Жан-Жак Руссо
разднению. Осознание этого оказалось возможным лишь на опыте
долгого и мучительного развития. Так называемый первоначальный
договор был объединением богатых против бедных, он накла-дывал
только новые пути на слабого и придавал новые силы богатому. Это
не был договор в собственном смысле, ибо он покоился не на праве,
а на силе. Но подчинение силе – это акт необходимости, а не
добровольно принимаемого на себя обязательства.
Соглашению между двумя правовыми лицами есть частный
договор, в котором обе котором обе воли сохраняют каждую свою
обособленность от другой, остаются двух частными, а не единым
целым, не одной общей волей. Иное дело общественный договор – это
договор всего народа с самим собою.
Образуется некоторое коллективное существо – суверен, или
народ в целом. Воля его представляет собой неразделенное
единство, целостность, отличную от множественности, от суммы
многих. «Часто существует немалое различие между волею всех и
общею волею. Эта вторая блюдет только общие интересы; первая –
интересы частные». Сферы действия той и другой строго
разграничены: «Подобно тому как частная воля не может
представлять волю общую, так и общая воля в свою очередь изменяет
свою природу, если она нап-равлена к частной цели».
Имея назначением обеспечить неприкосновенность личности и
собственности и быть гарантией эгоизма членов ассоциации,
устройство общественного договора нацелено одновременно на то,
чтобы предотвратить вторжение частного интереса, своеволия
эгоистических индивидов в общественную жизнь. Договор призван
служить внешней рамкой произволу и противостоять ему там, где
произвол «выходит из себя». Экспансия частного интереса в
общественную жизнь пагубна не только для общей воли, но и для
него самого: он начинает идти наперекор себе и попадает в
неразрешимое про-тиворечие, тогда как сосредоточенный в своей
собственной сфере он свободно противостоит другому частному
интересу и общей воле, а последняя, очищен-ная, освобожденная от
частных интересов, так же свободно противостоит им.
Нет ли в этом дуализма или эклетического соединения двух
принципов? Будь вопрос отнесен к действительности, с которой
имеет дело Руссо, или к мышлению его, в любом случае следует
ответить, что здесь перед нами диалектический монизм:
двойственность частной воли и общей дедуцирована и с первой. В
самом деле, каждый интерес основывается на ином начале. Согласи
интересов двух частных лиц возникает в следствие
противоположности их интересов третьего. Этой известной и до него
мыслей Руссо дает блестящее развитие: «Согласие всех интересов
возникает в следствие противоположности их интересу каждого. Не
будь различны интересы, едва ли можно было бы понять, что такое
интерес общий, который тогда не встречал бы никакого
противодействия; все шло бы само собой, и политика не была бы
более искус-ством».
Подобно тому как политическая эмансипация в буржуазной
революции означает «сведение человека, с одной стороны, к члену
гражданского общества, к эгоистическому, независимому индивиду, с
другой – к гражданину государ-ства, к юридическому лицу», в
государстве общественного договора каждый человек также выступает
в двояком качестве: как частное лицо и как член суверена. Член
суверена – общественная, политическое существо – выступает как
абстрактный человек, отчужденный от естественного человека –
частного лица эгоистического индивида. Руссо настаивает на такой
расщепленности человека и на необходимости четко различать обе
стороны.
Имеет смысл отметить отношения этих мыслей Руссо, во-первых,
к диалек-тике как способу постижения действительности, во-вторых,
к самой действите-льности. «Рассечение» как общества, так и
человека на противостоящие друг другу составляющие части может
показаться чем-то противоположным диалектике. На самом же деле
это противоположно только гегелевскому типу диалектики и
приближается к марксовскому ее типу. Действительно, диалек-тика
Гегеля пластична, что особенно хорошо видно на его «Науке
логике». Пластичность достигается у него благодаря
опосредствованию противополож-ностей третей, мысленно категорией.
У Маркса же в «Капитале» противопо-ложности при всех их взаимных
переходах сохраняют свою жёсткость. Маркс подчёркивает
«действительную противоположность» и находят ошибку как раз в
том, «что резкость действительных противоположностей, их
привращение в крайности считается чем-то вредным, чему считают
нужным по возможности помешать, между тем как это превращение
означает не что иное, как их само-познание и в равной мере их
пламенное стремление к решающей борьбе»; ошибка заключается в
том, что противоположности пытаются смягчить, «пыта-ются их
опосредствовать. Непосредственно эта критика Маркса направлена
против Гегеля и именно потому вопросу, по которому Гегель
расходится с Руссо. Дело касается противоположности гражданского
общества и политиче-ской его организации; Гегель пытается
смягчить эти противоположности. Руссо – очистить их от смешения и
заострить.
