Любовь, как смысл человеческого существования
«двух в одного». Здесь указан идеал
личностной физически-духовной целостности человека, исцеляющей его слабую
смертную природу, идеал, отличный от торжествующего у Платона видения
эротического восхождения к бестелесной, чисто духовной красоте. Как всегда
в мифологическом мышлении, требуемое к достижению (то есть желаемое
будущее) помещается в прошлом (как в каком-то прекрасном начале уже
бывшее), вызывая глубинную тоску по утраченному состоянию и потребность к
нему вернуться.
Эрос у Платона — прежде всего стремление к совершенствованию,
пронизывающее развитие мира и в человеке сознательно направляемое к
превозможению натурального уровня чувств и понимания, к восхождению на все
более высокую и духовную ступень. Этот смысл Эроса ярко изобличает
платоновский миф о его рождении от Пороса (старейшего из богов,
упоминаемого среди первых космогонических сил, таких, как Хаос; а означает
он «путь», «средство для достижения», «богатство») и Пенни (олицетворения
Бедности). Эрот как воплощенное алкание того, чего у него самого нет
(недостача как побуждение к обретению), олицетворяет человеческую ступень в
космической иерархии. Он — квинтэссенция человека как вечно стремящегося
начала. Боги ни к чему не стремятся, они статичное, самодовлеющее бытие
достигнутого апогея и апофеоза качества. И Эрос у Платона поэтому не бог, а
особый «гений», «нечто среднее между бессмертным и смертным», потенциально
бессмертное начало, как человечество в своем пути к Богу. Сам генетический
состав Эрота в некотором роде аллегория человека, особого посредствующего
звена между высшими и низшими мирами: Отец его, его уникальное «богатство»
и «путь»,— это человеческий Разум, искра Божественного Духа, а Мать,
Бедность,— «материя», несовершенная телесная организация человека,
вступившая в брачный союз с Духом и потому втянутая в его стремления.
Целый ряд уравнений смысла любви приводит диалектическую мысль Платона к
выводу, что истинное стремление Эроса, скрывающееся за всеми его
осуществляющимися формами творческого «рождения в прекрасном», есть
стремление к бессмертию: «...рождение — это та доля бессмертия и вечности,
которая отпущена смертному существу. Но если любовь, как мы согласились,
есть стремление к вечному обладанию благом, то наряду с благом нельзя не
желать и бессмертия. А, значит, любовь — это стремление к бессмертию...
Ведь у животных, так же как и у людей, смертная природа стремится стать по
возможности бессмертной». Какие же формы бессмертия порождает Эрос в
человеке? На своем сугубом поприще половой любви и полового рождения он
обеспечивает единственно возможное в природе родовое бессмертие. Но
понимание его неабсолютности ведет к трансформации эротической энергии
зачатия в «духовную беременность»: творчество новых форм государственности,
бытовой, экономической, художественной культуры. Такое бессмертие в отличие
от первого более личностное (помнят и чтут конкретного творца), а потому и
более завидное; но ему уготована участь утешать смертного человека лишь
сознанием своей посмертной славы, памяти о нем в потомстве. Культурное
бессмертие — тоже в конечном итоге не абсолютно, подвержено всем
превратностям людского мнения и шире — катастрофическому неблагополучию
всего земного, в том числе цивилизаций и культур. Платон, истинный провидец
и глубочайший метафизик, выразивший заветнейшие алкания человеческой души,
не может на этом остановиться. Как высшая цель эротических стремлений ему
нужен Абсолют, неущербное, всегда прекрасное и бессмертное бытие. Но
обретение его в созерцании-проницании бессмертной душой идеальных форм,
того «прекрасного само по себе, прозрачного, чистого, беспримесного, не
обремененного человеческой плотью, красками и всяким другим бренным
вздором... божественно прекрасного... во всем его единообразии» ', не
оставляет места личностному самосознанию. В погоне за бессмертием,
доступным по-настоящему лишь человеческой личности, эта личность
окончательно утрачивается. Эрос, по существу, терпит поражение.
Фрейд также укореняет инстинкт жизни, ее стремление продлиться до
бесконечности в Эрос, только у него как трезвого ученого XX в., последний
расшифровывается как пол, зародышевые клетки, точнее, их энергия — либидо.
