Главная    Почта    Новости    Каталог    Одноклассники    Погода    Работа    Игры     Рефераты     Карты
  
по Казнету new!
по каталогу
в рефератах

Константин Бальмонт, биография и творчество

исследования  и  «умственную  работу».   Он   «ежегодно   прочитывал   целые
библиотеки, писал регулярно каждый день, легко изучал языки».
      Творчество  поэта  условно  принято  делить  на  три  неравномерных  и
неравноценных периода. Ранний Бальмонт, автор трех  стихотворных  сборников:
«Под северным небом» (1894), «В безбрежности» (1895) и «Тишина» (1898).
      Структура первых сборников весьма эклектична. В ней совмещены традиции
«чистой поэзии» семидесятых-восьмидесятых годов (особенно сильно влияние  А.
Фета) с мотивами «гражданской скорби» в духе Плещеева и Надсона. По  точному
определению А. Измайлова,  лирический  герой  раннего  Бальмонта—«кроткий  и
смирный юноша, проникнутый самыми благонамеренными и умеренными чувствами».
      Первые   сборники   Бальмонта—это   предтечи   русского    символизма.
Поэтический  стиль  Бальмонта  намного  точнее   можно   определить   словом
импрессионизм.   Поэта-импрессиониста   привлекает   не   столько    предмет
изображения,  сколько  его  личное  ощущение  данного  предмета.  Мимолетное
впечатление,  вмещенное  в  личное   переживание,   становится   единственно
доступной формой отношения к миру  для  художника.  Бальмонт  определил  это
следующим образом: «великий принцип личности»—в «отъединении,  уединенности,
отделеньи от общего» .
      В этом смысл знаменитой поэтической декларации Бальмонта:
      Я не знаю мудрости, годной для других, Только мимолетности я влагаю  в
стих. В каждой мимолетности вижу я миры, Полные  изменчивой  радужной  игры.
Второй этап, обозначенный также тремя  сборниками—«Горящие  здания»  (1900),
«Будем как солнце»  (1903)  и  «Только  любовь»  (1903)—  время  творческого
взлета  Бальмонта,—характеризует  его   как   центральную   фигуру   нового,
декадентско-символистского течения.
      Из теоретической программы русского  декадентства  Бальмонт  воспринял
главное—отношение к жизни и искусству. «Принцип  личности»  заключается,  по
Бальмонту, не в соотношении личного с общим, но  в  «отделеньи  от  общего».
Суть и назначение искусства—в «наслаждении созерцания»,  благодаря  которому
за «очевидной внешностью» раскрывается «незримая  жизнь»  и  мир  становится
«фантасмагорией, созданной вами».
      В  статье  1900  года  «Элементарные  слова  о  символической  поэзии»
Бальмонт решает проблему искусства таким образом: «Реалисты всегда  являются
простыми наблюдателями, символисты—всегда мыслители. Реалисты схвачены,  как
прибоем, конкретной жизнью, за  которой они  не  видят  ничего;  символисты,
отрешенные от реальной действительности, видят в ней только свою мечту,  они
смотрят на  жизнь—из окна... Один еще в рабстве у  материи,  другой  ушел  в
сферу  идеальности».  Новой   (символической)   поэзии,   которую   Бальмонт
определяет  как   «психологическую   лирику»,   преемственно   связанную   с
импрессионизмом, чужды  «дидактические  задачи».  Она  «говорит  исполненным
намеков и недомолвок нежным  голосом  сирены  или  глухим  голосом  сибиллы,
вызывающим предчувствие». Однако при всем том в  поэзии  должны  свободно  и
органически сливаться «два содержания:  скрытая  отвлеченность  и  очевидная
красота». Несмотря на присутствие в нем утаенного смысла,  который  надлежит
разгадать,   символическое   произведение   заключает   в   себе    еще    и
«непосредственное конкретное содержание»,  «богатое  оттенками».  И  «всегда
законченное само по себе», существующее самостоятельно.
      Излагая свое понимание «символической поэзии», Бальмонт  видел  в  ней
прежде всего поиски «новых сочетаний мыслей, красок и  звуков»,  а  в  самой
характеристике ее оставался, в общем,  в  пределах  поэтики  импрессионизма:
символическая поэзия  «говорит  своим  особым  языком,  и  этот  язык  богат
интонациями; подобно музыке  и  живописи,  она  возбуждает  в  душе  сложное
настроение,—более,  чем  другой  род  поэзии,  трогает   наши   слуховые   и
зрительные впечатления». Эти общие установки были реализованы в трех  лучших
книгах Бальмонта—«Горящие здания», «Будем как солнце» и «Только любовь».
      Третий, заключительный, этап поэтического пути Бальмонта, начинающийся
сборником «Литургия красоты» (1905), характеризуется вырождением и  распадом
той художественной системы, которую представлял поэт.
      Спад в поэзии Бальмонта обозначился  в  сборниках  «Литургия  красоты»
(1905) и «Злые чары» (1906),  где  он  обратился  к  рассудочной  поэзии,  к
теософским размышлениям и материалу народных поверий.
