Петр I и исторические результаты совершенной им революции
русская народная душа пережила сильную
драму. Ведь, как верно пишет Лев Тихомиров в главе "Противоречие принципов
Петровской эпохи", — "государственные принципы всякого народа тесно связаны
с его национальным самосознанием, с его представлениями о целях его
существования".
Карамзин пишет, что все реформы в Московской Руси делались
"постепенно, тихо, едва заметно, как естественное вырастание, без порывов
насилия. Мы заимствовали, но как бы нехотя, применяя все к нашему и новое
соединяя со старым".
"Деды наши уже в царствование Михаила и его сына присвоили себе
многие выгоды иноземных обычаев, но все еще оставались в тех мыслях, что
правоверный россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а святая Русь —
первое государство".
И. Солоневич очень верно отмечает в "Народной Монархии", что:
"Состояние общественной морали в Москве было не очень высоким — по
сравнению — не с сегодняшним, конечно, днем, а с началом двадцатого
столетия. Но в Европе оно было много ниже. Ключевский, и иже с ним, не
знать этого не могли. Это — слишком уж элементарно. Как слишком элементарен
и тот факт, что государственное устройство огромной Московской Империи было
неизмеримо выше государственного устройства петровской Европы,
раздиравшейся феодальными династическими внутренними войнами, разъедаемой
религиозными преследованиями, сжигавшей ведьм и рассматривавшей свое
собственное крестьянство, как двуногий скот — точка зрения, которую
петровские реформы импортировали и в нашу страну".
"План преобразования, если вообще можно говорить о плане, был
целиком взят с запада и так как если бы до Петра в России не существовало
вообще никакого общественного порядка, административного устройства и
управительного аппарата".
Произвести Московское государство из "небытия в бытие" Петр никак не
мог. "Комплексом неполноценности, — как справедливо отмечает И. Солоневич.
— Москва не страдала никак. Москва считала себя Третьим Римом, последним в
мире оплотом и хранителем истинного христианства. И Петровское
чинопроизводство "в люди" москвичу решительно не было нужно".
II
Будучи великим народом, русский народ, в виду своего большого
культурного своеобразия, не мог откуда-нибудь со стороны заимствовать
готовые государственные и культурные формы. Попытка Петра Первого
механически пересадить в Россию чуждую ей духовно форму государства и
чуждую форму культуры, закончившаяся в наши дни большевизмом, наглядно
доказывает губительность механического заимствования чужой культуры.
Разговоры о том, что без этих реформ сверху, Русь бы неизбежно
погибла, относятся к числу вымыслов западнически настроенной интеллигенции,
стремившейся оправдать безобразные насилия Петра над душой русского народа.
В наши дни самому захудалому литературному критику известно, что
Достоевский является самым выдающимся мыслителем. Так вот, Достоевский
отмечал, что всякая мысль о самобытности русской государственности и
русской культуры приводит убежденных и наемных русских европейцев в
бешенство. В "Дневнике писателе за 1876 год" Достоевский, например, писал:
"Словом вопросы хоть и радикальные, но страшно как давно
износившиеся. Тут главное — давнишний, старинный, старческий и исторический
уже испуг наш перед дерзкой мыслью о возможности русской самостоятельности.
Прежде, когда-то все это были либералы и прогрессисты и таковыми
почитались, но историческое их время прошло, и теперь трудно представить
себе что-нибудь их ретрограднее. Между тем, в блаженном застое своем на
идеях сороковых и тридцатых годов, они все еще себя считают передовыми.
Прежде они считались демократами, теперь же нельзя себе представить более
брезгливых аристократов в отношении к народу. Скажут, что они обличали в
нашем народе лишь черные стороны, но дело в том, что, обличая темные, они
осмеяли и все светлое, и даже так можно сказать, что в светлом-то они и
усмотрели темное. Не разглядели они тут, что светло, что темно! И
действительно, если разобрать все воззрения нашей европействующей
интеллигенции, то ничего более враждебного здоровому, правильному и
самостоятельному развитию русского наряда нельзя м придумать".
Генеалогию славянофилов Ф. Достоевский выводил от тех слоев
Московской Руси, которые клали голову на плаху, которые жгли сами себя и
детей своих, но не желали переделываться в европейцев.
"Я полагаю, что для многих славянофилы наши — как с неба упали, а не
ведут свой род еще с реформы Петра, как протест всему, что в ней было
неверного и фанатически исключительного".
