Традиции и новаторство в творчестве символистов, акмеистов, футуристов
А я знала: их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил; со мною умрите
Так лаконично и образно характеризуется состояние душевного смятения.
Ахматова создала вполне земную поэзию, чем кто бы то ни было из акмеистов,
она преодолела разрыв между поэтической и разговорной речью. Она
чуждается эстетического украшательства, стремится к обиходной речи, к
простым словам, избегает нарочитой усложненности образа, даже редко
прибегает к метафоре. Многие стихи Ахматовой воспринимаются как
своеобразный интимный дневник.
Отмеченная Блоком «целеустремленность» манеры Ахматовой придает ее
стиху отчетливо выраженное индивидуальное своеобразие.
Многие стихи носят характер задумчивой беседы:
Ты письмо мое, милый, не комкай, До конца его, друг, прочти.
Надоело мне быть незнакомкой,
Быть чужой на твоем пути.
Не гляди так, не хмурься гневно,
Я любимая, я твоя.
Не пастушка, не королевна
И уже не монашенка я.
Лаконизм и четкость поэтической мысли принимают афористическую форму.
Вот характерные примеры:
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
Или:
Сколько просьб у любимой всегда,
У разлюбленной просьб не бывает.
Как я рада, что нынче вода
Под бесцветным ледком замирает.
Слишком сладко земное питье,
Слишком плотны любовные сети.
Пусть когда-нибудь имя мое
Прочитают в учебнике дети,
Таким образом, можно сказать, что поэзия Анны Ахматовой противостоит
не только «жизнерадостному» утверждению акмеистических манифестов, но
тому стилизаторскому и сусальному изображению жизни, которое было присуще
поэтам этого направления.
Поэзия акмеистов - камерная, салонная поэзия. Здесь «реализм» снижен до
обыденности или до чисто декоративной конкретности. И только на фоне
мистико-философских упражнений Мережковского и Вяч. Иванова стихи акмеистов
могли звучать как «утверждение реализма». Книжная струя пронизывает
творчество многих поэтов акмеизма. Уход в историю является своеобразным
бегством их от противоречий жизни, к тому же в истории они видят лишь
очень ограниченный круг явлений. Акмеистам с их «вещизмом» в какой-то
мере импонирует фламандская живопись, которую они воспринимают с точки
зрения внешней декоративности. Показательно в этом отношении стихотворение
Г. Иванова:
Как я люблю фламандские панно,
Где овощи, и рыбы, и вино,
И дичь богатая на блюде плоском
Янтарно-желтым отливает воском.
Термин «адамизм» употребляется наряду с акмеизмом в качестве названия
этого поэтического течения. Но если акмеисты без всякого основания
претендовали на роль поборников «расцвета», то столь же безосновательно
претендовали они на роль выразителей «первозданности». Они были слишком
заражены упадочной буржуазной «культурностью» и вместе с символистами
несли на себе груз утонченного эстетизма и мистицизма. Стремление к
первозданности явилось выражение общественного индифферентизма, попытки
ухода от общественных в противоречий. Именно с этим связанно воспевание
«темной звериной души» Мандельштамом.
Акмеисты подчеркивают биологическое начало в человеке, ищут звериные,
животные корни его поведения. Городецкий писал, что «после всех
«неприятий» мир бесповоротно принят акмеизмом во всей совокупности красот
и безобразий».
Отказ от полутонов, смутности, неопределенности, требование ясности -
все это основные положения акмеистов. Вот почему поэтам этого лагеря
было суждено, сыграть первую скрипку в империалистическом оркестре, вот
почему вожди акмеизма стали законодателями художественных вкусов в годы
войны. В эти годы акмеисты вовсе не отказываются от акмеистической
групповщины, но теперь эта групповщина понимается шире, нежели раньше.
Появляется новый критерий оценки того или иного произведения - как оно -
агитирует за империалистическую политику. В период войны акмеисты сами
расшифровали классовый смысл своей программы, который раньше всячески
затемнил я. Городецкий на страницах шовинистического «Лукоморья»
прославил «вечный подвиг» царской России и заодно открыл «родину»
пресловутого «Адама».
Я малодушных презираю,
Отчаявшихся не пойму,
Ведь если быть Адама раю,
В России надо быть ему.
Октябрьская революция вызвала дифференциацию в среде акмеистов и
определила их различные пути в послереволюционные годы: одни закончили путь
в лагере контрреволюции и эмиграции; другие замолчали, не имея общего
языка с советским народом. Ряд поэтов (С. Городецкий, А. Ахматова, М.
