Образ главного героя в трагедии В. Шекспира Гамлет
е “я обвиняю” передает невыносимость его положения
в конкретном мире, где извращены все понятия, чувства, связи, где кажется
ему, что время остановилось и “так есть, так будет” вечно.
Отчужденный от семьи, от любви, Гамлет теряет веру и в дружбу,
преданный Розенкранцем и Гильденстерном. Их он отправляет на смерть,
которая была уготовлена ему при их, пусть невольном, содействии. Все время
казнящий себя за бездеятельность, Гамлет успевает немало совершить в
трагедии.
Говорят даже о двух Гамлетах: Гамлете действия и Гамлете монологов,
весьма между собой различных. Колеблющийся и размышляющий – второй; над
первым же еще сохраняет власть инерция общепринятого, инерция самой жизни.
И даже инерция собственного характера, как мы можем судить, по своей
природе отнюдь не слабого, решительного во всем, пока дело не касается
главного решения – мстить. Гамлет – просветившийся в гуманизме человек,
которому ради выяснения истины приходится совершить шаг назад, к
средневековым понятиям о “совести” и “стране, откуда никто не
возвращался”. “Совесть”, как и гуманизм, стала современным для нас словом,
изменив, расширив свое изначальное содержание. Нам уже очень трудно
представить себе, как то же слово воспринималось шекспировской аудиторией,
обозначая для нее прежде всего страх перед загробным наказанием за свои
земные поступки, тот самый страх, от которого новое сознание стремилось
освободиться. К людям народа влечет душу Гамлета, к Гамлету – их души, “к
нему пристрастна буйная толпа”1, но это их взаимное тяготение не приводит к
их соединению. Трагедия Гамлета – это и трагедия народа.
Задумываясь о смысле человеческого
1 Шекспир В. Комедии, хроники, трагедии, собр. в 2-х томах, т.II - М.,
Рипод классик, 2001, стр.224.
существования, Гамлет произносит самый волнующий и глубокий из своих
монологов, первые слова которого давно уже стали крылатым выражением: “Быть
или не быть, вот в чем вопрос”1. Этот монолог содержит целый клубок
вопросов. Тут загадка “безвестного края, откуда нет возврата земным
скитальцам”, и многое другое. Но главное – выбор поведения в жизни. Быть
может, “покорятся пращам и стрелам яростной судьбы?” – спрашивает себя
Гамлет. “Иль, ополчась на море смут, сразить их противоборством?”. Вот
выход, в самом деле, героический. Не для того же создан человек “с мыслью
столь обширной, глядящей и вперед и вспять”2, чтобы “богоподобный разум…
праздно плесневел”!
Гамлета чаще влечет к философским раздумьям, но уж если судьба
вручила ему титаническую миссию восстановить нравственное здоровье рода
человеческого, навсегда избавить людей от подлости и негодяйства, Гамлет от
этой миссии не отказывается. После этого не слабохарактерностью
Гамлета объяснять надо его метания, колебания, умственные и эмоциональные
тупики, а историческими условиями, когда народные бунты кончались
поражением. Слиться с народом – ни в его борьбе, ни в его временной
покорности – Гамлет не мог.
Гамлет несет в себе луч великой надежды – горячий интерес к будущему
человечества. Последнее его желание – сохранить свое “раненое имя” в памяти
потомства, и, когда Горацио намеревается допить остаток яда из кубка, чтобы
умереть вслед за другом, Гамлет молит его не делать это. Отныне долг
Горацио –рассказать людям о том, что произошло с Гамлетом и почему он так
страдал.
1 Шекспир В. Комедии, хроники, трагедии, собр. в 2-х томах, т.II - М.,
Рипод классик, 2001, стр.194;
2 Шекспир В. Комедии, хроники, трагедии, собр. в 2-х томах, т.II - М.,
Рипод классик, 2001, стр.229.
Гамлет молит его не делать это. Отныне долг Горацио –рассказать людям о
том, что произошло с Гамлетом и почему он так страдал.
Трагичен ли образ Гамлета? Ведь так часто это оспаривается.
Спрашивают, разве Гамлет не падает духом от малейшей неудачи, разве не
растрачивается впустую весь его пыл, не попадают удары его мимо цели? Да,
но это потому, что хочется ему большего, чем он в состоянии выполнить, и
потому отвага его растрачивается впустую. Ведь самое страшное в трагедии
Гамлета – не столько преступление Клавдия, сколько то, что в Дании за
короткое время свыклись с деспотизмом и рабством, грубой силой и тупым
послушанием, подлостью и трусостью. Самое страшное в том, что свершившееся
злодейство теперь предано забвению теми, кто знает обстоятельства смерти
короля. Вот пред чем в ужасе Гамлет.
