И.А. Бродский
ре, поэт русской
культуры ныне, по воле судьбы, принадлежит американской цивилизации.
Роберт Сильвестр писал о Бродском: "В отличие от поэтов старшего
поколения, созревших в то время, когда в России процветала высокая
поэтическая культура, Бродский, родившийся в 1940 году, рос в период,
когда русская поэзия находилась в состоянии хронического упадка, и
вследствие этого вынужден был прокладывать свой собственный путь".
Высказывание Сильвестра достаточно справедливо, потому что в качестве
поэзии выдавалось то, что существовало на страницах печати, - но это был
абсолютный вздор, об этом и говорить стыдно, и вспоминать не хочется.
"Ценность нашего поколения заключается в том, что, никак и ничем не
подготовленные, мы проложили эти самые, если угодно, дороги" - пишет
Бродский. "Мы действовали не только на свой страх и риск, это само собой,
но просто исключительно по интуиции. И что замечательно - что человеческая
интуиция приводит именно к тем результатам, которые не так разительно
отличаются от того, что произвела предыдущая культура, стало быть, перед
нами не распавшиеся еще цепи времен, а это замечательно".
Поэт русской культуры ныне принадлежит американской цивилизации. Но
дело не ограничивается цивилизацией. В случае с Бродским эмиграция не
просто географическое понятие. Поэт пишет на двух языках, Таким образом,
в творчестве поэта сошлись и причудливо переплелись две разнородные
культуры, и их "конвергенция", случай в известной мере уникальный, чем-то
напоминает творческую судьбу В. Набокова.
В своей книге-эссе "Меньше, чем единица", написанной по-английски,
как считают сами американцы, пластично и безупречно, Бродский приобщает
американского читателя к миру русской поэзии. В своих же русских стихах
поэт парит над американским ландшафтом:
Северо-западный ветер его поднимает над
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута. Он уже
не видит лакомый променад
курицы по двору обветшалой
фермы, суслика на меже.
На воздушном потоке распластанный, одинок,
все, что он видит - гряду покатых
холмов и серебро реки,
вьющейся точно живой клинок,
сталь в зазубринах перекатов,
схожие с бисером городки
Новой Англии...
Этот полет одинокого сильного ястреба, держащего курс на юг, к Рио-
Гранде, на пороге зимы, прослежен, казалось бы, американским глазом, но
смущает финальная строка стихотворения: детвора, завидев первый снег,
"кричит по-английски: "Зима, зима!" На каком же языке ей кричать в США,
как не по-английски? Последняя строка вызывает герметичность американского
мира, вселяет подозрение, что здесь не обошлось без мистификаторской
мимикрии, разрушенной напоследок намеренно и наверняка.
В декорациях американского неба вдруг возникает черная языковая дыра,
не менее страшная, чем осенний крик птицы, чей образ, и без того
нагруженный тяжестью разнородного смысла, в виду той дыры приобретает
новое, четвертое измерение, куда и устремляется ястреб:
...Все выше. В ионосферу.
В астрономически объективный ад
птиц, где отсутствует кислород,
где вместо проса - крупа далеких
звезд. Что для двуногих высь,
то для пернатых наоборот.
Не мозжечком, но в мешочках легких
он догадывается: не спастись.
А вот стихотворение из книги Бродского "части речи" (1977). Оно
написано в знакомой нам форме фрагмента, которая заставляет вспомнить,
что он принадлежит к школе Ахматовой:
...и при слове "грядущее" из русского языка
выбегают мыши и всей оравой
отгрызают от лакомого куска
памяти, что твой сыр дырявой.
После скольких зим уже безразлично, что
или кто стоит в углу у окна за шторой,
и в мозгу раздается не неземное "до",
но ее шуршание. Жизнь, которой,
как даренной вещи, не смотрят в пасть,
обнажает зубы при каждой встрече.
От всего человека вам остается часть
речи. Часть вообще. Часть речи.
Стихотворение так и начинается у Бродского со строчной буквы после
отточия. При слове "грядущее" по прихоти ассоциаций из языка возникают
другие слова с присущими им шлейфами настроений, эмоций, чувствований.