Зенкевич) вошли в советскую поэзию, испытав на себе влияние новой,
социалистической действительности. В своем творчестве советских лет они
отошли от эстетических принципов акмеизма, которые оказались чуждыми
новой, советской эпохе.
Правдиво и мужественно рассказал о своем идейном перевооружении после
Октября Сергей Городецкий: «С этого момента начинается борьба с самим
собой, с живучим наследием старого в самом себе, со всеми пережитками, со
всеми былыми установками. Вспоминаются видения юности, первая радость
жизни, и с пылкостью неофита, не осознав и не проверив своих сил, не
подготовившись, автор бросается в революционную действительность, жадно
впитывает отрывочные впечатления и, не выносив, стремится воплотить их в
стихах, решительно отбрасывая идеологические и стилевые установки
предыдущего периода:
Пусть с кровью мы сдираем ветошь.
Но мы сдерем ее с себя.
Акмеистический академизм исчезает... Мысль, не имевшая возможности
найти выражение в тесных рамках акмеизма, рвется наружу.
Футуризм (название заимствовано у итальянских футуристов, от слова
futurum - будущее), возникший в России 1910 1912 годах, подобно другим
течениям декаданса, был глубоко чужд классическим традициям русской
литературы. Подобно символизму, русский футуризм многое воспринял от
буржуазной культуры Запада. Вместе с тем он явился продолжением той
формалистической безыдейной линии русской литературы, которая ранее уже
нашла свое выражение в декадентстве.
Русский футуризм, как и другие учения декаданса, характеризуется
неоднородностью и внутренней противоречивостью. Наряду с реакционным
устремлением в сторону от реальной действительности и в нем нашли свое
выражение протестантские, бунтарские мотивы, направленные против
буржуазной действительности и литературы.
Свою враждебность господствующим, общественным и литературным нравы
футуристы старались подчеркнуть всеми средствами, начиная от желтой кофты
и разрисованных физиономий и кончая причудливым оформлением своих
сборников, печатавшихся на обойной и оберточной бумаге.
Именно в подчеркивании своей «оппозиционности» заключается реальный
смысл эпатажа футуристов. «Футуризм для нас, молодых поэтов, - писал
Маяковский, - красный плащ тореадора, он нужен только для быков (бедные
быки! - сравнил с критикой). Я никогда не был в Испании, но думаю, что
никакому тореадору не придет в голову помахивать красным плащом перед
желающим ему доброго утра другом».
Таким «помахиванем красным плащом» перед «быком» были
футуристические сборники и манифесты с их характерными в этом отношении
названиями: «Дохлая луна», «Доители изнуренных жаб», «Молоко кобылиц»,
«Рыкающий Парнас», «Пощечина общественному вкусу»», «Идите к черту» и т.
д. Буржуазная критика «набрасывалась» на футуристов, считая их писания
«невероятными дикостями» и «чистым дурачеством». В своей автобиографии
Маяковский писал об отношении «общества» к футуристам: «Газеты стали
заполняться футуризмом. Тон был не очень вежливый. Так, например,
меня просто называли «сукиным сыном»... Издатели не брали нас.
Капиталистический нос чуял в нас динамитчиков. У меня не покупали ни одной
строчки».
Футуристы, в свою очередь, не стеснялись в выражениях, когда речь шла
о современной литературе. Символистов они называли «стволятина»,
акмеистов - «свора адамов»; они призывали «вымыть руки, прикасавшиеся к
грязной слизи книг, написанных бесчисленными Леонидами Андреевыми».
Футуризм равно отрицал и буржуазную и революционно- пролетарскую
литературу. Футуристы называли себя «новыми людьми новой жизни».
В ломке ритма, во введении свободных размеров, и разговорных
интонаций и даже в «заумии» футуристы имели предшественников в
символизме в лице, например, А. Блока, А. Белого. В провозглашении
самоценности слова футуристы не были «новаторами»; они довершили то дело,
которое начали декаденты.
В программной статье «Слово как таковое» В. Хлебников и А.
Крученых, приводя заумные строки: «дыр бул щил убе щюр окум вы со бы р л
э з», писали: «В этом пятистишии больше русского, национального, чем во
всей поэзии Пушкина». Это трудно даже принимать всерьез, хотя из такого
рода «парадоксов&r
| |  скачать работу |
Традиции и новаторство в творчестве символистов, акмеистов, футуристов |
