Маньеризм в моде
ще в 1569
г. маркграф Иоганн Кюстринский сделал выговор за их ношение тайному
советнику Бартольду фон Мандельсо в таких словах: «Бартольд, у меня тоже
есть шелковые чулки, но я их надеваю только по воскресеньям и в праздники»
Даже в 1583 г. они считались настолько редкими и дорогими, что в Магдебурге
было просто запрещено их носить. Тем не менее они постепенно
распространились настолько, что были запрещены только некоторым из служащих
лиц.
Уже с 1565 г. костюм высших сословий начинает напоминать испанский и
французский, т. е. становится более натянутым и чопорным. Вне этих сословий
испанский покрой принимался слабо и медленно. Тем не менее шаровары
постепенно были заменены более скромными формами коротких штанов с легкими
складками или гладкими выстеганными короткими штанами без складок.
Это несколько успокоило строгих порицателей, которые, хотя и не
полностью одобряли новые формы и давали им насмешливые прозвища, но все-
таки единогласно считали их более приличными. Один из них, Иоганн Штраус,
сознавался, что «они красивы, если сделаны не очень широкими и без
клапана». Но ему не нравилось, что «их набивают шерстью так, что в них
становишься похож на мешок с солодом». «На пару штанов, — говорил он, —
нужно шерсти с трех телячьих шкур». Возмущало его также и то, что клапан у
них слишком заметен и что в них делаются карманы для того, чтобы класть в
них всякую мелочь.
Не меньшим преследованиям подвергался и камзол, которым заменили
кафтан с полами разной длины, не подходивший к широким шароварам. Больше
всего не нравилось в нем то, что он сидел слишком гладко (так как делался
стеганым) и, главное, не закрывал ненавистного клапана. Но и другие
особенности камзола вызывали резкие порицания со стороны строгих цензоров
общественных нравов, в том числе Андрея Мускулуса и Иоганна Штрауса — его
шелковая подкладка, пуговицы, слишком большой воротник и рукава, «такие
большие и широкие, что их едва можно носить на себе». Позже, когда
некоторые щеголи, подражая французской и нидерландской моде, стали носить
камзолы с круглыми туго набитыми плечами и толсто выстеганным клинообразно
спускающимся ниже талии передом, прозванным здесь «гансбаух» (гусиное
брюхо), это нововведение также было строго осуждено и осмеяно. «Прекрасный
наряд, — восклицает Андреи Озиандер, младший дьякон в Урахе, — эти
отвратительные длинные гусиные брюха, которые начинаются у самой шеи и
свешиваются ниже пояса, как оконный фонарь на доме!»
Брыжи со второй половины столетия были отделены от рубашки и
превращены в самостоятельную часть костюма, причем их размеры значительно
увеличились. Иоганн Штраус высказал о них свое мнение: «Хотя сама сорочка
сшита не из дорогой материи, а иногда из простого холста, с ней надевают
дорогие брыжи, такие высокие и широкие, что они почти совсем закрывают уши
и голова выглядывает из них, как из мешка. Крахмалят их так туго, что они
почти не гнутся. Носят также итальянские и испанские воротники с множеством
висящих шнурков. Старинный фасон воротников и рубашек, как, например, на
портретах прежних саксонских государей, теперь уже не в моде Спереди из-под
рукавов должны высовываться манжеты, как адский огонь, вырывающийся из всех
окон». Несмотря на все это, в конце столетия брыжи делали таких размеров и
такой формы, что их в шутку называли мельничными жерновами. Несколько
благосклоннее отзывался тот же Иоганн Штраус о верхних одеждах. «Верхняя
одежда теперь выглядит приличней: хороший кафан зимой и летом, длинный
плащ, с рукавами или без них, к лицу любому и молодому и старому». Но
дальше он жалуется, что эти кафтаны и плащи шьются слишком короткими и
открытыми спереди для того, чтобы видны были пуговицы на камзоле и многое
другое. Под этими короткими накидками Штраус подразумевал укороченную шаубе
и вошедший в употребление короткий и узкий (испано-французский) плащ. Оба
они становились все больше похожими и в 80-х годах стали почти одинаковыми.
Они шились с широким, чаще всего стоячим воротником или подбивались и
оторачивались мехом или материей другого цвета, имели сходные со старинной
шаубе широкие рукава или вместо них проймы для рук. О коротких плащах
Озиандер говорит, что « самыми модными считаются такие, которые доходят
только до пояса и обшиты таким широким бордюром, что почти нельзя
рассмотреть, из какой материи они сделаны. Носят такой плащ, подобрав его
под правую руку или свесив с левого плеча. Это делается для того, чтобы
нельзя было хорошо разглядеть, есть ли на кавалере плащ или он без плаща, в
камзоле и штанах». Длинная шаубе осталась старикам, ученым и в качестве
официальной одежды бургомистрам и другим городским властям.