Они, как мыши, вгрызаются в память, и тут выясняется, что память стала
дырявой, что многое уже забылось. Слово влечет за собой другое слово не
только по смыслу, многие ассоциации возникают по созвучию: грядуЩее -
мыШи - Шторой - ШурШание. За этой звуковой темой следует другая:
Жизнь - обнаЖает - в каЖдой. Далее развивается третья: встреЧе - Человека
- Часть - реЧи - Часть - реЧи - Часть - реЧи. Это не просто инструментовка
на три темы шипящих согласных звуков, это слова-мыши, которые выбегают и
суетятся при одном только слове "грядущее".
Творчество Бродского метафизично, это микрокосмос, где уживается Бог и
черт, вера и атеизм, целомудрие и цинизм. Его поэзия чрезвычайно объемна
и - одновременно - разнопланова. Не случайно один из его лучших сборников
назван в честь музы астрономии - Урании. Обращаясь к Урании, Бродский
пишет:
Днем и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо - город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше к югу,
то есть к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше - плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.
"...зачастую, когда я сочиняю стихотворение и пытаюсь уловить рифму,
вместо русской вылезает английская, но это издержки, которые у этого
производства всегда велики. А какую рифму принимают эти издержки, уже
безразлично" - так говорит Бродский о "технологии" своего творчества.
"Больше всего меня занимает процесс, а не его последствия". "...когда я
пишу стихи по-английски, - это скорее игра, шахматы, если угодно, такое
складывание кубиков. Хотя я часто ловлю себя на том, что процессы
психологические, эмоционально-акустические идентичны".
Ветренно. Сыро, темно. И ветренно.
Полночь швыряет листву и ветви на
кровлю. Можно сказать уверенно:
здесь и скончаю я дни, теряя
волосы, зубы, глаголы, суффиксы,
черпая кепкой, что шлемом суздальским,
из океана волну, чтоб сузился,
хрупая рыбу, пускай сырая.
Бродский, подобно Ахматовой и Мандельштаму, очень литературный поэт, у
него много аллюзий на предшественников. В приведенном отрывке из
стихотворения "1972" есть намек на "Слово о полку Игореве", в конце
перефразирован Гейне; другое стихотворение начинается: "Ниоткуда с
любовью, надцатого мартобря..." - это "Записки сумасшедшего" Гоголя.
Неожиданно возникает Хлебников:
Классический балет! Искусство лучших дней!
Когда шипел ваш грог и целовали в обе,
и мчались лихачи, и пелось бобэоби,
и ежели был враг, то он был - маршал Ней.
Поэтический мир Бродского, по сути дела, оказывается квадратом,
сторонами коего служат: отчаяние, любовь, здравый смысл и ирония.
Бродский был изначально умным поэтом, то есть поэтом, нашедшим
удельный вес времени в поэтическом хозяйстве вечности. Оттого он быстро
преодолел "детскую болезнь" определенной части современной ему московско-
ленинградской поэзии, так называемое "шестидесятничество", основной пафос
которого определяется... впрочем, Бродский отдал этому пафосу мимолетную
дань, хотя бы в ранних, весьма банальных стихах о памятнике:
Поставим памятник
в конце длинной городской улицы...
У подножья пьедестала - ручаюсь -
каждое утро будут появляться
цветы...
Подобные стихи о памятнике обеспечивали поэту репутацию смутьяна,
и Бродский в конце 50-х годов явно ценил эту репутацию. Но куда сильнее и
своевольнее прорывалась в поэзии юного Бродского тема экзистенциального
отчаяния, захватывая попутно темы расставаний жанр, смешиваясь с темой
абсурдности жизни и смотрящий из всех щелей смерти:
Смерть - это все машины,
это тюрьма и сад.
Смерть - это все мужчины,
галстуки их висят.
Смерть - это стекла в бане,
в церкви, в домах - подряд!
Смерть - это все, что с нами -
ибо они - не узрят.
Такой бурный "пессимизм" в сочетании с "фрондой" был чреват
общественным скандалом.
Любовь - мощный двигатель поэзии Бродского. Обычная любовь
переплетается с отчаянием и тревогой. Любовная трагедия может
обернуться и фарсом, изложенным бойким ямбом:
Петров женат был на ее сестре,
но он любил свояченицу; в этом
сознавшись ей, он позапрошлым летом,
поехав в отпуск, утонул в Днестре.
("Чаепитие")
Фарс разлагает любовь - особенно тогда, когда она слаба,
| |  скачать работу |
И.А. Бродский |
