Сократ
либо советах друзьям. У
Платона сократовский даймонион — явление более сложное и редкое. «Началось
у меня это с детства, — заявляет Сократ в «Апологии» Платона, — возникает
какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю
намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то
голос и возбраняет мне заниматься государственными делами».
У Ксенофонта сократовский даймонион и отвращает от чего-либо, и
побуждает (склоняет) к чему-либо. У Платона даймонион только отвращает
(отговаривает), но никогда не склоняет. Сообщение Ксенофонта дает некоторое
основание для трактовки даймониона Сократа как голоса совести и разума, или
как здравого смысла. Сообщение же Платона, напротив, на первый взгляд во
всяком случае, не дает каких-либо явных поводов для подобной трактовки.
Надо полагать, что сократовский даймонион (называемый также «божественным
знамением») у Платона означает некое обостренное предчувствие, некое
«шестое чувство», или сильно развитый инстинкт, который каждый раз отвращал
Сократа от всего того, что было для него вредным и неприемлемым.
Оказывается, что и бездействие «привычного знамения» многозначительно: если
«божественное знамение» не останавливает Сократа и не запрещает ему что-
либо говорить и делать, тем самым оно молчаливо склоняет его к этому либо
же предоставляет полную свободу действия.
Отсюда можно сделать вывод, что между ксенофонтовской и платоновской
характеристиками даймониона Сократа нет столь существенного различия, как
принято считать. Это и позволяет трактовать даймонион Сократа в
рационалистическом духе, т.е. в качестве метафорического обозначения голоса
собственных совести и разума, или же аллегорического выражения собственного
здравого смысла. Тем не менее подобная интерпретация верна лишь отчасти.
Дело в том, что даймонион Сократа основан на иррациональной вере в
божество, на допущении тесной связи внутреннего «голоса» с вне и независимо
существующим божеством. Это обстоятельство придает сократовскому даймониону
новую черту, новое измерение и заставляет предполагать, что даймонион — это
своего рода полумифологическое олицетворение и полуметафорическое выражение
всеобщего (истинного и объективного), содержащегося во внутреннем мире
человека, в его разуме и душе. «Ведь и душа есть нечто вещее», — говорит
Сократ в «Федре». Поэтому Сократ не только осознает присутствие в себе
даймониона, но и живо его представляет, чувствует и переживает как некую
высшую реальность, как божественное знамение. Отсюда напрашивается вывод
насчет феномена Сократа, его даймония: хотя Сократ не может выразить
всеобщее в слове, в рациональном определении, тем не менее он (как и его
собеседник Лахес) чувствует, что искомое общее понятие (например, мужество)
имеется в нем. То, что не удается Сократу выразить в словах и понятийных
определениях, он улавливает как «божественный голос», звучащий в нем самом,
исходящий из глубин его души, его разума и совести. «Божественное» в душе и
есть, согласно Сократу, даймонион.
Согласно духу учения Сократа, выбор образа действия, сообразованного с
требованиями всеобщего нравственного закона, делает людей творцами своей
судьбы. Однако афинский философ, оставаясь религиозным человеком, старался,
по словам Ксенофонта, «узнать волю богов посредством гаданий». Вместе с тем
Ксенофонт сообщает, что Сократ считал необходимым обращаться к гаданиям и
вопрошать прорицателей (оракулов) лишь в тех случаях, когда исход
предпринимаемого дела оставался неизвестным.
В сообщениях Ксенофонта обращает на себя внимание мысль Сократа о
необходимости различать то, что зависит от самого человека, и то, что от
него не зависит. В этой мысли заключен вопрос о границах свободы (и
несвободы) человека, о возможности сделать правильный выбор образа
действия. По высказываниям Сократа, представленным Ксенофонтом, в одних
случаях выбор образа действия зависит от самого человека, его знаний, сил и
способностей, в других — от богов, неподвластных человеку. Человеку
подвластно лишь то, чем он обладает. Таким образом, человек свободен лишь в
той мере, в какой он знает самого себя, свои силы и способности, в какой он
в состоянии сделать правильный выбор на основе приобретенных знаний и
опыта. И если речь идет о нравственном поведении, то разумный выбор будет
означать, что «добродетель есть знание».
В следующей главе мы рассмотрим более подробно этот тезис, считающийся
одним из моральных парадоксов Сократа.
