Традиции и новаторство в творчестве символистов, акмеистов, футуристов
aquo; складывалась платформа футуристов. Проявляя обостренное
чутье к слову, футуристы доходили до абсурда, занимались конструированием
слов без всякого их значения и смысла. Вот, например, строки из
стихотворения В. Хлебникова «Заклятие смехом»:
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь, усмеяльно!
О, рассмешиш надсмеяльных -
смех усмейных смехачей!
От одного словесного корня футуристы производили целый ряд
неологизмов, которые, однако, не вошли в живой, разговорный язык. При
всей одаренности и чуткости к слову такого, например, крупного поэта,
как Хлебников, нужно сказать, что его новаторство шло в ложном
направлении. Хлебников считался открывателем словесных «Америк», поэтом
для поэтов. Он обладал тонким чутьем слова и будил мысль других поэтов в
направлении поисков новых слов и словосочетаний. Например, от основы
глагола любить он создает 400 новых слов, из которых, как и следовало
ожидать, ни одно не вошло в поэтический обиход.
Новаторство футуристов оригинально, но лишено, как правило, здравого
смысла. Так, в одной из деклараций футуристов в качестве «задач новой
поэзии» перечислены следующие «постулаты»: 1. Установление различий
между творцом и соглядатаем. 2. Борь6а с механичностью и временностью 3.
Расширение оценки прекрасного за пределы сознания (принцип
относительности). 4. Принятие теории познания как критерия. 5. Единение
так называемого «материала»» и многое другое.
Конечно, нельзя ставить знак равенства между теоретическими положениями
футуристов в их коллективных декларациях и поэтической практикой каждого из
поэтов в отдельности. Они сами указывали, что к реализации своего главного
лозунга - «самовитого слова» - они шли «различными путями».
Футуристы демонстрировали свою беззаботность по части идей,
выступали за освобождение поэтического слова от идейности; но это вовсе
не мешало тому, что каждый поэт-футурист выражал свои вполне определенные
идеи.
Если взять два крайних полюса футуризма - Северянина и Маяковского,
то легко себе представить, насколько была широка амплитуда идейных
колебаний внутри этого течения.
Но и это еще не раскрывает всей глубины идейных противоречий
футуризма. Отрицание города и капиталистической цивилизации у Хлебникова
принимало совершенно иные формы, нежели, например, у Каменского. У раннего
Хлебникова мы видим ярко выраженные славянофильские тенденции, тогда как
Каменский противопоставляет городу старую Русь, тяготеет к крестьянскому
фольклору. Тяготение к фольклору можно отыскать, у Хлебникова и у
Крученых, но у них это значительно менее отчетливо выражено и вовсе не
определяет главного направления их творчества в ранний период. Антиурбанизм
Хлебникова сказался во всей его поэтике; в его «заумии» мы видим
стремление возродить старорусские языковые формы, воскресить архаические
обороты. Вот характерное четверостишие из поэмы Хлебникова «Война -
смерть»:
Немотичей и немичей
Зовет взыскующий сущел
Но новым грохотом мечей
Ему ответит будущел.
Хлебников призывает ради поиска языковых форм уйти в средневековье, в
глубь русской истории, перешагнуть через Х1Х век, нарушивший самобытность
русского языка. «Мы оскорблены искажением русских глаголов переводными
значениями, - пишет он в одном из своих манифестов в 1914 году. - Мы
требуем раскрыть пушкинские плотины и сваи Толстого для водопадов и
потоков черногорских сторон русского языка». Поэтическое славянофильство
Хлебникова органически чуждо Маяковскому, отразившему в своем раннем
творчестве содержание и темп современной городской жизни. Но Маяковский
в то же время осуждает хозяев современного города, протестует против
капитализма, коверкающего и уродующего человеческую личность.
