Великая Французская революция
вии с Конституцией 1793 года.
Возражения строились по нескольким линиям. Многие авторы считали
предусмотренный Конституцией 1793 года срок в 40 дней для обсуждения
законов в первичных собраниях нереальным, учитывая, что законопроекту надо
было еще дойти из Парижа в провинцию, а там необходимо было заранее
объявить о созыве первичных собраний. Таким образом, народное обсуждение
законов превращалось бы в чистую фикцию. С другой стороны, казалась
малопривлекательной сама идея обсуждения законов в первичных собраниях,
которым реально не хватило бы для этого ни времени, ни компетентности,
особенно если учесть, что по конституции они еще должны были заниматься и
многими другими вопросами.
Для исправления этой ситуации предлагалось несколько вариантов. Авторы
первого из них исходили из того, что система принципиально верна - надо
лишь ее улучшить. Для этого можно либо организовать специальные
дискуссионные клубы, в которых собирались бы замечания и подписывались
петиции, либо создавать особые комиссии при первичных собраниях для более
глубокого анализа законопроектов. Наконец, если считать прямую санкцию
народа необходимой, собирать первичные собрания достаточно редко, например,
раз в год для утверждения всего, что за это время успел принять
Законодательный корпус.
Второй путь в рамках этого же варианта - организовать как можно более
тщательное обсуждение законов парламентом.
Предлагался и другой вариант: за народом нужно сохранить право
высказываться по законам лишь в случае крайней необходимости. Например,
когда исполнительная власть отказывается их санкционировать.
Третий вариант уже и вовсе обходился без утверждения законов первичными
собраниями. Те же, кто считал подобный шаг слишком смелым, придумывали к
системе, предписанной Конституцией 1793 года, какие-либо украшения,
принципиально не меняющее ее работу. Например, предлагали, чтобы первые два
года закон считался временным, а народ в это время мог посылать петиции,
если он чем-то недоволен. В то же время нельзя не сказать, что и после речи
Буасси д'Англа продолжали идти письма, рассматривающие в качестве
неотъемлемого право народа как обладать законодательной инициативой, так и
утверждать законопроекты. В этом плане работа первичных собраний
рассматривается именно как способ выразить депутатам волю народа.
В итоге по Конституции III года единственная возможность для первичных
собраний повлиять на законодательство сводилась лишь к подаче петиций, а
также к теоретической возможности провести выборщиков и депутатов,
разделяющих их точку зрения. Дебатировался и вопрос о том, как следует
назвать будущие органы государственной власти. Отметим, что слово "сенат",
лидирует среди предлагаемых названий для всех ветвей власти (хотя чаще
всего его применяют, естественно, к Законодательному корпусу в целом или к
одной из его палат), а один из авторов даже предлагает назвать сенатами обе
палаты. В остальном разброс достаточно велик: Национальный Конгресс,
состоящий из Палаты представителей, Сената и Президента, Совет эфоров и
Консулы, Палата общин, палата предложений и палата обсуждений, Общий Совет
Нации и т.д.
Не мог не привлечь интереса авторов проектов и вопрос о структуре будущего
Законодательного корпуса, причем после речи Буасси д'Англа стали
преобладать двухпалатные варианты. А один юрисконсульт из Гавра, предлагая
назвать законодательный орган комициями, предусматривал их аж пять видов:
полномочные, парламентские, регламентирующие, консульские и петиционные.
Это, естественно, было крайностью, однако разграничить полномочия палат
оказалось действительно не так просто. Если одни авторы исходили из
принципа полного равноправия при избрании - и даже предлагали делить на
палаты на первом заседании по жребию, то другие предполагали более высокий
имущественный ценз и больший возраст для депутатов Совета старейшин или
даже считали, что верхняя палата вправе распустить нижнюю. Если одни
производили разграничение функций по вертикали (составление законопроектов
и их утверждение), другим казалось логичнее упорядочить их по горизонтали,
например, поручив первой заниматься в основном вооруженными силами и
внешней политикой, а также надзором за исполнительной властью и судом за
государственную измену, а второй - гражданское и уголовное
законодательство, финансы . Не имела однозначного решения и другая
проблема: в какой степени палаты должны быть обособлены одна от другой?
