Главная    Почта    Новости    Каталог    Одноклассники    Погода    Работа    Игры     Рефераты     Карты
  
по Казнету new!
по каталогу
в рефератах

Антихристианин

  не  соответствующих
тому,  что  должно  бы  быть.  Мы  себя  судим,   а   при   суде   разумном,
добросовестном и осуждаем. Какой-то залог  высшей  природы  в  глубине  души
человеческой заставляет нас хотеть  бесконечного  совершенства;  размышление
указывает нам  на  всегдашний  и  всеобщий  факт  нашего  несовершенства,  а
совесть  говорит,  что  этот  факт  не   есть   для   нас   только   внешняя
необходимость, а зависит также и от нас самих.
    Человеку естественно  хотеть  быть  лучше  и  больше,  чем  он  есть  в
действительности, ему естественно тяготеть к идеалу сверхчеловека.  Если  он
взаправду хочет, то и может, а если может, то и должен. Но не  есть  ли  это
бессмыслица - быть лучше, выше, больше своей действительности? Да, это  есть
бессмыслица для животного, так как для него действительность  есть  то,  что
его делает и им  владеет;  но  человек,  хотя  тоже  есть  произведение  уже
данной, прежде него существовавшей  действительности,  вместе  с  тем  может
воздействовать на нее изнутри, и, следовательно,  эта  его  действительность
есть так или иначе, в той или другой мере то, что  он  сам  делает,-  делает
более заметно и очевидно в качестве существа собирательного, менее  заметно,
но столь же несомненно и в качестве существа личного.
    II
    Можно спорить о метафизическом вопросе безусловной свободы  выбора,  но
самодеятельность  человека,  его  способность  действовать   по   внутренним
побуждениям, по мотивам более или менее высокого  достоинства,  наконец,  по
самому идеалу совершенного добра - это  есть  не  метафизический  вопрос,  а
факт душевного опыта.  Да  и  вся  история  только  о  том  и  говорит,  как
собирательный человек делается лучше и больше самого себя, перерастает  свою
наличную действительность, отодвигая ее в прошедшее, а в  настоящее  вдвигая
то, что еще недавно было чем-то противоположным действительности  -  мечтою,
субъективным идеалом, утопией.
    Внутренний рост человека и человечества в своем  действительном  начале
тесно примыкает к тому процессу усложнения и  усовершенствования  природного
бытия, к  тому  космическому  росту,  который  особенно  ярко  выражается  в
развитии органических форм растительной и животной жизни.  Раньше  появления
человека  широко  и  разнообразно  развиваются  формы   жизни   чувственной;
человеком  доисторически  начинается  и  на  глазах   истории   продолжается
развитие жизни разумной. С точки зрения самой объективной и  реалистичной  -
помимо всяких спорных различий - есть  одно  бесспорное,  коренное  и  общее
различие  между  миром  природы  и  миром  истории,  именно  то,  что   рост
физической организации  происходит  через  постепенное  вырабатывание  новых
телесных форм, которые по мере продолжающегося хода развития  так  удаляются
от старых, так становятся на них непохожи, что  сразу  и  не  узнать  бы  их
генетической связи. Кто бы, например, без помощи науки заметил  естественное
родство коня с улиткой,  оленя  с  устрицей,  жаворонка  с  губкой,  орла  с
коралловым полипом, пальмы с грибом?
    На таком всестороннем видоизменении и осложнении телесных форм держится
и развитие душевной жизни организмов (по крайней мере в  животном  царстве).
Если бы образование новых телесных  форм  остановилось,  положим,  на  форме
устрицы, то никакого дальнейшего развития и в психическом  отношении  больше
не было бы, так как совершенно очевидно, что в этой форме бытия - устрицы  -
не могло  бы  вместиться  не  только  духовное  творчество  человека,  но  и
душевная жизнь собаки,  обезьяны  или  хотя  бы  пчелы.  Значит,  нужен  был
длинный ряд новых телесных организаций как  условий  возможности  для  роста
жизни внутренней,  психической.  Но  вот  с  появлением  тела  человеческого
вступает в мир такая животная форма, которая благодаря особенно развитому  в
ней нервно-мозговому аппарату не требует более новых существенных перемен  в
телесной  организации,  потому  что  эта  самая  форма,  сохраняя  все  свои
типичные  черты,  оставаясь  существенно  тою  же,  может  вместить  в  себе
беспредельный  ряд  степеней  внутреннего  -   душевного   и   духовного   -
возрастания:  от   дикаря-полузверя,   который   почти   лишь   потенциально
выделяется  из  мира  прочих  животных,  и  до  величайших  гениев  мысли  и
творчества.
    Этот внутренний рост, совершающийся в истории, отражается,  конечно,  и
на  внешнем  виде  человека,  но  в  чертах,  для  биологии  несущественных,
нетипичных.    Одухотворение    человеческой    наружности    не    изменяет
анатомического типа, и, как бы высоко ни поднималось созерцание гения,  все-
таки  и  самый  грубый  дикарь  имеет  одинаковое  с  ним  строение  головы,
позволяющее ему свободно смотреть в беспредельное небо.
    III
    Не создается историей и не требуется никакой  новой,  сверхчеловеческой
формы  организма,  потому  что   форма   человеческая   может   беспредельно
