Александр Иванович Герцен
ка в Индии развивается лишь по
нескольким, хорошо установленным направлениям, что создает у студентов
совершенно искаженное представление о характере современной науки.
Попробуем взглянуть с точки зрения предложенной классификации на российскую
науку 30 - 40-х гг. XIX в. Безусловно, это "частичная" наука, представители
которой предпринимали поистине героические усилия для ее развития по всем
трем направлениям, выделенным Чоудхури: преподавание основ науки и
популяризация ее достижений, поддержка устойчивых контактов с европейским
научным сообществом, проведение на надлежащем уровне самостоятельных
исследований.
Важно подчеркнуть, что наибольших результатов отечественные ученые достигли
в третьем направлении деятельности. В результате в России первой половины
XIX в. сложилась парадоксальная ситуация, когда в стране уже были
первоклассные ученые, но фактически не было научного сообщества,
{По-видимому, такое положение было следствием петровского подхода к
развитию науки в России, когда исследовательский центр (Академия наук) был
создан намного раньше, чем университеты. Благодаря этому ученые долгое
время представляли анклав, крайне слабо связанный с остальным обществом.
что существенно тормозило дальнейшее развитие науки и ее превращение в
неотъемлемый фактор национальной культуры. Ученые продолжали оставаться в
своей стране иностранцами, более связанными с зарубежными коллегами, чем с
собственным обществом, и для того чтобы преодолеть это положение,
требовалось, прежде всего, организовать массовую подготовку
высококачественных специалистов. Однако решение этой, казалось бы, вполне
реальной задачи и во времена Перевощикова, и во времена Чоудхури
наталкивается на какие-то непонятные и практически непреодолимые трудности.
Проблемы восприятия западной науки
Анализируя причины, по которым в Индии не удается создать полную науку,
Чоудхури сперва ссылается на недостаток средств, слабое развитие научных
коммуникаций и т. п. Однако далее он сам подчеркивает, что главная причина
все же не в этом. В ведущих индийских университетах студенты располагают
необходимым оборудованием, обучаются по лучшим зарубежным программам,
нередко с привлечением высококвалифицированных западных преподавателей. В
результате студенты получают прекрасное, ничуть не уступающее западному
образование, успешно участвуют во всевозможных международных конкурсах, но,
как правило, не умеют самостоятельно и творчески применять полученные
знания.
У таких студентов, считает Чоудхури, отсутствует соответствующий настрой
ума, психологический гештальт (proper psychological gestalt), без которого
они могут лишь копировать западную науку, проводя довольно рутинные
исследования. В то же время такой гештальт удается сформировать за 1 - 2
года стажировки в ведущих научных центрах Запада, когда студенты полностью
погружаются в атмосферу исследовательских коллективов этих центров. Однако,
возвращаясь домой, стажеры не могут создать в своих университетах
соответствующий психологический климат и, лишенные привычного
интеллектуального общения, либо уезжают на Запад, либо начинают двигаться
по пути преподавательской или административной карьеры .
Но что же это за таинственный гештальт, без которого невозможно полноценное
восприятие западной науки, и только ли незападные ученые испытывают
трудности при его формировании? В своем отклике на статью Чоудхури
американский ученый Р. Хэндберг пишет, что в провинциальных университетах
США приходится сталкиваться с точно такими же проблемами, как в Индии.
Возвращаясь домой после обучения или стажировки в передовых университетах,
ученый, прежде всего, вынужден много времени уделять педагогической и
административной деятельности, которая в провинциальных вузах приобретает
самодовлеющее значение. Кроме того, необходимость постоянно дополнять
читаемые курсы новинками постепенно формирует у него привычку к
верхоглядству.
{Пример формирования такого верхоглядства дают упоминавшиеся выше обзоры
Перевощикова, который к тому же далеко не всегда мог отделить в них
корректные результаты от химер, в изобилии появлявшихся на страницах
западных журналов}
И, наконец, лишенный постоянного живого общения с другими исследователями,
он постепенно перестает быть ученым.
Таким образом, для того чтобы стать и продолжать оставаться полноценным
ученым, необходимо постоянно поддерживать интенсивные, непосредственные
контакты с коллективами передовых исследовательских центров. Но что,
собственно, можно узнать в ходе таких контактов? Ведь западная наука - это
не эзотерическое учение и все ее результаты и методы их получения с
исчерпывающей полнотой публикуются в статьях, монографиях, всевозможных
учебных пособиях и т. д.
