Психология человеческих проблем
гда рождает чудовищ (утверждение, что сон разума или, скажем,
«полусон» - подчас разгоняет чудовищ, кажется абсурдным), и потому
психотерапевт призван разбудить разум, обратить его на свои предпосылки.
Первым подобную рационалистическую задачу поставил З. Фрейд (недаром книга
Зощенко о психоанализе называлась «Повесть о разуме»). В его терминах это
звучало так: добиться, чтобы вытесненное представление вернулось в поле
ясного сознания и тем самым создать предпосылку, дабы человек вновь, уже с
открытыми глазами, пережил, «отреагировал» вытесненное болезненное
переживание и преодолел его. Можно сказать, что психотерапевт не доверяет
автоматической работе сознания (которое ведь зачем-то произвело
«вытеснение»), а стремится извне, искусственно выправить то, что оно должно
делать само и незаметно. В этом удивительная вера в возможности разума, в
слово – что отрефлексировано, названо, то преодолимо. «Психоаналитический
процесс сам по себе есть поиск истины. Целью этого поиска является истина о
феноменах – но о феноменах не внешних, а внутренних… Главная цель
психоанализа – помочь людям отличить истину от лжи в самих себе это –
терапевтический метод, являющийся эмпирическим приложением тезиса «Истина
делает нас свободными».
Сказанное относится не только к одному психоанализу, но и ко всем
направлениям содержательной психотерапии, выросшим от его семени (иногда –
подобно в яростном споре, даже бунте против Фрейда). Разногласия начинаются
дальше и касаются ключевого вопроса: что есть истина? Что внутри человека
«истина», что»ложь», кто тут судья и как ему судить? Если психотерапевт –
это естествоиспытатель, который, словами Бекона, «пытает» природу, то как
именно должен он «пытать» природу того, кто обратился за помощью,
«выжимать» из него голос его тайны», неизвестной ему самому?
Единого мнения по поводу того, как трактовать слова клиента, у
психотерапевта нет (как, впрочем, и единодушия даже в определении – назвать
ли человека, пришедшего со своей бедой, клиентом или все же пациентом).
Споры о правилах интерпретации подчас очень напоминают то, о чем говорит
Раскольников в «Преступлении и наказании»:
« - А уж и не знаю, чего вам пожелать со своей стороны! – подхватил
Раскольников… - Пожелал бы больших успехов, да видите, какая ваша должность
комическая!
Почему же комическая-с? – тотчас навострил уши Порфирий Петрович…
Да как же, вот этого бедного Миколку вы ведь как, должно быть, терзали и
мучали, психологически-то, на свой манер, покамест он не сознался; день и
ночь, должно быть, доказывали ему: «Ты убийца, ты убийца…» - ну, а теперь,
как он уж сознался, вы его опять по косточкам разминать начинаете: «Врешь,
дескать, ты не убийца! Не мог ты им быть! Не свои ты слова говоришь!» Ну,
как же после этого должность не комическая!»
В самом деле, преодолевая отчаянное, дикое сопротивление традиционных
структур общественного и индивидуального сознания, фрейдовская парадигма с
«эдиповым комплексом», «комплексом кастрации» и т.д. в конце концов
утвердилась в общественном мнении. Теперь психотерапевт знает до чего он
должен «дошептаться» с клиентом, как расшифровывать его слова, какую
«тайну» искать в его подсознании (или «вкладывать» туда). Это же знает
(предчувствует, предвидит) и клиент.
Как известно, время рождения психоанализа – конец Х Х века. Что же касается
места рождения, то пожалуй, логичнее всего таковыми должен был быть «остров
лицемеров» - викторианская Англия, где в приличном обществе не
произносились тогда не только слова «грудь» или «зад», но и «ноги».
История, однако, редко оказывается столь уж логичной.
Как бы то ни было, элемент эпатажа вовсе не случайный «накладной» расход в
психоанализе. Работало своего рода «перевоспитание взрывом», как по иному
поводу выражался Макаренко. Действительно, если бы специально заняться
поисками чего-то самого кощунственного, оскорбительного для пуритански-
ханжеской морали среднеинтеллигентского общества конца Х Х века, то едва ли
можно было бы найти нечто более подходящее, чем идея, что в глубине психики
человека скрыто неосознанное сексуальное влечение к своим родителям. Эта
идея великого Фрейда ошеломляет куда сильнее, чем, скажем, очевидно
противоречащая здравому смыслу гипотеза, согласно которой Земля не плоская
и неподвижная, а круглая и вертится!
Не буду касаться вопроса, как победила в сознании научного сообщества
сумасшедшая идея Коперника, но теория Фрейда завоевала признание не
вопреки, а благодаря своей, мягко говоря, парадоксальности. Во-первых,
чисто логически. По Фрейду, в глубине психики «таится» нечто такое, что
человек «вытесняет», ибо хочет скрыть от себя неприемлемое – с точки зрения
социальных норм – для его сознания. Следовательно, чем более «ужасное»,
непереносимое для человека и общества Фрейд «обнаружит» в глубине
подсознания (или, как утверждают его критики, искусственно «вложит» туда),
тем убедительнее будет сама гипотеза о «вытеснении».