совершенствоваться и внутренне и наружно, оставаясь при  этом  тою  же:  она
способна по своему первообразу, или типу, вместить и  связать  в  себе  все,
стать орудием и носителем всего, к чему только можно  стремиться,-  способна
быть формою совершенного всеединства, или божества.
    Такая  морфологическая  устойчивость  и  законченность   человека   как
органического типа нисколько не  противоречит  признаваемой  нами  истине  в
стремлении человека стать больше и лучше своей действительности,  или  стать
сверхчеловеком, потому что истинность этого стремления относится  не  к  тем
или  другим  формам  человеческого  существа,   а   лишь   к   способу   его
функционирования в этих формах, что ни в какой необходимой  связи  с  самими
формами не находится. Мы можем,  например,  быть  недовольны  действительным
состоянием человеческого зрения, но не тем, конечно, что у  нас  только  два
глаза, а лишь тем, что мы ими плохо  видим.  Ведь  для  того,  чтобы  видеть
лучше, человеку нет никакой надобности  в  изменении  морфологического  типа
своего зрительного органа.  Ему  вовсе  не  нужно  вместо  двух  глаз  иметь
множество, потому что при тех же  двух  глазах  слабость  зрения  (в  смысле
буквальном)  устраняется  посредством   придуманных   самим   же   человеком
зрительных труб, телескопов и микроскопов; а в более высоком смысле при  тех
же двух глазах у человека могут раскрыться "вещие зеницы, как  у  испуганной
орлицы", при тех же двух глазах он может стать  пророком  и  сверхчеловеком,
тогда как при другой органической  форме  существо,  хотя  бы  снабженное  и
сотнею глаз, остается только мухой.
    IV
    Как  наш  зрительный  орган,  точно  так  же  и  весь  прочий  организм
человеческий, ни в какой нормальной черте своего  морфологического  строения
не мешает нам подниматься над нашей дурною действительностью  и  становиться
относительно  ее  сверхчеловеками.  Препятствия  тут  могут  идти   лишь   с
функциональной стороны нашего существования, и притом не только в  единичных
и  частных  уклонениях  патологических,  но  и  в  таких  явлениях,  которых
обычность заставляет многих считать иx нормальными.
    Таково прежде и более всего явление смерти. Если  чем  естественно  нам
тяготиться,   если   чем   основательно   быть    недовольным    в    данной
действительности, то, конечно, этим  заключительным  явлением  всего  нашего
видимого существования,  этим  его  наглядным  итогом,  сводящимся  на  нет.
Человек, думающий только о себе,  не  может  помириться  с  мыслью  о  своей
смерти; человек, думающий о других, не может примириться с мыслью  о  смерти
других: значит, и эгоист, и альтруист - а  ведь  логически  необходимо  всем
людям принадлежать, в разной степени чистоты или смешения, к той или  другой
из этих нравственных категорий,- и  эгоист,  и  альтруист  одинаково  должны
чувствовать  смерть  как  нестерпимое  противоречие,  одинаково   не   могут
принимать этот видимый итог человеческого существования за окончательный.  И
вот на чем должны бы по логике сосредоточить свое  внимание  люди,  желающие
подняться выше наличной действительности - желающие  стать  сверхчеловеками.
Чем же, в самом деле, особенно отличается то человечество, над  которым  они
думают возвыситься, как не тем именно, что оно смертно?
    "Человек"  и  "смертный"  -  синонимы.  Уже  у  Гомера  люди  постоянно
противополагаются  бессмертным  богам  именно  как  существа,   подверженные
смерти. Хотя и все прочие животные умирают, но никому  не  придет  в  голову
характеризовать их как смертных - для человека же  не  только  этот  признак
принимается как характерный, но и чувствуется  еще  в  выражении  "смертный"
какой-то  тоскливый  упрек  себе,   чувствуется,   что   человек,   сознавая
неизбежность смерти  как  существенную  особенность  своего  действительного
состояния, решительно не хочет с нею мириться,  нисколько  не  успокаивается
на этом сознании ее неизбежности в данных условиях.И  в  этом,  конечно,  он
прав,  потому  что  если  смерть  совершенно  необходима  в  этих   наличных
условиях,  то  кто  же  сказал,   что   сами   эти   условия   неизменны   и
неприкосновенны?
    Животное не борется (сознательно) со смертью и, следовательно, не может
быть ею  побеждаемо,  и  потому  его  смертность  ему  не  в  укор  и  не  в
характеристику; человек же есть прежде всего и в особенности "смертный" -  в
смысле побеждаемого,  преодолеваемого  смертью.  А  если  так,  то,  значит,
"сверхчеловек" должен быть прежде всего и в особенности  победителем  смерти
- освобожденным освободителем  человечества  от  тех  существенных  условий,
которые  делают  смерть  необходимою,  и,  следовательно,  исполнителем  тех
условий,  при  которых  возможно  или  вовсе  не   умирать,   или,   умерев,
воскреснуть для вечной жизни. Задача смелая. Но смелый  -  не  один,  с  ним
Бог, который им владеет. Допустим, что  и  с  этой  помощью  при  теперешнем
сост
1234
скачать работу

Антихристианин

 

Отправка СМС бесплатно

На правах рекламы


ZERO.kz
 
Модератор сайта RESURS.KZ