Главная    Почта    Новости    Каталог    Одноклассники    Погода    Работа    Игры     Рефераты     Карты
  
по Казнету new!
по каталогу
в рефератах

Тайны и загадки личности Гоголя

то,  кроме  внезапного  переезда,  не   могло   принести   облегчения,
чередовались с припадками телесного недомогания и ознобами;  сколько  он  не
кутался, у него стыли ноги, а помогала от этого только быстрая  ходьба  –  и
чем дольше, тем лучше. Парадокс заключается в том,  что  поддержать  в  себе
творческий порыв он мог лишь постоянным движением – а оно  физически  мешало
ему писать.
     Проповеднический период начался у Гоголя с последних поправок,  которые
он внес в «Мертвые души», с этих странных намеков на величественный  апофеоз
в будущем.



В многочисленных письмах, которые он пишет из-за границы, фразы звучат все
пышнее, в каком-то особом библейском тоне. «…горе кому бы то ни было, не
слушающему моего слова, - пишет он.
     Главное, к чему он призывает помещиков в своих письмах – вернуться к
исполнению прямых обязанностей, и свои поучения излагает в пророческих
тонах, повелевая отказаться от всех мирских благ. Казалось, что с угрюмых
высот Гоголь призывает к великой жертве во имя Господа, но на самом деле,
несмотря на велеречивый тон, он советовал помещикам совсем обратное –
покинуть большой город, где они попросту разбазаривают свои неверные
доходы, и возвратиться не землю, дарованную им Господом, чтобы они стали
богаты, как богата плодородная земля. И чтобы сильные веселые крестьяне
благодарно трудились под их отеческим присмотром. «Дело помещичье – Божие
дело» - вот суть проповеди Гоголя.
     Беда в том, что голых фактов в природе не существует, потому что они
никогда не бывают совершенно голыми; белый след от браслета, завернувшийся
кусочек пластыря на сбитой пятке – их не может снять с себя самый
фанатичный нудист. Простая колонка чисел раскроет личность того, кто их
складывал, так же точно, как податливый шифр выдавал местонахождение клада
Эдгару По. Самая примитивная краткая биография кукарекает и хлопает
крыльями так, как это свойственно только ее подписавшему. Сомневаюсь, что
можно было назвать свой номер телефона, не сообщив при этом о себе самом.
Гоголь же хотя и уверял, что желает знать о человечестве, потому что любит
человечество, на самом-то деле был мало заинтересован в личности того, кто
ему о себе сообщал. Он хотел получить факты в самом обнаженном виде и в
тоже время требовал не просто ряда цифр, а полного набора мельчайших
наблюдений. Когда кто-нибудь из покладистых друзей нехотя выполнял его
просьбы, а потом, войдя во вкус, посылал ему подробные отчеты о
провинциальных и деревенских делах, то вместо благодарности получал вопль
разочарования – и отчаяния: ведь те, с кем писатель переписывался не были
Гоголями. Он требовал описаний, описаний. И хотя друзья его писали с
усердием, Гоголю недоставало нужного материала, потому что эти друзья не
были писателями, а к тем друзьям, которые ими были он не мог обратиться,
зная, что сообщенные ими факты уже не будут «голыми». Эта история отлично
иллюстрирует полную бессмыслицу таких терминов, как «голый факт» и
«реализм». Гоголь – «реалист»! Так говорят учебники. И возможно, что сам
Гоголь в своих жалких и тщетных попытках собрать от самих читателей крохи,
которые должны были составить мозаику его книги, полагал, что поступает
совершенно разумно. Ведь это так просто, - раздраженно твердил он разным
господам и дамам, - сесть хотя на часок в день и набросать все, что вы
видели и слышали. С тем же успехом он мог просить их выслать ему по почте
луну в любой ее фазе. И неважно, если парочка звезд и клочок тумана
ненароком попадут в наспех запечатанный синий пакет. А если у месяца
сломается рог, он заменит его другим.
     Его биографов удивляло раздражение, которое он высказывал, не получая
того, что нужно. Их удивляло странное обстоятельство, что гениальный
писатель не понимает, почему другие не умеют писать так же хорошо, как он.
На самом-то деле Гоголь злился  оттого, что хитроумный способ получения
