Героизм и передвижничество
ование, которое слагается из ряда частных и вполне
конкретных реформ, не "историческим движением", но над-исторической
"конечною целью" (по терминологии известного спора с Бернштейном), до
которой надо совершить исторический прыжок актом интеллигентского героизма.
Отсюда недостаток чувства исторической действительности и геометрическая
прямолинейность суждений и оценок, пресловутая их "принципиальность".
Кажется, ни одно слово не вылетает так часто из уст интеллигента, как это,
он обо всем судит прежде всего "принципиально", т. е. на самом деле
отвлеченно, не вникая в сложность действительности и тем самым нередко
освобождая себя от трудности надлежащей оценки положения. Кому приходилось
иметь дело с интеллигентами на работе, тому известно, как дорого обходится
эта интеллигентская "принципиальная" непрактичность, приводящая иногда к
оцеживанию комара и поглощению верблюда.
Этот же ее максимализм составляет величайшее препятствие к поднятию ее
образованности именно в тех вопросах, которые она считает своею
специальностью, -- в вопросах социальных, политических. Ибо если внушить
себе, что цель и способ движения уже установлены, и притом "научно", то,
конечно, ослабевает интерес к изучению посредствующих, ближайших звеньев.
Сознательно или бессознательно, но интеллигенция живет в атмосфере ожидания
социального чуда, всеобщего катаклизма, в эсхатологическом настроении.
Героизм стремится к спасению человечества своими силами и притом внешними
средствами; отсюда исключительная оценка героических деяний, в максимальной
степени воплощающих программу максимализма". Нужно что-то сдвинуть,
совершить что-то свыше сил, отдать при этом самое дорогое, свою жизнь, --
такова заповедь героизма. Стать героем, а вместе и спасителем человечества
можно героическим деянием, далеко выходящим за пределы обыденного долга.
Эта мечта, живущая в интеллигентской душе, хотя выполнимая лишь для единиц,
служит общим масштабом в суждениях, критерием для жизненных оценок.
Совершить такое деяние и необыкновенно трудно, ибо требует побороть
сильнейшие инстинкты привязанности к жизни и страха, и необыкновенно
просто, ибо для этого требуется волевое усилие на короткий сравнительно
период времени, а подразумеваемые или ожидаемые результаты этого считаются
так велики. Иногда стремление уйти из жизни вследствие неприспособленности
к ней, бессилия нести жизненную тягость сливается до неразличимости с
героическим самоотречением, так что невольно спрашиваешь себя: героизм это
или самоубийство? Конечно, интеллигентские святцы могут назвать много таких
героев, которые всю свою жизнь делали подвигом страдания и длительного
волевого напряжения, однако, несмотря на различия, зависящие от силы
отдельных индивидуальностей, общий тон здесь остается тот же.
Очевидно, такое мироотношение гораздо более приспособлено к бурям истории,
нежели к ее затишью, которое томит героев. Наибольшая возможность
героических деяний, иррациональная "приподнятость настроения",
экзальтированность, опьянение борьбой, создающее атмосферу некоторого
героического авантюризма, -- все это есть родная стихия героизма. Поэтому
так и велика сила революционного романтизма среди нашей интеллигенции, ее
пресловутая "революционность". Не надо забывать, что понятие революции есть
отрицательное, оно не имеет самостоятельного содержания, а характеризуется
лишь отрицанием ею разрушаемого, поэтому пафос революции есть ненависть и
разрушение. Но еще один из крупнейших русских интеллигентов, Бакунин,
формулировал ту мысль, что дух разрушающий есть вместе с тем и дух
созидающий, и эта вера есть основной нерв психологии героизма. Она упрощает
задачу исторического строительства, ибо при таком понимании для него
требуются прежде всего крепкие мускулы и нервы, темперамент и смелость, и,
обозревая хронику русской революции, не раз вспоминаешь об этом упрощенном
понимании...
