Бердяев. Смысл творчества
ных вещей мира, то он не может быть активным познающим
субъектом, для него невозможна философия. Антропология или, точнее,
антропологическое сознание предшествует не только онтологии и космологии,
но и гносеологии, и самой философии познания, предшествует всякой
философии, всякому познанию. Само сознание человека как центра мира, в себе
таящего разгадку мира и возвышающегося над всеми вещами мира, есть
предпосылка всякой философии, без которой нельзя дерзать философствовать.
Познание человека покоится на предположении, что человек – космичен по
своей природе, что он – центр бытия. Человек как замкнутое индивидуальное
существо не имел бы путей к познанию вселенной.
Человек – малая вселенная, микрокосм – вот основная истина познания
человека и основная истина, предполагаемая самой возможностью познания.
Вселенная может входить в человека, им ассимилироваться, им познаваться и
постигаться потому только, что в человеке есть весь состав вселенной, все
её силы и качества, что человек – не дробная часть вселенной, а цельная
маленькая вселенная.
Человек познавательно проникает в смысл вселенной как в большого
человека, как в макроантропос. Вселенная входит в человека, поддаётся его
творческому усилию как малой вселенной, как микрокосму. Человек и космос
меряются своими силами как равные. Познание есть борьба равных по силе, а
не борьба карлика и великана. И повторяю: это исключительное самосознание
человека не есть одна из истин, добытых в результате философствования, это
– истина, предваряющая всякий творческий акт философского познания. Эта
предпосылка и предположение всякой философии часто бывают бессознательными,
а должны стать сознательными. Человек потому лишь силён познавать мир, что
он не только в мире как одна из частей мира, но и вне мира и над миром,
превышая все вещи мира как бытие, равнокачественное миру.
Человек – точка пересечения двух миров. Об этом свидетельствует
двойственность человеческого самосознания, проходящая через всю его
историю. Человек сознаёт себя принадлежащим к двум мирам, природа его
двоится, и в сознании его побеждает то одна природа, то другая. И человек с
равной силой обосновывает самые противоположные самосознания, одинаково
оправдывает их фактами своей природы. Человек сознаёт своё величие и мощь и
своё ничтожество и слабость, свою царственную свободу и свою рабскую
зависимость, сознаёт себя образом и подобием Божьим и каплей в море
природной необходимости. Почти с равным правом можно говорить о
божественном происхождении человека и о его происхождении от низших форм
органической жизни природы. Почти с равной силой аргументации защищают
философы первородную свободу человека и совершенный детерминизм, вводящий
человека в роковую цепь природной необходимости. Человек – одно из явлений
этого мира, одна из вещей в природном круговороте вещей; и человек выходит
из этого мира как образ и подобие абсолютного бытия и превышает все вещи
порядка природы. Странное существо – двоящееся и двусмысленное, имеющее
облик царственный и облик рабий, существо свободное и закованное, сильное и
слабое, соединившее в одном бытии величие с ничтожеством, вечное с тленным.
Глава III: Творчество и искупление.
Нет пометок :-(
Глава IV: Творчество и гносеология.
Нет пометок :-(
Глава V: Творчество и бытие.
Творчество не есть переход мощи творящего в иное состояние и тем
ослабление прежнего состояния – творчество есть создание новой мощи из
небывшей, до того не сущей. И всякий творческий акт по существу своему есть
творчество из ничего, т.е. создание новой силы, а не изменение и
перераспределение старой. Во всяком творческом акте есть абсолютная
прибыль, прирост. Тварность бытия, совершающийся в нём прирост, достигнутая
прибыль без всякой убыли – говорят о творящем и творчестве. О творящем и
творчестве говорит тварность бытия в двояком смысле: есть Творец,
сотворивший тварное бытие, и возможно творчество в самом тварном бытии. Мир
сотворён не только тварным, но и творческим.
Творчество в мире возможно потому лишь, что мир творим, т.е. тварен.
Мир, не сотворённый, не знавший творческого акта прибыли и прироста
бытийственной мощи, не знал бы ничего о творчестве и не был бы способен к
творчеству.
Проникновение в тварность бытия приводит к осознанию противоположности
между творчеством и эманацией. Если мир творится Богом, то есть творческий
акт и творчество оправдано. Если мир лишь эманирует из Бога, то творческого
акта нет и творчество не оправдано.
