Славянофилы
архией, Соловьев с тревогой говорит: жизнь России “еще не
определилась окончательно”, в ней совершается борьба светлого и темного
начала. “Пусть Россия, хотя бы без Царьграда, хотя бы в настоящих своих
пределах, станет христианским царством в полном смысле этого слова -
царством правды и милости, - тогда все остальное приложится ей”.
С горестью Соловьев замечал, как в его время темное начало стало
поднимать голову и на практике, и в идеологии. На практике это выразилось в
том, что русское правительство постепенно стало на окраинах осуществлять
политику принудительного обрусения, а в идеологии это сказалось в книге Н.
Я. Данилевского “Россия и Европа”. Соловьев говорит, что учение
Данилевского о культурно-исторических типах, отрицавшее единство
человечества, ведет к “понижению нравственных требований, предъявляемых к
народу христианским универсализмом, согласно которому каждый народ должен
служить всему человеческому”. С целью защитить христианский универсализм
Соловьев подверг книгу Данилевского уничтожающей критике.
Эпигоны славянофильства оказались проповедниками национального
эгоизма, и Соловьев выступил с критикой этого направления в нескольких
статьях, особенно в статье “Славянофильство и его вырождение”. Основатели
славянофильства Киреевский И.В., Хомяков А.С., К.С. Аксаков вели
“прогрессивно-либеральную борьбу”, говорит Соловьев, “против действительных
зол современной им России”, они отстаивали “принцип человеческих,
нравственного безусловного значения самостоятельной личности - принцип
христианский” и “по историческому развитию преимущественно
западноевропейский”. Хомяков выразил учение о строе религиозной жизни в
формуле “церковь, как синтез единства и свободы в любви”. Но, к сожалению,
он противопоставлял католичеству и протестантизму этот свой идеал так, как
будто он в России уже осуществлен, тогда как в действительности в России
церковь была низведена к “функции государственного организма”. В этом
именно и заключается существенный порок славянофильства, что в основание
своего учения они поставили не идеал, который необходимо осуществить в
будущем творческими усилиями русского народа, а идеализацию прошлого Руси,
именно идеализацию Московского государства, сущность которого Соловьев
характеризует как татаро-византийскую.
Размышляя об исторической миссии России как примирительницы и
объединительницы всего человечества, Соловьев полагал, что русский народ не
имеет никаких специальных дарований, и только потому может стать
“посредником” между волею Божией и миром, что “свободен от всякой
ограниченности и односторонности”. В письме к О. П. Пирлингу Соловьев
приводит от первой части своей книги “Россия и вселенская церковь”
следующие слова: “Нет основания верить в великое будущее России в области
чисто светской культуры (общественные учреждения, науки, философия,
искусство, литература)”. В действительности уже в это время явно
обнаружилось, что русский народ обладает также и специальными дарованиями и
начинает творить первоклассную культуру. Таковы русская музыка, русская
литература, русский театр, русская форма православия, русский литературный
язык, в области общественных учреждений - русский суд, земское и городское
самоуправление. А после смерти Соловьева русский народ доказал, что и в
области философии и науки он способен творить высокоценные произведения.
Кроме того, следует заметить, что к концу своей жизни Соловьев в
значительной степени по многим вопросам изменил свои взгляды.
3. Н.А.Бердяев: Два потока мировой
истории – Восток и Запад
Современное Вл. Соловьеву и следующее поколение русских философов и
мыслителей, естественно, не обошло своим вниманием русский вопрос. Среди
них выделялись Достоевский, К. Леонтьев, Н. Федоров, кн. Е. Трубецкой, Л.
Н. Толстой, И. Бунин, Л. Карсавин, С. Франк, отцы П. Флоренский и С.
Булгаков, Г. Флоровский, И. Ильин, И. Солоневич, Ф. Степун и др.
Большинство из них были религиозными философами. Особенно часто и много
пишет о России русский экзистенциалист и религиозный мыслитель Н. А.
