Метаметафора в творчестве Франца Кафки
кусство Ф. Кафки в этом нюансе.
Чтобы выразить абсурд, Ф. Кафка пользуется логической взаимосвязью.
Мир Ф. Кафки - это в действительности невыразимая метамеатфорическая
вселенная, где человек позволяет себе болезненную роскошь “ловить рыбу в
ванне, зная, что там он ничего не поймает”.
Искусство Кафки - искусство пророческое. Поразительно точно
изображенные странности, коими так наполнена воплощенная в этом искусстве
жизнь, читатель должен понимать не более как знаки, приметы и симптомы
смещений и сдвигов, наступление которых во всех жизненных взаимосвязях
писатель чувствует, не умея, однако, в этот неведомый и новый порядок вещей
себя «вставить». Так что ему ничего не остается, кроме как с изумлением, к
которому, впрочем, примешивается и панический ужас, откликаться на те почти
невразумительные искажения бытия, которыми заявляет о себе грядущее
торжество новых законов. Кафка настолько этим чувством полон, что вообще
невозможно помыслить себе ни один процесс, который в его описании –
например, всего-навсего процесс юридического расследования в романе
“Процесс”- не подвергся бы искажениям. Иными словами, все, что он
описывает, призвано «давать показания» отнюдь не о себе, а о чем-то ином.
Сосредоточенность Кафки на этом своем главном и единственном предмете, на
искажении бытия, может вызвать у читателя впечатление мании, навязчивой
идеи.
На протяжении всего романа «Замок» неустанно, всеми средствами
обрисовывается и всеми красками расцвечивается гротескная несоизмеримость
человеческого и трансцендентного, безмерность божественного, чуждость,
зловещность, нездешняя алогичность, нежелание высказать себя, жестокость,
безнравственность высшей власти.
Кафку считают религиозным юмористом, потому и благодаря тому, что
безмерность надмирного , его непонятность и недоступность человеческому
разумению он изображает не патетически-помпезно , не посредством
грандиозного восхождения в царство возвышенного , как это обычно пытаются
делать поэты , а видит и описывает как какой-то австрийский госархив с его
велеречиво-мелочной , вязкой , недоступной и непредсказуемой бюрократией ,
с необозримым нагромождением папок и инстанций, с неясной иерерхией
чиновников, ответственность которых неустановима,- то есть описывает
сатирически, но при этом - с самой искренней, доверчивой, неустанно
стремящейся проникнуть в непонятное царство Милости покорностью, которая
всего лишь выступает в обличье сатиры, а не пафоса.
Особенность Кафки заключается в том, что он, сохранив всю
традиционную структуру языкового сообщения, его грамматико-синтаксическую
связность и логичность, связность языковой формы, воплотил в это структуре
кричащую, вопиющую нелогичность, бессвязность, абсурдность содержания.
Специфически кафкианский эффект – все ясно, но ничего не понятно. Но при
вдумчивом чтении, осознав и приняв правило его игры, мы можем убедиться,
что Кафка немало чего важного рассказал о своем времени. Начать с того, что
он абсурд назвал абсурдом и не побоялся воплотить его.
Новелла «Превращение» (1916) ошеломляет читателя с первой же фразы:
«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил,
что он у себя в постели превратился в страшное насекомое». Сам факт
превращения человека в насекомое, так попросту, в классической
повествовательной манере сообщенный в начале рассказа, конечно, способен
вызвать у читателя чувство эстетического шока; и дело здесь не столько в
неправдоподобии ситуации (нас не шокирует, например, тот факт, что майор
Ковалев у Гоголя не обнаружил утром у себя на лице носа), сколько,
разумеется, в том чувстве почти физиологического отвращения, которое
вызывает у нас представление о насекомом человеческих размеров. Будучи как
литературный прием вполне законным, фантастический образ Кафки тем не менее
кажется вызывающим именно в силу своей демонстративной «неэстетичности».
Однако представим себе на минуту, что такое превращение все-таки
случайность; попробуем примириться на время чтения с этой мыслью, забыть
реальный образ гипернасекомого, и тогда изображенное Кафкой дальше
предстанет странным образом вполне правдоподобным, даже обыденным. Дело в
том, что в рассказе Кафки не оказывается ничего исключительного, кроме
самого начального факта. Суховатым лаконичным языком повествует Кафка о
вполне понятных житейских неудобствах, начавшихся для героя и для его
семейства с момента превращения Грегора. Все это связано с некоторыми
биогрфическими обстоятельствами жизни самого Кафки.