Чоудхури пишет, что, попадая в современные западные лаборатории, индийские
студенты испытывают буквально шок от того, что наука в этих центрах
оказывается мало похожей на тот образ, который сформировался у них в ходе
изучения западной же научной литературы или занятий, нередко проводимых
иностранцами или прошедшими зарубежную подготовку преподавателями. Прежде
всего, обнаруживается, что реальная наука намного грубее, утилитарнее и
даже примитивнее, чем студенты представляли себе это раньше. Выясняется,
например, что обычный физик вовсе не является человеком, стремящимся
познать законы природы. Он совершенно не интересуется глобальными вопросами
- во всяком случае, в собственной сфере деятельности - и занят решением
своих узкопрофессиональных задач, не имеющих никакого смысла вне
соответствующих парадигм, разделяемых сообществом таких же, как он,
специалистов.
{Вспомним в этой связи возмущение Герцена узкими специалистами,
превращающимися в каких-то монстров, или его недоумение по поводу того, что
столь уважаемый им К. Фогт совершенно не интересуется философскими спорами
и другими глобальными проблемами.}
И вот, вспоминает Чоудхури, "в какой-то момент я вдруг понял, что моя
работа физика не имеет ничего общего с познанием природы в привычном для
меня смысле этого слова, что я все больше погружаюсь в мир теней и смогу
стать специалистом только тогда, когда этот искусственный мир превратится
для меня в реальность. В этом превращении и состоит формирование
соответствующего психологического гештальта" .{Чоудхури специально
подчеркивает, что западная наука не имеет аналогов и не может
рассматриваться как развитие любознательности по отношению к природе. Такая
любознательность, считает он, есть у всех цивилизаций, но они не создали
ничего похожего на западноевропейское естествознание Нового времени. "Наука
является одной из глубочайших форм творческой экспрессии человеческого
разума. До тех пор, пока у нас нет человеческих умов, подготовленных
надлежащим образом для того, чтобы создавать науку, абсурдно ожидать, что
она хлынет из зданий, библиотек и лабораторий, как бы хорошо они ни были
оборудованы".}
Важно подчеркнуть, что мир теней, о котором говорит Чоудхури, - это вовсе
не мир математики. Она-то удивила бы физика меньше всего. Тут дело в какой-
то своеобразной ломке мышления, позволяющей ученому в ходе исследований
забывать о всеобщем (хотя он познает именно всеобщее) и сосредоточиваться
на частных и, казалось бы, вторичных вопросах. И вот для такой
трансформации мышления, а затем поддержания его в этом странном состоянии
необходимы постоянные контакты с соответствующим сообществом
исследователей. Тем самым важнейшим результатом деятельности таких
сообществ оказывается не столько получение конкретных научных знаний,
сколько формирование самой способности заниматься наукой.
{Эту особенность лидирующих научных центров очень хорошо пояснил П. Л.
Капица. Он писал, что специфику лидерства в науке можно сравнить с
движением каравана судов по льду, "где переднее судно должно прокладывать
путь, разбивая лед. Оно должно быть наиболее сильным и должно выбирать
правильный путь. И хотя разрыв между первым и вторым судном небольшой, но
значение и ценность работы переднего судна совершенно иные". Фактически,
можно сказать, что лидирующая наука - это иная наука, занятая в первую
очередь обоснованием собственной возможности. }
Причем, как это видно из воспоминаний многих ученых, исключительно важную
роль в подготовке научного мышления играет атмосфера неформального общения:
от вполне серьезных дискуссий на конференциях до совершенно несерьезного
"научного трепа", культивирующего игровое отношение к науке и позволяющего
благодаря этому лучше осознавать ее "сделанность", а следовательно,
возможность обновления.
В лидирующих центрах ученые привыкают смотреть на науку как на мастерскую,
где роль инструментов играют и простейшие приборы, и сложнейшие теории. Это-
то и позволяет западным ученым заниматься своими частными проблемами,
казалось бы, совершенно не думая о всеобщих. Дело, однако, в том, что они
просто привыкают работать с иным типом всеобщего, задаваемого не актуально
(как определенную картину мира, требующую лишь некоторой конкретизации), а
потенциально, как пространство возможных применений своих инструментов-
методов.
Это фундаментальное переключение внимания с глобальных проблем на
методологические происходило в европейской науке в XVII в.
{Так, в Лондонском королевском обществе специально учились при обсужден
| |  скачать работу |
Александр Иванович Герцен |