Во-вторых, что касается отношение к действительности, то
руссоистский способ мышления дал возможность предвосхитить
революционно демократиче-ские преобразования общества.
Руссоисткая диалектика, следовательно, содержала в себе
эвристический принцип: с ее помощью была открыта новая, не
существовавшая еще в то время, реальность.
Построение общественного договора исходит из факта
существования эгоистических индивидов как из предпосылки и
зависит от нее, но зависит по своему становлению, формированию, а
не по своему бытию.
Попытаемся теперь указать собственно руссоистский принцып.
Своеволь-ный эгоистический индивид гражданского общества является
отправным пунк-том исследования, «элементарной клеточной»
построения теории обществен-ного договора. Характеристики такого
индивида – индивидуализм, свобода воли в форме произвола и т.п. –
так же мало могут служить характеристиками руссоистской
методологии, как, скажем, свойства товара – этой «элементарной
клеточки» в экономической структуре исследуемого Марксом
буржуазного об-щества – могли бы в какой-либо мере
характеризовать существо марксовского мировоззрения. Следует
отличать принцып мировоззрения самого Руссо от принципа того
фрагмента действительности, к рассмотрению которого он подходит;
к гражданскому обществу он прилагает его же собственную, а не
свою мерку, когда говорит о своеволии индивида в этом обществе.
Руссо сам не только не придерживается такого понимания свободы,
но считает осуществле-ние ее как раз противоположностью истинной
свободе. Своеволие – это «разум в бреду». Воля не свободна, пока
она неразумна.
В высшем смысле разумность воли и свобода воли – это одно и
то же. Без непременного сочетания разума и воли государство
общественного договора рушится, и наоборот; только на их единстве
держится это изящное построение. «Частные лица видят благо,
которое отвергают; народ хочет блага, но не ведает, в чем оно…
Надо обязать первых согласовать свою волю с разумом; надо научить
второй знать то, что он хочет. Тогда результатом просвещения
народа явится союз разума и воли в общественном организме; отсюда
возникает точ-ное взаимодействие частей и в завершение всего
наибольшая сила целого».
Таким образом, точка зрения «Общественного договора» - не
партикуляризм а холизм, как подчинение закону целого. Сердцевина
руссоистского взгляда – это позиция разумной, свободной
целостности.
В ряду наиболее поверхностных способов постижения концепции
общест-венного договора было представление о стихийном,
основанном на произволе единичных людей соглашении объединиться в
государстве. Такого рода «робинзонадной» интерпретации
придерживался Гегель. Правда, он находил у Руссо нечто большее –
сознательную волю, но представлял ее не как разумную, а как
осознанный произвол, «определенную форму единичной воли», абстрак-
тно-общее отдельных устремлений. Ошибка заключается здесь в том,
что представление о договоре, «как он был», почерпнутое из
«Происхождения неравенства», неправомерно экстраполировано на
общественный договор, на договор, «каким он должен быть», а в
таком случае и общая воля выглядит «не как в себе и для себя
разумное», не как закон целого:
Тому, что для Руссо было эмпирической предпосылкой, Гегель
придал смысл теоретического принципа и потому нашел руссоистский
принцип натуралистическим, т.е. лишенным «всякой спекулятивной
мысли» и далеко отстоящим от своего собственного. В том, в чем
Гегель увидел индивидуалис-
тический-волюнтаристский принцип руссоистского мышления. Что же
касается принципа этих отношений, которые устанавливаются путем
договора взаимоотношений и связь между независимыми от природы
субъектами, ни в малой степени не покоится на натурализме
робинзонад.
Великий диалектик, Гегель не сумел увидеть глубокого родства
руссоистского принципа со своим собственным. В энгельсовкой
оценке эта погрешность была исправлена: развивая свои идеи до
Гегеля и не имея еще возможности говорить на «гегелевском
жаргоне», Руссо, как указывает Энгельс в «Анти-Дюринге», был уже
заражен гегельянством – диалектикой противоречия, учением о
логосе и т.д.
Таким образом, сердцевина руссоистского взгляда- разумная,
свободная целостность. Важно выяснить отношение этой позиции к
противоречию. Антагонизмы в жизни и в сознании свидетельствуют, с
точки зрения Руссо,
О несвободном, не разумном состоянии. Он изображает эти
антагонизмы не для того, чтобы человек отдавался во власть им, а
чтобы преодолевал их; он критикует их. Ук
| |  скачать работу |
Жан-Жак Руссо |