Психологии интеллигентского героизма больше всего импонируют такие
общественные группы и внешние положения, при которых он наиболее естествен
во всей последовательности прямолинейного максимализма. Самую благоприятную
комбинацию этих условий представляет у нас учащаяся молодежь. Благодаря
молодости с ее физиологией и психологией, недостатку жизненного опыта и
научных знаний, заменяемому пылкостью и самоуверенностью, благодаря
привилегированности социального положения, не доходящей, однако, до
буржуазной замкнутости западного студенчества, наша молодежь выражает с
наибольшей полнотой тип героического максимализма. И если в христианстве
старчество является естественным воплощением духовного опыта и
руководительства, то относительно нашей интеллигенции такую роль
естественно заняла учащаяся молодежь. Духовная пэдократия (господство
детей) есть величайшее зло нашего общества, а вместе и симптоматическое
проявление интеллигентского героизма, его основных черт, но в подчеркнутом
и утрированном виде. Это уродливое соотношение, при котором оценки и мнения
"учащейся молодежи" оказываются руководящими для старейших, перевертывает
вверх ногами естественный порядок вещей и в одинаковой степени пагубно и
для тех, и для других. Исторически эта духовная гегемония стоит в связи с
той действительно передовой ролью, которую играла учащаяся молодежь с
своими порывами в русской истории, психологически же это объясняется
духовным складом интеллигенции, остающейся на всю жизнь -- в наиболее
живучих и ярких своих представителях -- тою же учащеюся молодежью в своем
мировоззрении. Отсюда то глубоко прискорбное и привычное равнодушие и, что
гораздо хуже, молчаливое или даже открытое одобрение, с которым у нас
смотрят, как наша молодежь без знаний, без опыта, но с зарядом
интеллигентского героизма берется за серьезные, опасные по своим
последствиям социальные опыты и, конечно, этой своей деятельностью только
усиливает реакцию. Едва ли в достаточной мере обратил на себя внимание и
оценен факт весьма низкого возрастного состава групп с наиболее
максималистскими действиями и программами. И, что гораздо хуже, это многие
находят вполне в порядке вещей. "Студент" стало нарицательным именем
интеллигента в дни революции.
Каждый возраст имеет свои преимущества, и их особенно много имеет молодость
с Таящимися в ней силами. Кто радеет о будущем, тот больше всего озабочен
молодым поколением. Но находиться от него в духовной зависимости,
заискивать передним, прислуживаться к его мнению, брать его за критерий, --
это свидетельствует о духовной слабости общества. Во всяком случае,
остается сигнатурой целой исторической полосы и всего душевного уклада
интеллигентского героизма, что идеал христианского святого, подвижника
здесь сменился образом революционного студента.
С максимализмом целей связан и максимализм средств, так прискорбно
проявившийся о последние годы. В этой неразборчивости средств, в этом
героическом "все позволено" (предуказанном. Достоевским еще в "Преступлении
и наказании" и в "Бесах") сказывается в наибольшей степени человекобожеская
природа интеллигентского героизма, присущее ему самообожение, поставление
себя вместо Бога, вместо Провидения, и это не только в целях и планах, но и
путях и средствах осуществления. Я осуществляю свою идею и ради нее
освобождаю себя от уз обычной морали, я разрешаю себе право не только на
имущество, но и на жизнь и смерть других, если это нужно для моей идеи. В
каждом максималисте сидит такой маленький Наполеон от социализма или
анархизма. Аморализм или, по старому выражению, нигилизм есть необходимое
последствие самообожения, здесь подстерегает его опасность саморазложения,
ждет неизбежный провал. И те горькие разочарования, которые многие пережили
в революции. та неизгладимая из памяти картина своеволия,
экспроприаторства, массового террора, все это явилось не случайно, но было
раскрытием тех духовных потенций, которые необходимо таятся в психологии
самообожения.
Подъем героизма в действительности доступен лишь избранным натурам и притом
в исключительные моменты истории, между тем жизнь складывается из
повседневности, а интеллигенция состоит не из одних только героических
натур. Без действительного геройства или возможности его проявления героизм
превращается в претензию, в вызывающую позу, вырабатывается особый дух
героического ханжества и безответственного критиканства, всегдашней
"принципиальной" оппозиции, преувеличенное чувство своих прав и ослабленное
сознание обязанностей и вообще личной ответственности. Самый ординарный
обыватель, который нисколько не выше, а иногда и ниже окружающей среды,
надевая интеллигентский мундир, уже начинает относиться к ней с
высокомерием. Особенно ощутительно это зло в жизни нашей провинции.
Самообожение в кредит, не всегда делающее героя, способно воспитывать
аррогантов. Благодаря ему человек лишается абсолютных норм и незыблемых
начал личного и социального поведения, заменяя их своеволием или
самодельщиной. Нигилизм, поэтому, есть страшный бич, ужасная духовная язва,
разъедающая наше общество. Героическое "все позволено" незаметно
подменяется просто беспринципностью во всем, что касается личной жизни,
личного поведения, чем наполняются житейские будни. В этом закл
| |  скачать работу |
Героизм и передвижничество |