Фрейд принимает положение Вейсмана о практически бессмертной «зародышевой
плазме, которая служит для сохранения вида, для размножения», дополняет его
динамическим пониманием, выдвигая на первый план «не самую живую материю,
но действующие в ней силы»2. Силам Эроса, с их принципом наслаждения,
принадлежит жизнестроительная, оптимистическая роль. Они борются с
первичным позывом к смерти, этим, по Фрейду, стремлением живой материи
вернуться в более простое, неорганическое состояние, из которого она когда-
то возникла. Фрейд, как и Платон, не утративший в своем представлении Эроса
древние натурфилософские его грани, видит в нем, в энергии либидо,
космическое влечение к соединению: атом стремится к атому — и созидается
большое и малое неорганическое тело, клетка к клетке — и возникает
многоклеточный организм, особь к особи — и формируются отряды, сообщества,
а на ступени человека — разного рода «либидинозно заряженные» родовые,
общинные массы, группы, наконец, общества. Но природный Эрос за притяжением
таит отталкивание, агрессию («Вражда» натурфилософов), и все союзы чреваты
взрывоопасными, самоуничтожительными потенциями. У Фрейда эта вторая,
антиэротическая первичная тенденция обозначается как влечение к Смерти, зов
Танатоса, то есть ученый, вслед за Гераклитом и Эмпедоклом, отщепляет от
Эроса его оборотную, отрицательную сторону, его противоречие в
самостоятельную силу.
Любовь- и этом проявляется ее уникальная роль в жизни — одна из немногих
сфер, в которых человек способен почувствовать и пережить свою абсолютную
незаменимость. Во многих социальных ролях и функциях конкретного человека
можно заменить, заместить, сменить, только не в любви. В этой сфере жизни
индивид имеет, таким образом, высшую ценность, высшее значение по сравнению
со всем остальным. Здесь человек не функция, а он сам, в своем конкретном и
непосредственном абсолюте. Именно поэтому только в любви человек может
прочувствовать смысл своего существования для другого и смысл существования
другого для себя. Это высший синтез смысла существования человека. Любовь
помогает ему проявиться, выявляя, увеличивая, развивая в нем хорошее,
положительное, ценное.
И, наконец, любовь — это одно из проявлений человеческой свободы. Никто
не может заставить любить (многое можно заставить сделать: работать, даже
совершать зло, но не любить) — ни другого, ни самого себя. Любовь — дело
свободной инициативы, она основа самой себя. У нее нет внешних побудителей,
она не сводится ни к умозаключениям, ни к природным влечениям, инстинктам.
Нередко она хорошо понятна разуму, и поэтому многие сближают любовь и
разум, противопоставляя их иррациональной вере. «Потому любовь,— пишет,
например, Л. Фейербах,— идентична лишь разуму, а не вере, что, как и разум,
любовь свободна, универсальна, в то время как вера по своей природе скупа,
ограниченна. Только там, где есть разум, властвует всеобщая любовь; сам
разум не что иное, как универсальная любовь» '.
Однако часто любовь выглядит как нечто неподвластное разуму, особенно
рациональной логике, расчетливым соображениям, что подчеркивали, в
частности, романтики в своей концепции любви. «В романтической любви,—
писал В. Жирмунский,— соединяются романтическое , учение о сущности жизни и
ее назначении, мистическая антология и этика. Любовь у романтиков— это
мистическое познание сущности жизни; любовь открывает любящему бесконечную
душу любимого. В любви соединяются небо и земля, чувственное и
одухотворенное, духовное обретает плоть; любовь — самая сладкая радость на
земле, на нее молятся, и она сама — молитва небу». В любви романтики
находили удовлетворение потребности в эмоциональной теплоте и
психологической интимности.
Такую «дополняющую» природу любви наиболее точно охарактеризовал,
пожалуй, Б. Паскаль в своем учении о «логике сердца», о «порядке любви»,
противоположном порядку, царящему в природе и разуме. Он писал:
«Сердце имеет свои законы, которых не знает разум...» И далее: «Сердце
держится своего порядка, а разум своего: он руководится причинами и
доказательствами, а сердце руководится иным. Никто не доказывает, что того-
то мы обязаны любить, излагая по порядку причины любви: это было бы
смешно... Этот порядок состоит главным образом в отступлениях на каждом
шагу от порядка — чтобы постоянно иметь в виду цель».
Две революции в отношениях мужчин и женщин
Культура и антикультура любви
В последние сто лет интерес к полу стал всемирным: никогда еще в
искусстве, в науке, в публичной жизни он не взлетал так высоко.
Этот всемирный интерес — новая — и очень сложная — проблема, которую
выдвинула перед человечеством сама история. Самопозн
| |  скачать работу |
Любовь, как смысл человеческого существования |