Во-вторых, собственно психологически, эмоционально. Нужно, чтобы клиент был
потрясен открывшейся картиной. Конечно, заявление о скрытом сексуальном
влечении к своей матери способно было (особенно в начале ХХ века) вызвать
подлинный шок. Однако в принципе важен не только и не столько конкретный
повод для такой реакции (т.е. конкретный способ интерпритации
бессознательных переживаний), сколько то, что ее так или иначе удавалось
вызвать.
Войдя в культуру, став мощным элементом общественного сознания, пропитав
собой искусство, психоанализ – именно потому – стал утрачивать свое
терапевтическое воздействие. Противники и сторонники теории по-разному
объясняют уменьшение ее «практической» отдачи. Первые считают, что
психоаналитический миф разоблачен; по логике вторых можно предположить,
например, что после того, как раскрылась тайна Эдипова комплекса, в
«коллективном бессознательном» начали образовываться новые, небывалые ранее
(и непонятные) комплексы – бессознательное защищается, отвечает на
вторжение в его пределы.
Разумеется, нелепо говорить о закате психоанализа. Есть еще громадные
культурные ареалы, например, наша страна, где его основные постулаты по-
прежнему непривычны, не проникли сколь-либо заметно в культуру, не говоря
уже о массовом сознании. А главное, люди, хотя и знакомые с общей теорией,
все-таки могут воспринимать как откровение то, что им говорят про них (так,
человек, все знающий о любви из книг, ошеломлен, когда это чувство
вспыхивает в нем самом).
И все же надо отдавать себе отчет: один из основных рычагов
психоаналитического воздействия подорван, эффективность его, несомненно,
снижена. Созрела потребность в появлении новой, столь же неожиданно-
ошеломляющей теории, принципиально нового способа прочтения человеческих
бессознательных переживаний, включая и те, что уже выявлены психоанализом.
В самом деле – не слишком ли велики претензии, действительно ли
расшифрованы истинные, имманентные законы бессознательных переживаний? В
крайнем случае, можно утверждать, что расшифровали определенный слой, за
которым лежит следующий. Ведь очевидно, что удариться о твердое,
непробиваемое «дно души» невозможно.
Однако дальнейшее развитие психотерапии (поэтому его и не решаешься назвать
«прогрессом») пошло иначе. Не к более невероятным, фантастическим – а к
более нормальным интерпритациям, не глубже – а ближе к поверхности; не
парадоксальнее – а банальнее. Таковы, на мой взгляд, почти все «декаденты
психоанализа», составляющие корпус современной психотерапии – теории
(учения) Франкла, Эриксона, Фромма, Берна, Хорни и, конечно же,
гуманистическая психология, вообще отменившая саму идею «интерпретации»,
навязывания чего-либо клиенту и отмечающая едва ли не крайнюю точку на пути
разрушения психоанализа. Быть, может, с этим и связано то, что ни одно из
названных направлений не может сравниться по своему воздействию на человека
и культуру с теорией «Старика». Более того, некоторые из них (например,
гештальттерапия) с целью спровоцировать эмоциональную реакцию, собственно
«отреагирование» клиента, прибегают к довольно сильным внешним
«механическим» приемам.
Однако в арсенале практически всех школ содержательной психотерапии остался
еще один важнейший элемент, обеспечивающий успех.
Утверждение, что психотерапевт льстит клиенту, звучит по меньшей мере
странно. Хороша лесть – мучающая, часто оскорбляющая! Однако эта лесть
«хороша» именно потому, что психологически глубока и убедительна, недаром
исходит она не от дилетанта, а от профессионального психолога.
В романе Ф. Мориака «Клубок змей» невзначай дан пример такой
«психотерапевтической лести». Муж бросил страстно любящую его и богатую
жену и бежал с не слишком молодой и небогатой женщиной. Жена в полном
отчаянии. Ее мать, Женевьева, разумеется, всячески, поносит зятя (Фили), но
отец матери (т. е. Дед женщины, Янины, которую бросили) неожиданно
высказывает иную точку зрения: «Я заявил, что вовсе не собираюсь защищать
Фили, а только хочу сказать, что мы были к нему несправедливы: он оказался
не таким уж низким человеком, как мы его считали. Вероятно, ему слишком
бесцеремонно показывали, что, раз супругу Янины обеспечена роскошная жизнь,
то он должен терпеть все унижения, ходить у вас на цепочке, - никуда ему
теперь не убежать. Но люди не такие уж подлецы, как нам кажет
| |  скачать работу |
Психология человеческих проблем |