Он постоянно ощущал свою вину перед семьей – перед отцом прежде всего; ему
казалось, что он не соответствует тем надеждам, которые отец, владелец
небольшой торговой фирмы, возлагал на него, желая видеть сына преуспевающим
юристом и достойным продолжателем семейного торгового дела. Комплекс вины
перед отцом и семьей – один из самых сильных у этой в самом точном смысле
слова закомплексованой натуры, и с этой точки зрения новелла «Превращение»
- грандиозная метафора этого комплекса. Грегор – жалкое, бесполезное
разросшееся насекомое, позор и мука для семьи, которая не знает, что с ним
делать.
Однако если творчество Кафки было б только самобичеванием, только
изживанием сугубо личных комплексов, едва ли оно бы получило такой мировой
резонанс. Последующее поколение читателей снова и снова приходили в
ошеломление от того, сколь многие черты общественного бытия 20-го века
пророчески предсказал Кафка в своих произведениях. Рассказ «В
исправительной колонии», например, сейчас прочитывается как страшная
метафора изощренно-бездушного, мехонической бесчеловечности фашизма и
всякого тоталитаризма вообще. Атмосфера его романов «Процесс» и «Замок»
восринимается как грандиозная метафора – метаметафора - столь же
бездушного и механического бюрократизма.
То, как Кафка показал абсурдность и бесчеловечность тотальной
бюрократизации жизни в 20-ом веке, поразительно. И ведь наверняка такой
степени обесчеловечения общественного механизма европейское общество времен
Кафки не знало, если и знало, то, видимо, только в нацистской Германии. Так
что здесь какой-то поистине необыкновенный дар смотреть в корень,
предвидеть будущее развитие определенных тенденций. И вот тут-то Кафка,
между прочим, на какой-то момент соприкасается с устремлениями
экспрессионистов: это они мечтали в своем искусстве понимать не единичные
явления, а законы; мечтали, но не осуществили этой мечты, а вот Кафка
именно ее и осуществил – его сухая, жесткая, без метафор, без тропов, как
бы лишенная плоти проза и есть воплощение формулы современного бытия, его
самого общего закона; конкретные числа и конкретные варианты могут быть
разными, но суть – одна, и она выражается формулой. С чисто художественной,
технической стороны Кафка достигает такого эффекта прежде всего с помощью
вполне определенного приема. Это прием материализации метафор, причем
метафор так называемых языковых, уже стершихся, тех, чей переносный смысл
уже не воспринимается. Когда мы говорим, например, о том или ином человеке
– «он потерял человеческий облик»,либо о том или ином явлении – «это чистый
абсурд», или «это уму непостижимо», или «это как кошмарный сон», мы, по
сути, пользуемся такими языковыми метафорами, прибегаем к смыслу не
буквальному, а переносному, образному. Мы понимаем, что облик-то все-таки
человеческий, а не лошадиный, не собачий и т. д.; и выражение «уму
непостижимо» всего лишь есть сгущение нашего впечатления от какого-либо
события; потому что,попроси кто-нибудь нас в следующую минуту рассказать о
причинах этого события, мы все-таки объяснение-то дадим; пусть свою версию,
но все-таки мы предполагаем всегда, что нашему уму это все же доступно.
Кафка последовательно материализует именно эту умунепостижимость,
абсурдность, фантасмогоричность. Что больше всего озадачивает в его прозе –
это снова и снова всплывающая алогичность, неправдоподобность причинно-
следственных сцеплений; особенно это заметно, когда неизвестно откуда вдруг
по ходу дела появляются предметя и люди, которых здесь просто не должно
быть. Многие исследователи отмечали эту особенность повествования у Кафки.
Суть в том, что Кафка весь сюжет своего повествования методически строит по
принципу, по какому оформляется «сюжетика» сна. И это уже сложно назвать
метафорой. Если вы припомните свои сны, то вы обнаружите, что в сон сразу
же вливается то, о чем или ком вы подумали. Все новое сцепляется с другими
предметами и явлениями так, как в реальности не может быть.
В обычном, нормальном мире человек, бодрствуя, живет в мире
логических причинно-следственных связей, во всяком случае так считает. Ему
все привычно и объяснимо, а вот засыпая, человек уже погружен в сферу
алогизма. Художественный трюк Кафки в том, что у него все наоборот. У него
алогизм и абсурд начинается, когда человек просыпается.
Главный мотив творчества Ф.Кафки – отчуждение человека, его
одиночество – полностью раскрываются в его произведениях. В трех романах
Кафки – «Америка», «Замок»
| |  скачать работу |
Метаметафора в творчестве Франца Кафки |