Бердяев; он говорит, что она “есть великий и цельный Востоко-Запад по
замыслу Божьему и она есть неудавшийся и смешанный Востоко-Запад по
фактическому своему состоянию, по эмпирическому своему состоянию”. Источник
болезней России он видит в ложном соотношении в ней мужественного и
женственного начала. На известной ступени национального развития у народов
Запада, во Франции, Англии и Германии, “пробуждался мужественный дух и
изнутри органически оформлял народную стихию”. Такого процесса не было в
России, и даже православная религиозность не дала той дисциплины души,
которая создавалась на Западе католичеством с его твердыми, ясными
очертаниями. “Русская душа оставалась в безбрежности, она не чувствовала
грани и расплывалась”; она требует всего или ничего, настроена
апокалиптически или нигилистически и поэтому не способна строить
“серединное царство культуры”. Соответственно этим национальным качествам
также и русская мысль, по словам Бердяева, обращена преимущественно “к
эсхатологической проблеме конца, окрашена апокалиптически” и проникнута
катастрофическим миросозерцанием. В своей работе “Русская идея” (кстати,
здесь впервые появляется это словосочетание) Бердяев пишет:
“Противоречивость и сложность русской души, может быть, связана с тем, что
в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой
истории - Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не
чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-
Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала,
восточное и западное.
Есть соответствие между необъятностью, безгранностью, бесконечностью
русской земли и русской души, между географией физической и географией
душевной. В душе русского народа есть такая же необъятность, безгранность,
устремление в бесконечность, как и в русской равнине. Поэтому русскому
народу трудно было овладеть этими огромными пространствами и оформить их. У
русского народа была огромная сила стихии и сравнительная слабость формы.
Русский народ не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной
Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и
легко впадал в крайности. У народов Западной Европы все гораздо более
детерминировано и оформлено, все разделено на категории и конечно. Не так у
русского народа, как менее детерминированного, как более обращенного к
бесконечности и не желающего знать распределения по категориям. В России не
было резких социальных граней, не было выраженных классов (например,
отсутствие рабовладельческого строя, где пропасть между классом
рабовладельцев и классом рабов была непреодолима), Россия никогда не была в
западном смысле страной аристократической, как ни стала буржуазной. Два
противоположных начала легли в основу формации русской души: природная,
языческая дионисическая стихия и аскетически-монашеское православие. Можно
открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия
государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и
доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды;
индивидуализм, обостренное сознание личности и безличный коллективизм;
национализм, самохвальство и универсализм, все человечность;
эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание
Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт. Но
никогда русское царство не было буржуазным”. В определении характера
русского народа и его призвания необходимо делать выбор, который Бердяев
называет выбором времен татарского ига, Россия московская, Россия
петровская и Россия советская. И здесь, конечно же, следует отметить новую,
постсоветскую Россию.
Особенное значение XIX в. определяется тем, что после долгого
бессмыслия русский народ, наконец, высказал себя в слове и мысли, и сделал
это в очень тяжелой атмосфере отсутствия свободы. Бердяев говорит о внешней
свободе, потому что внутренняя свобода была у русских велика. Как объяснить
это долгое отсутствие просвещения в России, у народа очень одаренного и
способного к восприятию высшей культуры, как объяснить эту культурную
отсталость и даже безграмотность, это отсутствие эсхатологическим по
конечной цели. Поэтому неизбежен также выбор века, как наиболее
характеризующего русскую идею и русское призвание. Таким веком Бердяев
считает XIX в., век мысли и слова и, вместе с тем, век острого раскола,
столь для России характерного, как внутреннего освобождения и напряженных
духовных и социальных исканий.
Для русской истории характерна прерывность. В противоположность мнению
славянофилов, она менее всего ограничена. В русской истории есть уже пять
периодов, которые дают разные образы. Есть Россия киевская, Россия
органических связей с великими культурами прошлого.
Далее Бердяев пишет: “Высказывалась мысль, что перевод
| |  скачать работу |
Славянофилы |