материала, которого он сам уже не мог придумать, себя не оправдал. Растущее
сознание своего бессилия превращалось в болезнь, которую он скрывал от
других и от самого себя. Он радовался любым помехам в своей работе
(«…препятствие придает мне крылья»), потому что на них можно было свалить
оттяжку окончания книги. Вся философия последних лет с рефреном: чем темнее
небеса, тем ярче сияет завтрашний блаженный день, - была навеяна постоянным
ощущением того, что завтра никогда не наступит.
     С другой стороны он приходил в ярость, если кто-нибудь предполагал,
что явление этого «блаженного завтра» может быть ускорено: я не
литературный поденщик, не ремесленник, не журналист, писал он.
     В ирреальном мире Гоголя Рим и Россию объединила какая-то глубинная
связь. Рим для него был тем местом, где у него случались периоды хорошего
физического самочувствия, чего не бывало на севере. Цветы Италии (по его
словам, он уважал цветы, которые вырастают сами собою на могиле) наполняли
его «неистовым желанием превратиться в один нос, чтобы не было ничего
больше – ни глаз, ни рук, ни ног, кроме одного только большущего носа, у
которого бы ноздри были величиной в добрые ведра, чтобы можно было втянуть
в себя как можно больше благовония и весны». Италия добавила работы его
носу. Но было там еще и особенное итальянское небо, «то все серебрянное,
одетое в какое-то атласное сверкание, то синее, как любит оно показываться
сквозь арки Колисея». Чтобы отдохнуть от исковерканной, ужасной,
дьявольской картиной мира, им же созданной, он будто хочет позаимствовать
нормальное зрение у второразрядного художника, воспринимающего Рим как
«живописное» место. Ему нравятся и ослы: «бредут или несутся вскачь ослы с
полу зажмуренными глазами, живописно неся на себе стройных и сильных»
итальянок, «или таща вовсе не живописно, с трудом и спотыкаясь, длинного
неподвижного англичанина в гороховом непроникаемом макинтоше, скорчившего в
острый угол свои ноги, чтобы не зацепить  ими земли…» и т.д. Долго писать в
этом стиле Гоголь был не способен, и задуманный им стандартный план о
приключениях итальянского господина, к счастью, ограничился несколькими
жутковатыми общими местами: «Все в ней венец созданья, от плеч до античной
дышащей ноги и до последнего пальчика на ее ноге…» - нет, довольно, не то
лепет унылого провинциального чиновника из гоголевской глуши, топящего свою
злую тоску в фантазиях, совсем смешается с античной риторикой.
     Благочестивые деяния, которые он замышлял для своих друзей, излагаются
попутно с более или менее нудными поручениями. Он изобрел поразительную
систему для «грешников, принуждая их рабски трудиться: бегать по его делам,
покупать и упаковывать нужные ему книги, переписывать критические статьи,
торговаться с наборщиками и т.д.  В награду он посылал книгу вроде
«Подражание Христу» с подробными инструкциями, как ею пользоваться, но
такие же инструкции даны и по поводу желудочных недомоганий: два стакана
холодной воды перед завтраком, советует он товарищу по несчастью.
     Откиньте все свои дела и займитесь моими – вот лейтмотив его писем,
что было совершенно законно, если бы адресаты считали себя его учениками,
твердо верующими, что тот, кто помогает Гоголю, помогает Богу. Но люди,
получившие его письма из Рима, Дрездена или Баден-Бадена, решали, что
Гоголь либо сходит с ума, либо потешается над ними. Он использовал свое
выгодное положение посланца Божьего в сугубо личных целях – например, когда
отчитывал прошлых обидчиков.
     Гоголь был странным созданием, но гений всегда странен. Абсурд был
любимой иузой Гоголя, абсурд у Гоголя граничит с трагическим.
     Литература не занимается оплакиванием судьбы обездоленного человека
или проклятием в адрес власть имущих. Она обращена к тем тайнам
человеческой души, где проходят тени других миров, как тени безымянных и
беззвучных кораблей.
123
скачать работу

Тайны и загадки личности Гоголя

 

Отправка СМС бесплатно

На правах рекламы


ZERO.kz
 
Модератор сайта RESURS.KZ