Федор Достоевский так же как и Пушкин, являющийся не только
величайшим русским писателем, но и глубоким, чисто русским мыслителем,
дает, например, такую оценку достижений Московской Руси до восшествия Петра
на престол:
"Царь Иван Васильевич употреблял все усилия, чтобы завоевать
Балтийское побережье, лет сто тридцать раньше Петра. Если б завоевал его и
завладел его гаванями и портами, то неминуемо стал бы строить свои корабли,
как и Петр, а так как без науки их нельзя строить, то явилась бы неминуемо
наука из Европы, как и при Петре. Наши Потугины бесчестят народ наш
насмешками, что русские изобрели самовар, но вряд ли европейцы примкнут к
хору Потугиных. Слишком ясно и понято, что все делается по известным
законам природы и истории, и что не скудоумие, не низость способностей
русского народа и не позорная лень причиною того, что мы так мало произвели
в науке и промышленности. Такое-то дерево вырастает в столько-то лет, а
другое вдвое позже его. Тут все зависит от того, как был поставлен народ
природой, обстоятельствами, и что ему прежде всего надо было сделать. Тут
причины географические, этнографические, политические, тысячи причин и все
ясных и точных. Никто из здравых умов не станет укорять и стыдить
тринадцатилетнего за то, что ему не двадцать пять лет. "Европа, дескать,
деятельнее и остроумнее пассивных русских, оттого и изобрела науку, а они
нет". Но пассивные русские в то время, как там изобретали науку, проявляли
не менее удивляющую деятельность: они создавали царство и сознательно
создали его единство. Они отбивались всю тысячу лет от жестоких врагов,
которые без них низринулись бы и на Европу. Русские колонизировали
дальнейшие края своей бесконечной родины, русские отстаивали и укрепляли за
собою свои окраины, да так укрепляли, как теперь мы, культурные люди, и не
укрепим, а, напротив, пожалуй, еще их расшатаем".
...Все эти полтора века после Петра, мы только и делали, что
выживали общение со всеми цивилизациями человеческими, роднение с их
историей, с их идеалами. Мы учились и приучали себя любить французов и
немцев и всех, как будто те были нашими братьями, и несмотря на то, что те
никогда не любили нас, да и решили нас не любить никогда. Но в этом
состояла наша реформа, Петрово дело, что мы вынесли из нее, в полтора века,
расширение взгляда, еще не повторявшееся, может быть, ни у одного народа ни
в древнем, ни в новом мире. До-петровская Россия была деятельна и крепка,
хотя и медленно слагалась политически; она выработала себе единство и
готовилась закрепить свои окраины; про себя же понимала, что несет внутри
себя драгоценность, которой нет нигде больше — православие, что она —
хранительница Христовой истины, но уже истинной истины, настоящего Христова
образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах. Эта
драгоценность, эта вечная, присущая России и доставшаяся ей на хранение
истина, по взгляду лучших тогда русских людей, как бы избавляла их совесть
от обязанности всякого иного просвещения. Мало того, в Москве дошли до
понятия, что всякое более близкое общение с Европой даже может вредно и
развратительно повлиять на русский ум и на русскую идею, извратить самое
православие и совлечь Россию на путь гибели, "по примеру всех других
народов".
IX. СМЯТЕНИЕ НАРОДА. НАРОД ПРИНИМАЕТ ПЕТРА I ЗА АНТИХРИСТА
I
Неуместно берет Платонов в кавычки и слово "старой веры". Старая
вера существовала, в этой старой вере Русь жила столетия и иронизировать
над ней не следует.
Вся фраза вообще построена так, что в ней совершенно отсутствует
историческая объективность. Сторонники старой веры и приверженцы старых
национальных порядков академиком Платоновым называются почему то, слепыми
ревнителями старины. Петр так презирал все национальные обычаи, так дерзко
и нагло попирал все, чем века держалась Русь, так оскорблял национальное
чувство народа, был таким слепым ревнителем чужих западных порядков, что
вооружил своими действиями не только слепых, но и сознательных сторонников
национальной старины и врагов скороспелой революции, устроенной Петром.
Петр так не любил и так издевался над всем, чем народ жил столетия, что
народные массы имели законное основание ненавидеть его и считать его
насильником и даже Антихристом. Так же бы поступил всякий другой народ,
любящий и уважающий свою религию и свое прошлое. Это понимают сейчас не
только русские национально-мыслящие историки, но и иностранные
исследователи русской истории и культуры.
Немецкий ученый Вальтер Шубарт в своей известной книге "Запад и душа
Востока" заявляет, например: "Однако, как только прометеевская волна залила
Россию, народ тотчас же инстинктивно понял в чем дело, он назвал
Антихристом Петра I. Антихристом, якобинцем и сыном революции он назвал и
Наполеона, царством Антихриста зовут и Советский Союз русские, оставшиеся
верными церкви".
Все русские историки-интеллигенты всегда очень произвольно объясняют
движения ру
| |  скачать работу |
Петр I и исторические результаты совершенной им революции |