Возможно ли, скажем, совместное заседание? В то же время встречались и
возражения против двухпалатной системы. Кроме того, некоторым две палаты
напоминали два сословия, а все связанное со Старым порядком, пусть даже по
аналогии, отвергалось достаточно резко. Отдельную группу составляют
предложения и мнения, направленные на то, чтобы попытаться каким-то образом
"призвать к порядку" будущих депутатов, ввести их в определенные рамки.
Отсутствие стабильности в законодательстве можно считать "постоянной
революцией". Однако авторов проектов волновало не только количество
законов, но и их качество.
Немало предложений было и по внутренней структуре законодательной власти.
Достаточно популярной была идея уменьшения количества депутатов. Многие
объясняли ее тем, что так проще выбрать достойного - "мудрость редко
содержится в большом числе". Помимо этого, будущий Законодательный корпус
уже не будет нуждаться в стольких комитетах - их функции переходят к
исполнительной власти. И даже после публикации проекта Комиссии
(предполагавшего, практически то же количество законодателей, что и в
Конвенте) число депутатов в большинстве предложений продолжало оставаться
меньше 750.
Небезынтересно отметить, насколько полярные высказывались мнения по поводу
частоты обновления легислатуры. Если одни считали, что чем дольше депутаты
находятся у власти, тем больше шансы, что они будут служить себе, а не
народу, и предлагали в качестве средства борьбы с честолюбием и интригами
частое обновление Законодательного корпуса, то, например, Петион, напротив,
рекомендовал депутату, избиравшемуся 4 раза, вручать медаль, а более 6 раз
(и сохранившему патриотизм до смерти) - воздавать почести, высекая его имя
на специальных табличках в Пантеоне. Активно дебатировались и вопросы об
избирательных цензах. При этом иногда вместо возрастного или имущественного
ценза для депутатов предлагался, так сказать, "моральный ценз". Так, автор
одного из проектов предлагает, чтобы нельзя было избирать "никого с плохой
репутацией, известного пьянством или распутством". С его точки зрения
нельзя также избирать банкротов, и любого, известного плохим и жестоким
отношением к отцу или матери, жене и даже детям", поскольку они "не
признают прав Природы и общества".
Другой автор настаивает, чтобы никакие общественные должности не могли
занимать "сумасшедшие, безумцы, бешеные, отрешенные от должности, служители
какого-либо культа". Пожалуй, именно эта часть предложений была в
наименьшей степени воспринята Комиссией и Конвентом. Осталось прежним число
депутатов, "моральный ценз" превратился в обязательство для членов Совета
Старейшин быть женатым или вдовцом (то есть настоящим мужчиной, отвечающим
не только за себя самого, главой семьи), сессии остались практически
непрерывными. В то же время были введены двухпалатная система и институт
выборщиков, законодательная власть сохранила свое лидирующее положение по
отношению к исполнительной, что соответствует системам, предлагаемым во
множестве проектов. Однако здесь, как и далее при рассмотрении проектов
посвященных исполнительной власти, которую предполагалось назвать
Директория, нельзя не отметить, что практически на каждое предложение
находилось контрпредложение и свести их к единому знаменателю было вряд ли
возможно.
Теперь рассмотрим, как мыслилась Директория. И здесь речь Буасси стала
заметной демаркационной линией. До нее многие авторы писем, поступавших в
Комиссию, так или иначе исходили из того, что исполнительная власть - лишь
часть законодательной, как это практически было с Конвентом и его
Комитетами. Однако некоторые при этом осознавали, что она должна, тем не
менее, иметь какие-то рычаги воздействия на окончательное принятие законов.
На противоположной позиции стояли сторонники предоставления исполнительной
власти возможности хотя бы как-то влиять на законодательную. Естественно,
что здесь наиболее действенным оружием, апробированном к тому же в мировой
практике, служило право вето.
Как следует избирать исполнительную власть? - этот вопрос являлся едва ли
не самым дискуссионным для авторов проектов. В правильном способе избрания
современники видели прежде всего заслон на пути интриг и злоупотреблений.
Попробуем выделить из общей массы две основные точки зрения.
1. Директорию избирают выборщики. При этом варианте исполнительная власть
оказывается отделенной от законодательной и ответственна только перед
народом, который к тому же сохраняет в своих руках контроль за ее
формированием. Для упрощения процедуры выборов при этом можно было,
например, сформировать Директорию из пяти членов Совета старейшин,
набравших наибольшее количество голосов, с тем, чтобы тех заменили
заместители.
2. Директорию избирает Законодательный корпус. При этом варианте
| |  скачать работу |
Великая Французская революция |