Шляпы и береты были самыми распространенными из головных уборов.
Изменения, которым в течение этого времени подвергся берет, были двух
видов: с одной стороны, его объем уменьшился настолько, что он превратился
в очень небольшую плоскую шапочку, а с другой — его верхушка была удлинена,
и он приобрел вид колпака или мягкой шляпы с узкими полями, имевшей
сходство с испанской шляпой, которая затем была принята высшими классами и
в 80-х годах окончательно заменила берет. В конце XVI в. появились шляпы
французского и нидерландского фасонов, а также разной формы шапки с меховой
опушкой. Украшения головных уборов мало изменились, лишь была постепенно
оставлена отделка перьями. С 1550 г. обувь приняла форму, более
соответствующую ноге взамен прежней широконосой, сохранив, впрочем, отделку
разрезами. Ее нередко украшали бархатом или шелком и оковывали серебром.
Иоганн Штраус так высказывается о новомодной обуви: «Башмаки носят не
прежнего фасона, а испанского, лакейского, с разрезами, чтобы из них
быстрее вытекала вода. Хотя летом такие башмаки очень удобны, но каблуки их
ни к чему не пригодны, разве что для щегольства». Поверх башмаков носили
туфли на высокой деревянной подошве и без пятки. Стук, производимый этими
туфлями, вызывал частые жалобы: «Молодые люди,— говорит тот же современник,
— стучат ими, как шестидесятилетние старухи».
Как особый вид перчаток появились широкие и длинные, до локтя,
рукавицы из сукна или кожи. Штраус заметил, что «некоторые и летом носят их
такой длины, что ее хватило бы на пару прямых рукавов».
Волосы чаще всего продолжали носить коротко остриженными по испано-
французской моде. Некоторые щеголи спереди зачесывали их кверху так, что
они торчали, «как иглы у ежа или как щетина у свиньи, когда она
рассердится», или оставляли их на затылке и на висках «длинными и космами».
Женская одежда стала еще более тесной, чем в 1535 г. Высокий и
обтянутый лиф поднялся теперь до самого подбородка, едва оставляя место
узенькой фрезе. Рукава еще больше обтянули руки, расширившись на плечах в
высокие наплечники, заменившие прежние разрезы и буфы. Эта мода тоже во
многом доходила до крайности и поэтому вызвала такое же неодобрение, как и
прежнее, противоположное ей обнажение шеи и груди. Ее объясняли желанием
сохранить нежность кожи или стремлением придать себе скромный вид. На этом
основании в некоторых местах и против нее принимались запретительные меры.
Тем не менее даже по отзывам таких строгих судей, как Штраус, женский
костюм «стал приличнее, и, кроме безрассудного излишества, в нем мало что
вызвало неодобрение».
Носили по-прежнему два платья — верхнее и нижнее. Верхнее делалось
закрытым спереди или распашным, но без талии или же с распашной юбкой .
Чтобы сделать юбку широкой, ее подкладывали какой-нибудь толстой материей,
обычно войлоком, или растягивали металлическими обручами. Все эти фасоны
были подражанием испано-французским модам. Появились укороченные верхние
платья местного изобретения с юбкой в мелких сборках, растянутой с боков.
Принятые для выездного туалета, они продержались недолго и скоро исчезли.
Платья с распашной юбкой назывались узкими, а совсем распашные — широкими.
У последних рукава обычно были узкие и короткие. Часто их заменяли буфы с
боковыми проймами для рук, порой такие длинные, что доходили до пола. Хотя
эти платья застегивали только у ворота, их делали с пуговицами вдоль всего
борта, богато украшали и подбивали мехом. Они тоже просуществовали недолго
и уже в 70-х годах встречались очень редко. Полураспашные платья, сходные с
современными им французскими, никогда не делались со шлейфом, который в
Германии был принадлежностью подвенечного и парадного костюма.
Металлические обручи и проволока, которыми растягивали юбку вместо полос
войлока, употреблявшихся для, этой цели, были нововведением, которое не
заслужило одобрения. «Под юбки подкладывали обручи, чтобы она расправилась
во все стороны и сидела бы колоколом»,—замечал Штраус. Озиандер (1586 г.)
называл этот прием так: «Совсем новая выдумка растягивать подолы юбок
старыми корзинами (т. е. камышом от старых корзин) или даже проволокой, что
прежде делалось войлоком».
В некоторых местах, например в Магдебурге в 1585 г. и еще ранее в
Цюрихе, юбки на обручах были запрещены. Тем не менее их все-таки продолжали
носить, причем не только не уменьшили их объема, но к концу столетия,
следуя новой французской моде, еще
| |  скачать работу |
Маньеризм в моде |