Литература буржуазного декаданса демонстрирует резкий разрыв с
традициями реалистического искусства, в котором утверждается примат
содержания над формой, в котором форма соответствует содержанию. Все
«модернистские» течения провозгласили искусство « чистой формы», которое
должно освободиться от «плена» содержания. Такой «плен» они считали
гибельным для искусства. Придавая форме самодовлеющее значение, нарочито
усложняя ее, подчиняя свои художественные поиски не задаче раскрытия
содержания, а стремлении выразить причудливые субъективные переживания,
декаденты, акмеисты и футуристы тем самым лишали форму ее ясности,
пластичности, жизненности. Вот почему их стихи нередко превращались в
причудливую игру звуками, теряли сваи коммуникативную функцию.
В статье «Без божества, без вдохновенья» (1921) А. Блок, давая оценку
акмеизму и его роли в литературе, отметил черты, присущие всей литературе
декаданса: «...Н. Гумилев и некоторые другие «акмеисты», несомненно,
даровитые, топят самих себя в холодном болоте бездушных теорий и
всяческого формализма; они спят непробудным сном без сновидений; они не
имеют и не Желают иметь тени представления о русской жизни и о жизни мира
вообще; в своей поэзии (а, следовательно, и в себе самих) они
замалчивают самое главное, единственно ценное: душу. Если бы они все
развязали себе руки, стали хоть на минуту корявыми, неотесанными, даже
уродливыми и оттого больше похожими на свою родную, искалеченную, сожженную
смутой, развороченную разрухой страну! Да нет, не захотят они и не сумеют,
они хотят быть знатными иностранцами, цеховыми и гильдийскими, во всяком
случае, говорить с каждым и о каждом из них серьезно можно будет лишь
тогда, когда они оставят свои «цехи», отрекутся от формализма,
проклянут все «эйдологии» и станут самими собой».
Ратуя за независимость формы в поэзии, модернисты лишали ее высокого
назначения - доступности массам и тем самым обрекали свое творчество на
камерную замкнутость. Так, оборотной стороной распада содержания являлся
распад формы, которую не могли спасти ни талантливость и мастерство одних
авторов, ни виртуозность и словесные ухищрения других... Деятели
декаданса утверждали путь лженоваторства, ибо подлинное новаторства
предполагает создание такой новой формы, которая бы полнее и всестороннее
выражала новое содержание. Сила реалистического искусства в том, что оно
утверждает форму как выражение содержания, объективно отражающего
действительность. Этой силы лишено искусство декаданса, ибо оно
проповедует «оригинальность» в отрыве от реальной жизни и превращает эту
оригинальность в оригинальничанье. Писатели декаданса рьяно выступали
против «копирования» действительности натуралистами, обвиняя натуралистов в
отказе от эстетического вмешательства в жизнь. Однако эту черту,
действительно присущую натурализму, они ложно приписывали реализму,
совершенно сводя на нет принципиальную разницу между реализмом и
натурализмом. Поэты и прозаики декаданса весьма своеобразно, по-своему
понимали сам принцип эстетического вмешательства в жизнь - они или
подменяли жизнь отвлеченной эстетической идеей, или эстетски обыгрывали
случайные явления действительности, конструируя их в соответствии с
субъективным стремлением в «миры иные». Если они и создавали картины
жизни, то выдуманные, ничего общего не имеющие с реальной
действительностью.
Первоэлемент литературы - язык символисты превратили в средство
беспредметной игры звуками, рифмами, аллитерациями, ассонансами,
прокладывая тем самым путь «зауми» футуристов. Так, «поиски» модернистов,
ратующих за художественность формы, на самом деле приводили к распаду формы
и содержания. Поэты декаданса негативно подтвердили правильность слов В. Г.
Белинского: «Когда форма есть выражение содержания, она связана с ним
так тесно, что отделить ее от содержания - значит, уничтожить само
содержание, и наоборот; отделить содержание от формы - значит, уничтожить
форму».
| |  скачать работу |
Традиции и новаторство в творчестве символистов, акмеистов, футуристов |