IV. «Добродетель есть знание»
«Нет ничего сильнее знания, оно
всегда и во всем пересиливает и
удовольствия, и все прочее»
Сократ
Со времени Сократа прошло более чем два тысячелетия, однако впервые
поставленный им вопрос об отношении знания к добродетели все еще продолжает
волновать людей.
В диалоге Платона «Протагор», который рассматривается как завершение
раннего (сократовского) периода творчества Платона, Сократ, обращаясь к
Протагору, говорит: «Ну-ка, Протагор, открой мне вот какую свою мысль: как
относишься ты к знанию? Думаешь ли об этом так же, как большинство людей,
или иначе? Большинство считает, что знание не обладает силой и не может
руководить и начальствовать: потому-то и не размышляют о нем. Несмотря на
то, что человеку нередко присуще знание, они полагают, что не знание им
управляет, а что-либо другое: иногда страсть, иногда удовольствие, иногда
скорбь, иной раз любовь, а чаще — страх. <…> Таково ли примерно и твое
мнение о знании, или ты полагаешь, что знание прекрасно и способно
управлять человеком, так что того, кто познал хорошее и плохое, ничто не
заставит поступать иначе, чем велит знание, и разум достаточно силен, чтобы
помочь человеку?»
Аристотель же, характеризуя этические взгляды Сократа и Платона, пишет:
«Он (Сократ), представив добродетели отраслями знания, отрицал неразумную
часть души, а вместе с этим — и страсть, и характер. После него Платон
верно разделил душу на разумную и неразумную части и сообразно этим частям
истолковал добродетели».
Информация Аристотеля ценна прежде всего тем, что помогает разграничить
воззрения Сократа и Платона, позволяет выделить из творческого наследия
Платона то, что принадлежит Сократу. Кроме того, в ней Аристотель
определяет этику Сократа как безусловный рационализм (интеллектуализм). Об
интеллектуалистической этике Сократа Аристотель говорит и в своей
«Никомаховой этике».
Следует кое-что сказать об этической терминологии греков. Это позволит
лучше разобраться в столь сложном вопросе, каким является вопрос о
взаимоотношении знания и добродетели у Сократа.
Рассмотрим употребление термина аrete в V в. до н. э. Обычно «арете»
переводится на русский язык как «добродетель». Такой перевод является не
совсем точным, так как у самих греков диапазон использования «арете» был
крайне широким и с помощью этого термина они обозначали не столько
«добродетель» (т.е. высокие нравственные качества), сколько «совершенство»
в чем-либо и превосходное выполнение своей функции и назначения (причем не
только человеком, но и каким-либо орудием производства). Поэтому греки под
термином «арете» могли подразумевать не только «добродетель», но и
«достоинство», «благородство», «доблесть», «заслугу», «добротность»,
«прекрасную организованность» и т.п.
И если вести речь о термине «совесть», то оказывается, что в этическом
языке греков не проводилось заметного различия между «сознанием» и
«совестью».
Советский исследователь В.Н.Ярхо, рассматривавший этот вопрос на
материале аттической трагедии, показал, что герои Эсхила, Софокла и даже
Еврипида больше говорят об осознании содеянного, чем об угрызениях нечистой
совести, больше о «стыде» и «позоре», чем о «совести» в собственном смысле
слова: «Осознание — феномен чисто интеллектуальный, совесть — в огромной
степени эмоциональный, — писал Ярхо, — Стыд предполагает в первую очередь
оценку извне, совесть — изнутри; русское сочетание: «ни стыда, ни совести»
очень хорошо передает эту разницу».
Таким образом, можно заметить, что греки тяготели к интеллектуализму не
только в понимании совести, но и в понимании добродетели и вообще других
явлений нравственности. Наблюдаемый интеллектуализм сказался и в тезисе
Сократа о добродетели как знании.
За исходную посылку своих рассуждений о добродетели как знании Сократ
брал разум в качестве решающего признака, отличающего человека от животного
и вообще от всех живых существ. Из этой посылки вполне логично следовал
вывод о том, что человек благодаря разуму ставит перед собой определенные
цели и задачи; опираясь на приобретенные знания и навыки, он стремится
реализовать свои намерения; чем полнее знания человека и чем выше его
квалификация,
| |  скачать работу |
Сократ |