      В следующих книгах, выходивших одна за другой, Бальмонту  окончательно
изменили художественный  вкус  и  чувство  меры.  Начиная  с  1906  года  он
погрузился  в  стихию,   чуждую   самой   природе   его   дарования,—занялся
рифмованными  переложениями   русского   фольклора   (отдавая   предпочтение
различным   проявлениям   народной   фантазии   и   мистики,    религиозному
сектантству),  пересказом  древних  космогонии  и  разноязычных   памятников
ритуально-жреческой поэзии  (им  посвящен  целый  сборник—«Зовы  древности»,
1908 г.).
      Провалом  стала  книга  «Жар-птица»  (1907),  где  Бальмонт  попытался
воссоздать мир славянской мифологии и былинного эпоса путем стилизации.
      В 1909  году  Блок,  высоко  ценивший  «настоящего»  Бальмонта,  вынес
убийственный  приговор  его  очередным  книгам:  «Это  почти   исключительно
нелепый вздор,  просто—галиматья,  другого  слова  не  подберешь.  В  лучшем
случае это похоже на какой-то бред, в котором,  при  большом  усилии,  можно
уловить  (или  придумать)  зыбкий  лирический  смысл;   но   в   большинстве
случаев—это нагромождение слов, то уродливое, то смехотворное...  И  так  не
страницами, а печатными листами... И писал это не поэт Бальмонт, а  какой-то
нахальный декадентский писарь...  С  именем  Бальмонта  далеко  еще  не  все
отвыкли связывать представление о прекрасном поэте.  Однако  пора  отвыкать:
есть замечательный русский поэт Бальмонт, а нового  поэта  Бальмонта  больше
нет».
      Невероятное количество написанного поэтом сослужило  недобрую  службу.
Возник миф:  Бальмонт—графоман.  Тысячи  стихотворных  строк,  а  на  память
приходит  лишь:  «Чуждый  чарам  черный  челн...»  (1893).   От   чего   это
происходит?  Наверное,  от  того,  что  стихотворение  это  характерно   для
Бальмонта,  и  не  случайно  сам  он  придавал  такое   значение   звуковому
символизму в русской поэзии XX века. В книге «Поэзия как волшебство»  (1916)
этой теме посвящены десятки  страниц.  «Вслушиваясь  долго  и  пристально  в
разные звуки,—писал Бальмонт,—всматриваясь любовно в отдельные буквы,  я  не
могу не подходить к известным угаданиям, я строю из звуков,  слогов  и  слов
родной своей речи заветную часовню, где все исполнено углубленного смысла  и
проникновения». Заметим, кстати, что Бальмонт не  различает  звук  и  букву,
выказывая  в  этом  смысле  непонимание  основ  научной  фонетики.  Бальмонт
начинает  свое  рассуждение  со  сравнительной  характеристики   гласных   и
согласных: «Гласные это женщины, согласные это мужчины... хоть  властительны
согласные, и распоряжаются они, считая себя настоящими хозяевами  слова,  не
на согласной, а на гласной бывает ударение в каждом  слове».  Главный  среди
гласных—А, среди согласных—М. «А—первый звук,  произносимый  человеком,  что
под влиянием паралича теряет дар речи.  А—первый  основной  звук  раскрытого
человеческого рта, как М—закрытого.  М—мучительный  звук  глухонемого,  стон
сдержанной, скомканной муки,  А—вопль  крайнего  терзания  истязаемого.  Два
первоначала в одном слове, повторяющемся чуть ли не у  всех  народов—  Мама.
Два первоначала в латинском amo - Люблю. Восторженное  детское  восклицающее
А, и в глубь безмолвия идущее немеющее М. Мягкое М, влажное  А,  смутное  М,
прозрачное А. Медовое М и А, как пчела. В М—мертвый шум зим,  в  А  властная
весна. М сожмет и  тьмой  и  дном,  А  взбивающий  вал»  и  т.  д.  Бальмонт
нанизывает одну метафору  на  другую—этот  ряд,  по  существу,  беспределен.
Закончив с А и  М,  он  примется  за  О:  «Торжествующее  пространство  есть
О:—Поле, Море, Простор... Все огромное  определяется  через  О,  хотя  бы  и
темное:—Стон, горе, гроб, похороны, сон, полночь...». Затем будет  описан  У
(«У—музыка шумов, и У—всклик ужаса. Звук грузный, как  туча,  и  гуд  медных
труб...»), потом—И  («Как  противоположность  грузному  У,  И—тонкая  линия.
Пронзительная вытянутая длинная былинка.  Крик,  свист,  визг...  И—звуковой
лик изумления, испуга:—Тигр, Кит» и  т.  д.).  В  таком  же  духе  даются  и
характеристики согласных—В, Л, Р, Н и  др.  Все  это  ни  в  какой  мере  не
основывается на объективных посылках—да Бальмонт  и  не  пытается  приводить
доказательства: он, «теоретик», заклинает так же,  как  заклинает  Бальмонт-
поэт. Недаром он считает,  что  поэзия—  магия,  волшебство,  что  наивысшая
поэзия растворяется в музыке:
      «Заклинательное  слово  есть  Музыка,  а  Музыка  сама  по  себе  есть
заклинание,    заставляющее    неподвижность     нашего     бессознательного
всколыхнуться и засветиться фосфорическим светом».
      В свое
12345
скачать работу

Константин Бальмонт, биография и творчество

 

Отправка СМС бесплатно

На правах рекламы


ZERO.kz
 
Модератор сайта RESURS.KZ