Кутузов - стратег и дипломат
проекта, впрочем, ничего не вышло. Кутузов считал более реальным тревожить
турок небольшими сухопутными экспедициями.
Наступила весна, которая осложнила положение. Во-первых, вспыхнула
местами в Турции чума, а во-вторых, наполеоновские армии стали постепенно
уже проходить на территорию между Одером и Вислой. Царь уже шел на то,
чтобы согласиться признать Прут границей, но требовал, чтобы Кутузов
настоял на подписании союзного договора между Турцией и Россией. Кутузов
знал, что на это турки не пойдут, но он убедил турецких уполномоченных, что
для Турции наступил момент, когда решается для них вопрос жизни или смерти:
если турки не подпишут немедленно мира с Россией, то Наполеон в случае его
успехов в России все равно обратится против Турецкой империи и при
заключении мира с Александром получит от России согласие на занятие Турции.
Если же Наполеон предложит России примирение, то, естественно, Турция будет
разделена между Россией и Францией. На турок эта аргументация очень сильно
подействовала, и они уже соглашались признать границей Прут до слияния его
с Дунаем и чтобы дальше граница шла по левому берегу Дуная до впадения в
Черное море. Однако Кутузов решил до конца использовать настроение турок и
потребовал, чтобы турки уступили России на вечные времена Бессарабию с
крепостями Измаилом, Бендерами, Хотином, Килией и Аккерманом. В Азии
границы оставались, как были до войны, но по секретной статье Россия
удерживала все закавказские земли, добровольно к ней присоединившиеся, а
также полосу побережья в 40 километров. Таким образом, замечательный
дипломат, каким всегда был Кутузов, не только освобождал молдавскую армию
для предстоящей войны с Наполеоном, но и приобретал для России обширную и
богатую территорию.
Кутузов пустил в ход все усилия своего громадного ума и
дипломатической тонкости. Ему удалось уверить турок, что война между
Наполеоном и Россией вовсе еще окончательно не решена, но что если Турция
вовремя не примирится с Россией, то Наполеон опять возобновит с Александром
дружеские отношения, и тогда оба императора разделят Турцию пополам. И то,
что впоследствии в Европе определяли как дипломатический «парадокс»,
свершилось. 16 мая 1812 г. после длившихся долгие месяцы переговоров, мир в
Бухаресте был заключен: Россия не только освобождала для войны против
Наполеона всю свою Дунайскую армию, но сверх того она получала от Турции в
вечное владение всю Бессарабию. Но и это не все: Россия фактически получала
почти весь морской берег от устьев Риона до Анапы.
Узнав о том, что турки 16 (28) мая 1812 г. подписали в Бухаресте
мирный договор, Наполеон окончательно истощил словарь французских
ругательств. Он понять не мог, как удалось Кутузову склонить султана на
такой неслыханно выгодный для русских мир в самый опасный для России
момент, когда именно им, а не туркам, было совершенно необходимо спешить с
окончанием войны.
Таков был первый по времени удар, который нанес Наполеону Кутузов-
дипломат почти за три с половиной месяца до-того, как ему на Бородинском
поле нанес второй удар Кутузов-стратег.
Кутузов-стратег
Впоследствии князь Вяземский, вспоминая об этом времени, говаривал,
что тот, кто не жил в эти годы невозбранного владычества Наполеона над
Европой, не мог вполне представить, как трудно и тревожно жилось в России в
те годы, о которых друг его, А. С. Пушкин, писал: «Гроза двенадцатого года
еще спала, еще Наполеон не испытал великого народа, еще грозил и колебался
он».
Кутузов яснее, чем кто-либо, представлял себе опасность, угрожавшую
русскому народу. И когда ему пришлось в это критическое, предгрозовое время
вести войну на Дунае, высокий талант стратега позволил ему последовательно
разрешать один за другим те вопросы, перед которыми в течение 6 лет
становились в тупик все его предшественники, а широта его политического
кругозора охватывала не только Дунай, но и Неман, и Вислу, и Днестр. Он
распознал не только вполне уже выясненного врага — Наполеона, но и не
вполне еще выяснившихся «друзей» вроде Франца австрийского, короля
прусского Фридриха-Вильгельма III, лорда Ливерпуля и Кэстльри.
Впоследствии Наполеон говорил, что если бы он предвидел, как поведут
себя турки в Бухаресте и шведы в Стокгольме, то он не выступил бы против
России в 1812 г. Но теперь было поздно каяться.
Война грянула. Неприятель вошел в Смоленск и двинулся оттуда прямо на
Москву. Волнение в народе, беспокойство и раздражение в дворянстве, нелепое
поведение потерявшей голову Марии Федоровны и царедворцев, бредивших
эвакуацией Петербурга, — все это в течение первых дней августа 1812 г.
