Жизненный и творческий путь Фредерика Шопена
шет: «Если бы не то, что
отцу и без того тяжко, я бы немедленно вернулся. Я проклинаю час своего
отъезда, и Ты, зная мои дела, должен согласиться, что с отъездом Титуса
слишком много сразу свалилось на меня. Все эти обеды, вечера, концерты,
танцы, которыми я сыт по горло, надоели мне: так мне тут тоскливо, глухо,
мрачно. Я люблю все это, но не при таких жестоких обстоятельствах. Я не
могу поступать, как мне хочется, а должен наряжаться, завиваться,
обуваться; в гостиных притворяюсь спокойным, а вернувшись домой, бушую на
фортепиано».
К беспокойству за судьбу близких примешивались обстоятельства, ущемлявшие
национальную гордость Шопена. Шопену не раз приходилось быть бессильным
свидетелем оскорбительных выпадов, насмешек над своими соотечественниками.
Австрийский меттерниховский режим - один из самых реакционных, и
неудивительно, что официальные власти, аристократические круги,
монархически настроенное зажиточное бюргерство с подозрением и опаской
относилось к полякам. Неблагоприятная политическая ситуация косвенно
отразилась и на собственном положении Шопена, больно его уязвила. В письме
к Ю. Эльснеру он сообщает: «...мне следовало написать Вам сразу же по моем
прибытии в Вену. Но я все медлил... потому, что ждал, когда буду в
состоянии сообщить вам о себе что-либо определенное. Однако с того дня, как
я узнал о событиях 29 ноября, и до настоящего времени я не испытывал
ничего, кроме щемящей тревоги и тоски; и Мальфатти (известный врач,
любитель музыки, друг Бетховена) напрасно старается меня убедить, что
каждый артист - космополит. Если даже это так, то как артист я еще в
колыбели, а как поляк уже начал третий десяток... я до сих пор не думал об
устройстве концерта. Потому что теперь мне во всех отношениях предстоят
большие трудности... события в Варшаве, быть может, настолько изменили в
неблагоприятную сторону мое положение, насколько в Париже они могли бы ему
содействовать».
Шопен правильно оценивал создавшуюся обстановку. Прежняя
заинтересованность молодым талантом сменилась холодной учтивостью и
равнодушием. Поведение влиятельных музыкантов - безразличие одних, боязнь
конкуренции со стороны других - не оставляло места иллюзиям. Шопену не
удалось прийти к соглашению с издателями, как не удалось добиться
организации своих концертов. Только в апреле 1831 года он в числе других
музыкантов принял участие в публичном концерте, а в июне того же года
исполнил концерт e-moll на одной из музыкальных академий.
О музыкальных вкусах венцев с обидой и нескрываемым раздражением Шопен
пишет в Варшаву своему бывшему учителю: «Они здесь вальсы называют
сочинениями! а Штрауса и Линнера, которые играют им для танцев, -
капельмейстерами». И добавляет: «Из этого все же не следует, что все тут
так думают: напротив, почти все над этим смеются, но все-таки печатают
только вальсы».
Шопен решает ехать в Париж. Но не просто было поляку получить визу на
въезд во Францию. После долгих хлопот удалось добиться паспорта в Лондон
«проездом через Париж».
20 июля со своим приятелем поляком Кумельским он выехал из Вены,
направляясь через Мюнхен и Штутгарт в Париж.
Тем временем революционные события в Польше принимали все более
катастрофический оборот, и в начале сентября 1831 года восставшая Варшава
пала под натиском русских войск армии Паскевича.
О разгроме польской революции и сдаче Варшавы Шопен узнал, находясь в
Штутгарте. Страницы его дневника, его письма полны самого бурного и
мрачного отчаяния. Боль, тревога, гнев находят выход в его творчестве,
рождая произведения, в которых драматизм шопеновского гения впервые
раскрылся во всей своей глубине. Тяжелая скорбь прелюдий a-moll, неистовая
патетика прелюдии d-moll, «революционный» этюд c-moll запечатлели перелом,
происшедший в творческом сознании Шопена. Мечтательная юношеская лиричность
отступила перед трагизмом новых образов. Тема Родины отныне становится
ведущей творческой темой Шопена.
Польская революция как бы проложил некую грань между двумя большими
периодами творческой биографии Шопена. Варшава - безоблачная юность,
окрыленность, радужные надежды. Париж - быстро растущие духовная зрелость,
мастерство, завоевание вершин композиторского искусства, жизнь со всеми ее
драматическими контрастами.
Крушение революции в Польше, последовавшие гонения и реакция навсегда
отрезали Шопену путь на родину. Осенью 1831 года он приехал в Париж, где
оставался до конца своих дней.
