Эпоха возрождения, титаны ренессанса
о взором картины, в которых изображен мир, где царит гармония.
Люди, пейзажи и предметы на них такие же, какие он видит вокруг себя, но
они ярче, выразительнее. Иллюзия реальности полная, однако реальность,
преображенная вдохновением художника. И зритель любуется ею, одинаково
восхищаясь прелестной детской головкой и суровой старческой головой, вовсе,
быть может, не привлекательной в жизни. На стенах дворцов и соборов фрески
часто пишутся на высоте человеческого глаза, а в композиции какая-нибудь
фигура прямо “глядит” на зрителя, чтобы через нее он мог “общаться” со
всеми другими.
Рафаэль - это завершение. Все его искусство предельно гармонично, и
разум, самый высокий, соединяется в нем с человеколюбием и душевной
чистотой. Его искусство, радостное и счастливое, выражает некую
нравственную удовлетворенность, приятие жизни во всей ее полноте и даже
обреченности. В отличие от Леонардо Рафаэль не томит нас своими тайнами, не
сокрушает своим всевидением, а ласково приглашает насладится земной
красотой вместе с ним. За свою недолгую жизнь он успел выразить в живописи,
вероятно, все, что мог, т.е. полное царство гармонии, красоты и добра.
В Риме расцвел полностью гений Рафаэля, в Риме, где в это время
возникла мечта о создании могущественного государства и где развалины
Колизея, триумфальные арки и статуи цезарей напоминали о величии древней
империи. Исчезли юношеская робость и женственность, эпичность
восторжествовала над лирикой, и родилось мужественное, беспримерное по
своему совершенству искусство Рафаэля.
“Рафаэль сознавал, - пишет Вазари, - что в анатомии он не может
достичь превосходства над Микеланджело. Как человек большого рассудка, он
понял, что живопись не заключается только в изображении нагого тела, что ее
поле шире... Не будучи в состоянии сравняться с Микеланджело в этой
области, Рафаэль постарался сравняться с ним, а может быть, и превзойти его
в другой”.
Рафаэль в отличие от Леонардо и Микеланджело не смущал современников
дерзновенностью своих исканий: он стремился к высшему синтезу, к
лучезарному завершению всего, что было достигнуто до него, и этот синтез
был им найден и воплощен.
Флорентийские мадонны Рафаэля - это прекрасные, миловидные,
трогательные и чарующие юные матери. Мадонны, созданные им в Риме, т.е. в
период полной художественной зрелости, приобретают иные черты. Это уже
владычицы, богини добра и красоты, властные в своей женственности,
облагораживающие мир, смягчающие человеческие сердца. “Мадонна в кресле”,
“Мадонна с рыбой”, “Мадонна дель Фолиньо” и другие всемирно известные
мадонны (вписанные в круг или царящие в славе над прочими фигурами в
больших алтарных композициях) знаменуют новые искания Рафаэля, его путь к
совершенству в воплощении идеального образа богоматери.
Общность типов некоторых рафаэлевских женских образов римского периода
породила предположение, что художнику служила моделью одна и та же женщина,
его возлюбленная, прозванная “Форнарина”, что значит булочница. Эта
римлянка с ясными благородными чертами лица, удостоившаяся любви великого
живописца, была дочерью пекаря. Быть может, образ ее и вдохновлял Рафаэля,
однако он, по-видимому, все же не был единственным. Ибо вот что мы читаем в
письме Рафаэля: “Я скажу вам, что, для того чтобы написать красавицу, мне
надо видеть многих красавиц... Но ввиду недостатка как в хороших судьях,
так и в красивых женщинах я пользуюсь некоторой идеей, которая приходит мне
на ум. Я не знаю, имеет ли она какое-либо совершенство, но я очень стараюсь
этого достигнуть”.
Посмотрим же на эту идею, которая пришла на ум Рафаэлю, идею, которую
он, очевидно, долго вынашивал, перед тем как воплотить ее в искусстве
полностью.
“Сикстинская мадонна” (так названная по имени монастыря, для которого
был написан этот алтарный образ) - самая знаменитая картина Рафаэля и,
вероятно, самая знаменитая из всех вообще картин, когда-либо написанных.
Мария идет по облакам, неся своего ребенка. Слава ее ничем не
подчеркнута. Ноги босы. Но как повелительницу встречает ее, преклонив
колени, папа Сикст, облаченный в парчу; святая Варвара опускает глаза с
благоговением, а два ангелочка устремляют вверх мечтательно-задумчивые
взоры.
Она идет к людям, юная и величавая, что-то тревожное затаив в своей
душе; ветер колышет волосы ребенка, и глаза его глядят на нас, на мир с
такой великой силой и с таким озарением, словно видит он и свою судьбу, и
судьбу всего человеческого рода.