сеяло тревогу, которая возрастала все больше и больше. Отовсюду шел один и
тот же несмолкаемый крик: «Кутузова!»
«Оправдываясь» перед своей сестрой, Екатериной Павловной, которая
точно так же не понимала Кутузова, не любила и не ценила его, как и ее
брат, Александр писал, что он «противился» назначению Кутузова, но вынужден
был уступить напору общественного мнения и «остановить свой выбор на том,
на кого указывал общий глас».[7]
О том, что творилось в народе, в армии при одном только слухе о
назначении Кутузова, а потом при его прибытии в армию, у нас есть много
известий. Неточно и неуместно было бы употреблять в данном случае слово
«популярность». Несокрушимая вера людей, глубоко потрясенных грозной
опасностью, в то, что внезапно явился спаситель, — вот как можно назвать
это чувство, непреодолимо овладевшее народной массой. «Говорят, что народ
встречает его повсюду с неизъяснимым восторгом. Все жители городов выходят
навстречу, отпрягают лошадей, везут на себе карету; древние старцы
заставляют внуков лобызать стопы его; матери выносят грудных младенцев,
падают на колени и подымают их к небу! Весь народ называет его
спасителем».[8]
8 августа 1812 г. Александр принужден был подписать указ о назначении
Кутузова главнокомандующим российских армий, действующих против неприятеля,
на чем повелительно настаивало общее мнение армии и народа. А ровно через 6
дней, 14 августа, остановившись на станции Яжембицы по дороге в действующую
армию, Кутузов написал П. В. Чичагову, главному командиру Дунайской армии,
необыкновенно характерное для Кутузова письмо. Это письмо — одно из
замечательных свидетельств всей широты орлиного кругозора и всегдашней
тесной связи между стратегическим планом и действиями этого полководца,
каким бы фронтом, главным или второстепенным, он ни командовал. Кутузов
писал Чичагову, что неприятель уже около Дорогобужа, и делал отсюда прямой
вывод: «Из сих обстоятельств вы легко усмотреть изволите, что невозможно
ныне думать об каких-либо диверсиях, но все то, что мы имеем, кроме первой
и второй армии, должно бы действовать на правый фланг неприятеля, дабы тем
единственно остановить его стремление. Чем долее будут переменяться
обстоятельства в таком роде, как они были по ныне, тем сближение Дунайской
армии с главными силами делается нужнее».[9] Но ведь все усилия Кутузова в
апреле и все условия заключенного Кутузовым 16 мая 1812 г. мира и клонились
к тому, чтобы тот, кому суждена грозная встреча с Наполеоном, имел право и
возможность рассчитывать на Дунайскую армию. Письмо Чичагову вместе с тем
обличает беспокойство: как бы этот всегда снедаемый честолюбием и завистью
человек не вздумал пустить освобожденную Кутузовым Дунайскую армию на какие-
либо рискованные, а главное, ненужные авантюры против Шварценберга. Стратег
Кутузов твердо знал, что Дунайская армия скорее сможет влиться в состав
русских войск, действующих между Дорогобужем и Можайском, чем Шварценберг —
дойти до армии Наполеона. А дипломат Кутузов предвидел, что хотя «союз»
Наполеона со своим тестем был выгоден французскому императору тем, что
заставит Александра отвлечь на юго-запад часть русских сил, но что
фактически никакой реальной роли ни в каких боевых столкновениях австрийцы
играть не будут.
Вот почему Кутузову нужна была, и притом как можно скорее, Дунайская
армия на его левом фланге, на который, как он предвидел еще за несколько
дней до прибытий на театр военных действий, непременно будет направлен
самый страшный удар правого фланга Наполеона.
Приближался момент, когда главнокомандующий должен был
удостовериться, что царский любимец Чичагов ни малейшего внимания не
обратит на просьбу своего предшественника по командованию Дунайской армией
и что если можно ждать сколько-нибудь существенной помощи и увеличения
численного состава защищавшей московскую дорогу армии, то почти
исключительно от московского и смоленского ополчений.
Как бы мне не хотелось дать здесь лишь самую сжатую, самую общую
характеристику полководческих достижений Кутузова, но, говоря о Бородине,
мы допустили бы совсем непозволительное упущение, если бы не обратили
внимание на следующее. На авансцене истории в этот грозный момент стояли
друг против друга два противника, оба отдававшие себе отчет в неимоверном
значении того, что поставлено на карту. Оба делали все усилия, чтобы в
решающий момент получить численное превосходство. Но один из них —
Наполеон, которому достаточно приказать, чтобы все, что зависит от людской
воли, было немедленно и беспрекословно исполнено. А другой — Кутузов,
| |  скачать работу |
Кутузов - стратег и дипломат |
