Кант
человеку. В основе человеческой свободы, по
Канту, лежит способность человека самому определять свои поступки и делать
собственный выбор. Но свободу при этом следует отличать от произвола как
удовлетворения случайных прихотей и желаний. Так чем же, собственно,
руководствуется человек в своих свободных поступках?
Почти каждый из нас сталкивается в своей жизни с такими ситуациями,
когда доводы «чистого» разума почему-то нас никак не убеждают. Это случаи,
когда дело касается наших нравственных и идеологических установок.
Возникает подозрение, что эти установки продиктованы не разумом, а чем-то
иным. В поэтической речи это часто называется «чувством», «сердцем»,
«душой» и противопоставляется «холодному» рассудку. И в таком подходе к
делу есть своя правда, поскольку нравственный поступок продиктован не
расчетом, а неким внутренним чувством. Но нравственное чувство, доказывал
Кант, полемизируя с английскими просветителями, — это не просто склонность
к добру, непосредственный порыв милосердия и сострадания. Согласно Канту,
нравственное чувство должно быть опосредовано долгом, ограничено им. А долг
— это нечто безусловное и самодостаточное.
Нравственность, по Канту, не может быть обусловлена ни расчетом, ни
выгодой, ни стремлением к счастью или наслаждению. Нравственное поведение,
утверждает он, вообще не может иметь внешних мотивов. А в качестве
единственного внутреннего мотива такого поведения он признает только долг.
Нравственно человек поступает тогда, подчеркивает Кант, когда действует
вопреки склонности, расчету и т. п. И такая этика называется этикой
ригоризма.
Подобно другим способностям человека, чувство долга, согласно Канту,
является непознаваемым в своих истоках. Но мы не можем отрицать разумного
характера нравственного долженствования.
Разве не разумно то, что нравственный долг повелевает любить друг друга?
Разве не разумно его требование уважать себе подобных? Исходя из этого,
Кант делает вывод о том, что нравственный долг — это проявление
практического разума, который обладает безусловным приоритетом по отношению
к разуму теоретическому.
Итак, чтобы быть свободным, человек, по Канту, должен руководствоваться
в своем поведении такой инстанцией, как нравственный долг. Однако в
противоположность Спинозе, у которого быть свободным — значит следовать
познанной природной необходимости, Кант различает законы природы и законы
свободы. И хотя индивид у него принадлежит обоим мирам, человеком он
становится именно тогда, когда начинает руководствоваться долгом как особым
нравственным законом. И здесь мы должны вновь обратиться к идее Бога,
поскольку нравственный закон у Канта внутренне связан с верой во
Всевышнего.
Выше уже шла речь о кантовской критике рациональной теологии. Отрицая
известные теоретические доказательства бытия Бога, Кант при этом утверждал:
я решил ограничить разум, чтобы дать место вере. Иначе говоря, Бога нельзя
постичь с помощью науки, в него можно только верить. Но, отбросив известные
доказательства бытия Бога, Кант тут же предложил новое доказательство, на
которое, как известно, ссылается Воланд в романе М. Булгакова «Мастер и
Маргарита»: «Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по
этому поводу, — говорит Воланд Берлиозу. — Но вот курьез: он начисто
разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим
собою, соорудил собственное шестое доказательство!»
Дело в том, что в этике Канта Бог — это такой нравственный идеал, без
устремленности к которому человек оказывается зверем. Здесь стоит вспомнить
другой великий роман — «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского, в котором
речь идет о том, что если Бога нет, то все позволено. Именно так рассуждал
и Кант, у которого Бог выступает в роли воплощенного нравственного закона,
а доказательством бытия Бога становится сам факт существования
нравственности.
Но в таком случае в учении Канта вопрос веры и вопрос нравственности
оказываются одним и тем же вопросом. А постулаты «Бог существует» и «Моя
душа бессмертна» становятся этическими постулатами, или, как выражается
Кант, постулатами практического разума. Освободив строгую науку от решения
богословских вопросов, Кант перемещает их в сферу этики. Однако, настаивая
на том, что вера в Бога есть основа нравственности, а бытие Бога — аксиома
нравственного сознания, Кант создает новые проблемы. Причем некоторые из
них были осознаны уже самим Кантом.
В одной из поздних работ, «Религия в пределах только разума», Кант
отмечает, что упование на загробное воздаяние и всесправедливейшего
устроителя мира искажает чистоту морального мотива. Ведь нравственный долг
не предполагает никаких дополнительных желаний и надежд. Иначе говоря,
нравственный ригоризм Канта оказывается трудно совместимым с религиозным
сознанием его современников. Кант расходится с христианством и в трактовке
милосердия, которое, по его мнению, унижает человека и лишает его
инициативы.