Период творческой зрелости
В период между двумя революциями 1830 и 1848 годов Париж живет в особом
лихорадочном напряжении. Июльская монархия, установившая господство крупной
буржуазии, празднует свою победу, о непрочности которой то и дело
напоминают грозные выступления пролетариата, брожение в массах мелкой
буржуазии, оппозиция со стороны демократической интеллигенции.
Власть банкиров принесла бешеную погоню за наживой, разложение
общественной морали и нравов, придавала специфический характер всему строю
общественной жизни. В наступившем царстве лавочников все служило предметом
торговли: честь и талант, красота и невинность. Удачная биржевая сделка или
торговая спекуляция могли превратить темного дельца и авантюриста в
«уважаемого» финансиста, а продажная пресса - сделать модным и,
следовательно, богатым ловкого виртуоза.
Но одновременно Париж - крупнейший центр западноевропейской цивилизации и
культуры. В этом «городе революции» с его возбужденным пульсом и кипением
политических страстей, с относительной, в сравнении с большинством
государств Европы, свободой создавалось искусство большой силы и значения.
Мир литературы был представлен именами выдающихся писателей: Бальзака,
Стендаля, Гюго, Мериме, Жорж Санд, Мюссе и многих других. В живописи
выдвинулся ряд талантливых художников. Крупнейший из них - Эжен Делакруа -
сделался другом Шопена.
Париж становится местом паломничества свободомыслящей интеллигенции всех
стран. Туда устремляются артисты и писатели, художники и музыканты. Многие
оседают надолго, некоторые обретают в Париже вторую родину и содействуют
блеску парижской культуры. Не в меньшей мере, чем отечественным, Париж
обязан своей славой иноземным художникам - Гейне и Мицкевичу, Листу и
Шопену.
Большого размаха достигает музыкальное искусство Парижа в 30 - 40-х
годах. Наряду с французскими светилами оперно-театрального искусства -
Обером, Галеви, симфонистом-новатором Берлиозом блистают Россини, Мейербер,
Беллини, Доницетти. Бесконечна вереница прославленных оперных певцов,
приезжающих на гастроли и ангажированных постоянно: Паста и Рубини,
Малибран, Нурри, Виардо, Лаблаш и другие. Плеяду выдающихся виртуозов-
пианистов возглавляют Калькбреннер, Герц, Тальберг, Лист; ореол сенсации
окружает концерты Паганини.
Но было и нечто снижавшее художественно-эстетическую ценность
музыкального искусства, расцветшего в эту пору на парижской почве.
Ошеломляющие эффекты и великолепие оперных постановок подчас лишь
прикрывали пустоту самой музыки; коммерческие интересы создавали нездоровую
шумиху вокруг эстрады, часто превращая ее в место состязаний виртуозов всех
мастей и рангов.
Шопену было немногим более двадцати лет, когда он приехал в Париж.
Вырванный из патриархальной семейной обстановки, лишенный привычной
дружественной среды, он сразу попал в водоворот парижской жизни. Но
крепость моральных устоев, проницательность и острота ума помогли молодому
музыканту разглядеть за обманчивой привлекательностью картину резких
социальных противоречий. Проходит всего два с небольшим месяца со дня
приезда, и Шопен делится своими первыми впечатлениями: «Я добрался сюда
довольно благополучно (но дорого) - и доволен тем, что здесь нашел; здесь
первые в мире музыканты и первая в мире опера. Я знаком с Россини -
Керубини, Паэром и т.д. и т.д. ... Однако я ничего Тебе не написал о
впечатлении, которое произвел на меня после Штутгарта и Страсбурга этот
большой город. Здесь величайшая роскошь, величайшее свинство, величайшая
добродетель, величайшая порочность... крика, гама, грохота и грязи больше,
чем можешь себе вообразить. В этом муравейнике теряешься, и это удобно в
том смысле, что никто не интересуется тем, как кто живет». В другом письме,
написанном вскоре после этого, трезвость суждений и оценок еще
определеннее. «Сколько перемен, сколько бедствий... меня ветер загнал
сюда... Париж - это все что хочешь: можешь веселиться, скучать, смеяться,
плакать, делать все, что Тебе угодно, и никто на Тебя не взглянет, потому
что здесь тысячи делающих то же, что и Ты, - и каждый по-своему. Я не знаю,
есть ли где-нибудь больше пианистов, чем в Париже, не знаю, есть ли где-
нибудь больше ослов и больше виртуозов, чем тут». С восторгом и вместе с
нескрываемой иронией описывая в этом же письме исполнение «Севильского
цирюльника», невообразимую роскошь постановок опер Мейербаха, Шопен
замечает: «Однако Ты должен знать, что я не одурел и не намерен быть
одураченн
| |  скачать работу |
Жизненный и творческий путь Фредерика Шопена |