В подлинном творчестве ничто не убывает, а всё лишь прибывает, подобно
тому как в Божьем творчестве мира не убывает Божественная мощь от своего
перехода в мир, а прибывает мощь новая, не бывшая.
Творческий акт предполагает моноплюрализм, т.е. допущение множества
свободных и самостоятельных существ наряду с Существом Божьим. Вопрос
совсем не в том, что мир и человек внебожественны, а в том, что каждое
лицо, каждое существо имеет бытие свободное и самостоятельное.
Глава VI: Творчество и свобода. Индивидуализм и универсализм.
Творчество неотрывно от свободы. Лишь свободный творит. Из необходимости
рождается лишь эволюция; творчество рождается лишь из свободы. Когда мы
говорим на нашем несовершенном человеческом языке о творчестве из ничего,
то мы говорим о творчестве из свободы.
Творчество – необъяснимо. Творчество – тайна. Тайна творчества есть
тайна свободы. Тайна свободы – бездонна и неизъяснима, она – бездна. Так же
бездонна и неизъяснима тайна творчества.
В творческой свободе есть неизъяснимая и таинственная мощь созидать из
ничего, недетерминированно, прибавляя энергию к мировому круговороту
энергии.
Творчество есть то, что идёт изнутри, из бездонной и неизъяснимой
глубины, а не извне, не из мировой необходимости. Само желание сделать
понятным творческий акт, найти для него основание есть уже непонимание его.
Понять творческий акт и значит признать его неизъяснимость и безосновность.
Желание рационализировать творчество связано с желанием рационализировать
свободу.
Глава VII: Творчество и аскетизм. Гениальность и святость.
Во всякой подлинной творческой гениальности накоплялась святость
творческой эпохи, святость иная, более жертвенная, чем святость
аскетическая и каноническая. Гениальность и есть иная святость, но она
может быть религиозно осознана и канонизирована лишь в откровении
творчества. Гениальность – святость дерзновения, а не святость послушания.
Творческий путь гения требует жертвы, не меньшей жертвы, чем
жертвенность пути святости. На пути творческой гениальности так же нужно
отречься от "мира", победить "мир", как и на пути святости. Но путь
творческой гениальности требует ещё одной жертвы – жертвы безопасным
положением, жертвы обеспеченным спасением.
Гениальность непонятна "миру", не относима ни к каким "мирским"
дифференциациям человеческой деятельности. Гениальность не может
объективироваться в творчестве дифференцированной культуры, она не
относится ни к какой специфической форме культуры, не производит никаких
специфических ценностей культуры. В гениальности нет ничего специального,
она всегда есть универсальное восприятие вещей, универсальный порыв к иному
бытию.
Гениальный художник соединяет в себе гениальную натуру с художественным
талантом. Природа таланта не органическая, не онтологическая, а
функциональная. Природа таланта не универсальная. В таланте нет
жертвенности и обречённости. Талант может создавать более совершенные
объективные ценности, чем гениальность.
Глава XII: Творчество и общественность.
Все основные элементы общественности, несмотря на претерпеваемую ими в
истории эволюцию, – ветхи. Всякое государство, право, хозяйство – ветхо по
существу, принадлежит к царству закона, послушно необходимости, религиозно
пребывает всё ещё в Ветхом Завете и язычестве. Хозяйственно-государственно-
правовая общественность, консервативная, либеральная или революционная,
феодальная, буржуазная или социалистическая, – всегда общественность по
необходимости, а не по свободе, всегда – приспособление, а не творчество,
всегда – ветхая общественность.
Глава XIII: Творчество и мистика. Оккультизм и магия.
В мистике во все времена раскрывался мир внутреннего человека и
противостоял миру человека внешнего.
В преобладающей форме теософического и оккультического сознания есть всё
та же опасность отрицания творчества. Задача жизни как бы сводится к
усвоению древней мудрости. Задача жизни не столько творческая, сколько
педагогическая.
Магия приобретёт характер творчески активный и расколдует природу,
выведет из оцепенения. И мистика, которая есть богообщение, а не
природообщение, которая духовна, а не душевно-телесна, в творческую мировую
эпоху может быть лишь творчески активной. Мистический путь к Богу
претворится в путь к спасению, к множественному бытию, к человеку.
Пассивная нечеловечность старой мистики и старой магии должна быть
преодолена, к ней нет возврата. Творчество в мистике и творчество в магии
стя
| |  скачать работу |
Бердяев. Смысл творчества |