Но наиболее наглядны расхождения Каига с традиционным христианским
вероучением там, где речь идет о внутреннем содержании нравственного закона
и его трактовках. Не трудно заметить, что все те трактовки, которые
приводит Кант, проникнуты пафосом буржуазной эпохи с ее проповедью свободы
и автономии личности. В одном случае нравственная максима выражается
формулой: человек для человека должен быть только целью, но не средством. В
другом случае Кант дает формулировку: «Поступай так, чтобы максима твоего
поведения на основе твоей воли могла стать общим естественным законом». В
третьем случае речь идет о совпадении индивидуальной воли с основой
всеобщего законодательства. Везде, как мы видим, сутью нравственного закона
оказывается буржуазный идеал свободы и равенства. А потому выдержать чисто
формальную линию и точку зрения в области этики Канту так и не удается.
Что касается последней из кантовских «Критик», то в ней — «Критике
способности суждения» — речь идет о нашей способности воспринимать
прекрасное. Причем эстетикой у Канта назван один из разделов теории
познания. Трансцендентальная эстетика, согласно Канту, — это учение о
чувственном познании и его априорных формах. Иначе говоря, он еще не
пользуется нововведением своего современника Баумгартена, который стал
называть эстетикой учение о прекрасном, определив его место наряду с этикой
и логикой.
Понятие красоты Кант связывает с целесообразностью. Он различает внешнюю
целесообразность и целесообразность внутреннюю. Внешняя целесообразность
выражается в пригодности предмета или существа для достижения определенной
цели. Например, сила и выносливость быка могут быть полезны для человека,
который использует их для обработки земли. Но эти качества могут быть
целесообразными и с точки зрения собственной жизнедеятельности животного.
Именно внутренняя целесообразность, согласно Канту, составляет источник
прекрасного.
Однако эстетическое отношение возникает у человека отнюдь не всякий раз,
когда он сталкивается с чем-то внутренне целесообразным. Условием
эстетического восприятия должна быть незаинтересованность в этом предмете с
практической точки зрения. Созерцание прекрасного должно давать, по Канту,
незаинтересованное удовольствие, которое мы получаем главным образом от
формы созерцаемого предмета. Второе условие эстетического отношения связано
с тем, что это именно чувство и переживание красоты. Красота, по Канту,
есть переживание целесообразности предмета без представления о цели. Иначе
говоря, прекрасное — это то, что нравится нам без всякого понятия. Рассудок
убивает красоту, ибо он разлагает целостность предмета на его отдельные
детали, пытаясь проследить их связь. Восприятию красоты поэтому нельзя
научить. Но чувство красоты возможно воспитать на основе общения с
гармонично организованными формами. Гармоничная форма, по Канту, — это и
есть «целесообразное без цели», именно так определяет Кант в «Критике
способности суждения» прекрасное.
Внутренне целесообразные, гармоничные формы, как уже говорилось, мы
можем повстречать в первозданной природе. Другое дело — мир искусства,
который специально создается в поисках прекрасного. Именно поэтому общение
с произведениями искусства — это основной способ воспитания чувства
красоты. Произведение искусства воспитывает у человека способность в
единичном видеть общее, в явлениях раскрывать сущность. А потому
способность эстетического восприятия безусловно превышает возможности
простого восприятия, хотя и базируется на той же чувственной основе.
Помимо прочего. Кант различает прекрасное в искусстве, созидаемом
творческим гением, и возвышенное, встречающееся и в мире людей, и в
первозданной природе. Переживание возвышенного, согласно Канту, ближе к
моральному переживанию, чем к эстетическому. Восприятие возвышенного,
отмечает он, связано с тем волнением, которое мы испытываем, созерцая
нечто, выходящее за свои пределы, или превышающее обычные размеры, к
примеру, египетские пирамиды. Если прекрасное однозначно привлекает нас, то
возвышенное одновременно и привлекает и отталкивает. Но человеку
свойственны поиск меры в несоразмерном и бесстрашное отношение к страшному.
А потому, преодолевая собственный страх, мы испытываем моральное
удовлетворение по этому поводу. Таким образом, чувство возвышенного
оказывается двойственным по своей природе. Это чувство переходного
характера: от эстетического к моральному. Суждение о возвышенном, отмечает
Кант, требует более развитого воображения и большей культуры, чем
эстетическая оценка. Отделяя в «Критике способности суждения» прекрасное от
возвышенного. Кант пытается нащупать мосты и переходы между способностями
человека
| |  скачать работу |
Кант |
