же правом можно сказать, что Гитлер
делал политику для аполитичных.
Враждебное отношение немцев к политике Гитлер использовал
двояким образом : вначале он непрерывной тотальной мобилизацией заставил
людей втянуться в общественную сферу, и хотя это в подавляющей степени шло
под знаком одурманивающих массовых празднеств, которые как раз и имели
своей целью извести весь политический интерес, он все же не мог
воспрепятствовать тому, что тем самым была порождена новая сфера
переживаний : впервые нация последовательно отчуждалась от своего
приватного мира
| |  скачать работу |
Адольф Гитлер |
