Мережковский Дмитрий Сергеевич
струя народничества начала 80-х годов, почти
исчезающая в книжке "О причинах упадка современной литературы", а в
позднейших статьях, уступающая место не только равнодушию к прежним
идеалам, но даже какому-то вызывающему презрению к ним. В 1890-х годах
мораль ницшевских "сверх-человеков" так увлекает Мережковского, что он
готов отнести стремление к нравственному идеалу к числу мещанских
условностей и шаблонов. В книжке "О причинах упадка современной русской
литературы" не мало метких характеристик, но общая тенденция неясна; автор
еще не решался вполне определенно поставить скрытый тезис своего этюда -
целебную силу и утилитарной школы русской критики, но собственные его
статьи очень тенденциозны. Так, поглощенный подготовительными работами для
второго романа трилогии, он в блестящем, но крайне парадоксальном этюде о
Пушкине находил в самом национальном русском поэте "флорентинское"
настроение. В период увлечения религиозными проблемами Мережковский
подходил к разбираемым произведениям по преимуществу с богословской точки
зрения. Эта специальная точка зрения не помешала, однако, исследованию
Мережковского о Толстом и Достоевском стать одним из самых оригинальных
явлений русской критики. Сам художник, Мережковский тонко анализирует
сущность художественной манеры Толстого, которого характеризует как
ясновидца плоти, в противоположность ясновидцу духа - Достоевскому.
Замечательно владея искусством перемешивать собственное изложение искусно
подобранными цитатами, Мережковский сделал из своего исследования одну из
увлекательнейших русских книг. Как в исследовании о Толстом и Достоевском,
так и в других статьях попытки Мережковского обосновать новое религиозное
миросозерцание сводятся к следующему. Мережковский исходит из старой теории
дуализма. Человек состоит из духа и плоти. Язычество "утверждало плоть в
ущерб духу", и в этом причина того, что оно рухнуло. Христианство церковное
выдвинуло аскетический идеал "духа в ущерб плоти". В действительности же
Христос "утверждает равноценность, равносвятость Духа и Плоти" и "Церковь
грядущая есть церковь Плоти Святой и Духа Святого". Рядом с "историческим"
и уже "пришедшим" христианством должна наступить очередь и для
"апокалиптического Христа". В человечестве теперь обозначилось стремление к
этому "второму Христу". Официальное, "историческое" христианство
Мережковского называет "позитивным", т. е. успокоившимся, остывшим. Оно
воздвигло перед человечеством прочную "стену" определенных, окаменевших
истин и верований; оно не дает простора фантазии и живому чувству. В
частности "историческое" христианство, преклоняющееся перед аскетическим
идеалом, подвергло особенному гонению плотскую любовь. Для
"апокалиптических" чаяний Мережковского вопрос пола есть по преимуществу
"наш новый вопрос"; он говорит не только о "Святой Плоти", но и о "святом
сладострастии". Этот довольно неожиданный переход от религиозных чаяний к
сладострастию смущает и самого Мережковского. В ответ на обвинения духовных
критиков он готов признать, что в его отношении к "историческому
христианству" есть "опасность ереси, которую можно назвать, в
противоположность аскетизму, ересью астартизма, т. е. кощунственного
смешения и осквернения духа плотью". Несравненно ценнее другая сторона
религиозных исканий Мережковского. Второй из его "двух главных вопросов,
двух сомнений" - "более действенный, чем созерцательный вопрос о
бессознательном подчинении исторического христианства языческому Imperium
Romanum": об отношении церкви к государству. Став в начале 1900-х годов в
главе "религиозно-философских" собраний, Мережковский подверг резкой
критике всю нашу церковную систему, с ее полицейскими приемами насаждения
благочестия. Эта критика, исходящая от кружка людей, заявлявших, что они не
атеисты и не позитивисты, а искатели религии, в свое время произвела
сильное впечатление. Как публицист, Мережковский слишком неустойчив в своих
симпатиях и антипатиях, чтобы иметь серьезное влияние. Он выступал и как
апологет самодержавия, и как защитник идей диаметрально-противоположных. Не
всегда устойчив Мережковский и как практический деятель; в 1912 г.
произвело очень неблагоприятное впечатление обнародование его странно-
ласковой переписки с А.С. Сувориным.
Заключение
Мережковский вошел в историю русской и мировой литературы как один
из самых ярких и последовательных представителей символизма. Его книги
представляют большой интерес как опыт метафизического (эсхатологического)
прочтения истории и религии, Евангелия и мифов, "расшифровки" личности
Христа ("Иисус Неизвестный"), отцов церкви и знаменитых людей ("Павел и
Августин", 1937, "Св. Франциск Ассизский" и "Жанна д'Арк…", 1938, и другие,
более ранние сочинения). Его творчество - это талантливый синтез книжных
знаний, всестороннее осмысление прошлого мировой культуры. Этим, вероятно,
объясняется и тот факт, что у Мережковского было мало идейных
последователей: человек книжный, он зачастую видел не реальных людей, а их
метафизический образ, созданный собственным воображением (например,
увлекался личностями Муссолини и Гитлера). Большой интерес представляют
исследования Мережковского о писателях - Гоголе, Пушкине, Гончарове,
Толстом и Достоевском, Флобере, Сервантесе, Руссо, Ибсене и др.
Список использованной литературы
1. Русская поэзия серебряного века. 1890-1917. Антология. Ред.
М.Гаспаров, И.Корецкая и др. Москва: Наука, 1993
2. Д.С. Мережковский. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Правда, 1990.
3. Глеб Струве. Русская литература в изгнании.
4. О. Михайлов – Венок Мережковскому
5. Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва,
2000.
| | скачать работу |
Мережковский Дмитрий Сергеевич |