Прежде чем совершить злое дело, человек ждет, пока у него “совесть”
утихомирится, пройдет, словно немочь. У кого-то пройдет. У Гамлета - нет, и
в этом его трагедия. Не в том, разумеется, что Гамлет не хочет и не может
стать бессовестным в понятиях нашей, нынешней нравственности. Трагедия в
том, что ничего другого, кроме вроде бы раз и навсегда отринутой
зависимости от потустороннего, нечеловеческого авторитета, он не находит
для опоры и действия, для того, чтобы поставить на место “вывихнутые
суставы” эпохи. Одну эпоху ему приходится судить по нормам другой, уже
ушедшей эпохи, а это, по Шекспиру, немыслимо.
Гамлет не раз на протяжении песни имел возможность покарать
Клавдия. Почему, например, он не наносит удар, когда Клавдий молится в
одиночестве? Потому, установили исследователи, что в таком случае, согласно
древним поверьям, душа убитого отправилась бы прямо в рай, а Гамлету
необходимо отправить ее в ад. Будь на месте Гамлета Лаэрт, он бы не упустил
случая. “Оба света для меня презренны”1, - говорит он. Для Гамлета – не
презренны, и в этом трагизм его положения. Психологическая раздвоенность
гамлетовского характера носит исторический характер: ее причина –
двойственное состояние “современника”, в сознании которого вдруг заговорили
голоса и стали действовать силы других времен.
Как бы ни были популярны другие пьесы, ни одна не может соперничать
с “Гамлетом”, в котором человек современной эпохи впервые узнавал себя и
свои проблемы.
1 Шекспир В. Комедии, хроники, трагедии, собр. в 2-х томах, т.II -
М., Рипод классик, 2001, стр.235.
III. Литературная полемика вокруг образа Гамлета
Количество интерпретаций всей трагедии и особенно характера ее главного
героя огромно. Исходной точкой для непрекращающейся и по сей день полемики,
стало суждение, высказанное героями романа Гете “Годы учения Вильгельма
Мейстера”, где прозвучала мысль о том, что Шекспир хотел показать “великое
деяние, тяготеющее над душой, которой порой такое деяние не по силам… здесь
дуб посажен в драгоценный сосуд, которому назначение было лелеять в своем
лоне только нежные цветы…”1. С Белинским согласились в том, что Гамлет –
образ, имеющий всеобщее значение: “…это человек, это вы, это я, это каждый
из нас, более или менее, в высоком или смешном, но всегда в жалком и
грустном смысле…”2. С Гете начали спорить, и все настойчивее, с
завершением романтического периода, доказывая, что Гамлет не слаб, а
поставлен в условия исторической безысходности. В России такого рода
исторический поворот мысли был предложен уже В. Г. Белинским. Что же
касается слабости Гамлета, то, находя своих приверженцев, все чаще эта
теория встречалась с опровержением.
На протяжении XIX в. суждения о Гамлете касались, прежде всего,
выяснения его собственного характера.
Сильного или слабого; самопогруженного, представляющего, прежде всего
самоанализ, “эгоизм, а потому безверье”, в противоположность нравственному
идеализму Дон Кихота. Таким его увидел И. С. Тургенев
1 Гете И. В. , Годы учения Вильяма Мейстера, собр. соч. в 13 томах,
т.VII - М., Художественная литература, 1978, стр. 248.
2 Белинский В. Г. “Гамлет”, драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета -
М., государственное издательство художественной литературы,1948, стр.301.
в знаменитой статье “Гамлет и Дон Кихот”(1859), еще десятью годами ранее
дав современное воплощение вечного образа в рассказе “Гамлет Щигровского
уезда”. В английском шекспироведении, напротив, утвердилась традиция видеть
в случае с Гамлетом трагедию, пережитую нравственным идеалистом, вступившим
в мир с верой и надеждой, но болезненно потрясенным гибелью отца и изменой
матери. Именно такую интерпретацию предложил в своей классической работе
“Шекспировская трагедия” А. С. Брэдли (1904). В каком-то смысле углублением
и развитием этой концепции явилось фрейдистское прочтение образа,
намеченное самим Фрейдом и подробно разработанное его учеником Э. Джоунзом,
в духе психоанализа представившим трагедию Гамлета как результат Эдипова
комплекса: неосознанной ненависти к отцу и любви к матери.
Однако в XX веке все чаще стало раздаваться предупреждение, которым
начал свое знаменитое эссе о трагедии Т. С. Элиот, сказавший, что “пьеса
“Гамлет” – первостепенная проблема, а Гамлет как характер – только
второстепенная”1. Понять Гамлета – значит понять законы художественного
целого, в рамках
которого он возник. Сам Элиот счел, что Шекспир в этом образе гениально
угадал рождение человеческих проблем, настолько глубоких и
| |  скачать работу |
Образ главного героя в трагедии В. Шекспира Гамлет |