Это не реальность, а зрелище. Недаром же сам художник раздвинул перед
зрителями на картине тяжелый занавес. Зрелище, преображающее реальность, в
величии вещей, мудрости и красоте, зрелище, возвышающее душу своей
абсолютной гармонией, покоряющее и облагораживающее нас, то самое зрелище,
которого жаждала и обрела наконец Италия Высокого Возрождения в мечте о
лучшем мире.
И сколько прекрасных и верных слов сказано давно уже во всем мире, и в
частности в России. Ибо, действительно, как на паломничество отправлялись в
прошлом веке русские писатели и художники в Дрезден к “Сикстинской
мадонне”. Послушаем их суждения о деве, несущей младенца с недетским,
удивительным взором, об искусстве Рафаэля и о том, что хотел он выразить в
этих образах.
Жуковский: “Перед глазами полотно, на нем лица, обведенные чертами, и
все стеснено в малом пространстве, и, несмотря на то, все необъятно, все
неограниченно... Занавесь раздвинулась, и тайна небес открылась глазам
человека... В Богоматери, идущей по небесам, не приметно никакого движения;
но чем более смотришь на нее, тем более кажется, что она приближается”.
Брюллов: “Чем больше смотришь, тем более чувствуется непостижимость
сих красот: каждая черта обдумана, переполнена выражения грации, соединена
со строжайшим стилем...”
Белинский: “В ее взоре есть что-то строгое, сдержанное, нет благодати
и милости, но нет гордости, презрения, а вместо всего этого какое-то не
забывающее своего величия снисхождение”.
Герцен: “Внутренний мир ее разрушен, ее уверили, что ее сын - Сын
Божий, что она - Богородица; она смотрит с какой-то нервной
восторженностью, с материнским ясновидением, она как будто говорит:
“Возьмите его, он не мой”. Но в то же время прижимает его к себе так, что,
если б можно, она убежала бы с ним куда-нибудь вдаль и стала бы просто
ласкать, кормить грудью не спасителя мира, а своего сына”.
Достоевский видел в “Сикстинской мадонне” высшую меру человеческого
благородства, высочайшее проявление материнского гения. Большая поясная ее
репродукция висела в его комнате, в которой он и скончался.
Так немеркнущая красота подлинно великих произведений искусства
воодушевляет и в последующие века лучшие таланты и умы...
Сикстинская мадонна - воплощение того идеала красоты и добра, который
смутно воодушевлял народное сознание в век Рафаэля и который Рафаэль
высказал до конца, раздвинув занавес, тот самый, что отделяет будничную
жизнь от вдохновенной мечты, и показал этот идеал миру, всем нам и тем, кто
придет после нас.
Рафаэль был не только непревзойденным мастером идеально построенной
композиции: колорит его картин, яркий и одновременно прозрачный и легкий,
чудесно сочетается с четким рисунком.
Этот великий живописец оставил след и в скульптуре. Среди его учеников
- ваятель Лоренцо Лоренцетти. По эскизам и под руководством своего великого
учителя он выполнил несколько скульптур, из которых до нас дошла только
одна - “Мертвый мальчик на дельфине”. В ней воплощены в мраморе
рафаэлевский идеал красоты, его ритм и гармония: нет ужаса смерти, кажется,
будто ребенок мирно заснул.
Рафаэль! Он умер в полном расцвете сил, в зените славы - тридцати семи
лет.
МИКЕЛАНДЖЕЛО БУОНАРРОТИ
Микеланджело родился в 1475 г. и умер в 1564 г., пережив Леонардо и
Рафаэля на четыре с половиной десятилетия и оставив далеко позади великую
эпоху гуманизма и свободы духа. Эти гордые идеалы не осуществлялись и ранее
в общественной жизни Италии, но они проповедовались философами, поэтами и
художниками и одобрялись наиболее просвещенными правителями. Настали другие
времена. В последние десятилетия своей жизни Микеланджело был свидетелем
того, как эти идеалы грубо попирались, восторжествовала церковная и
феодальная реакция.
Отпрыск старинного, но обедневшего дворянского рода, Микеланджело
Буонарроти был патриотом и демократом. В отличие от Леонардо,
гражданственность пронизывала его мироощущение. Он принимал участие в
битвах против тирании, заведовал всеми укреплениями своей родной Флоренции,
осажденной войсками германского императора и папы, и только слава,
завоеванная им в искусстве, спасла его затем от расправы победителей.
Микеланджело глубоко чувствовал свою связь с родным народом, с родной
землей.
Его кормилицей была жена каменотеса. Вспоминая о ней, он говорил
своему земляку Вазари: “Все хорошее в моем таланте получено мною от мягкого
климата родного нашего Ареццо, а из молока моей кормилицы извлек я резец и
молот, которыми создаю свои статуи”. Демократизм Микеланджело не всем
пришелся по вкусу. В титанических образах Микеланджело видели порой
прославлен
| |  скачать работу |
Эпоха возрождения, титаны ренессанса |
