Афганистан в конце XX в
т в необходимости серьезных уступок
своим политическим оппонентам. Однако, очевидно, намеревались выторговать
наиболее оптимальные условия. Для этого правительство Наджибуллы
располагало в качестве аргумента достаточной военной мощью. К тому же,
неоднородность оппозиции оставляла возможность для политического маневра.
Пока оставалось неясным, какую форму могла бы принять предстоящая
неизбежная смена власти, и кто из организаций моджахедов окажется лидером
на финише, у правительства Наджибуллы были шансы на успешное для себя
проведение переговоров. От развития ситуации в Кабуле и от позиции
влиятельных политиков кабульского режима напрямую зависело, кто получит в
качестве наследства огромные военные ресурсы правительственной армии. А
это, в свою очередь, предопределило бы доминирование такой организации в
послевоенном А фганистане. То есть, шансы НДПА на “почетную капитуляцию”
были весьма высоки.
Характерной особенностью ситуации в Афганистане в 1991-1992 годах было
наличие значительного числа политических и военных организаций, как
национального всеафганского, так и местного характера, каждая из которых
стремилась реализовать свои интересы в новых условиях. Гегемония в движении
моджахедов Исламской партии Афганистана Гульбеддина Хекматиара носила во
многом номинальный характер и напрямую зависела от масштабов военной и
материальной помощи со стороны Пакистана. Именно благодаря особым
отношениям с Пакистаном организация Хекматиара могла обеспечивать
лояльность значительного большинства местных полевых командиров моджахедов.
Это позволяло Хекматиару опираться на формальную лояльность местных
полевых командиров, однако сильно мешало в концентрации усилий местных
ополчений для решения стратегических задач. “Слабость племенных ополчений
пуштунов заключалась в том, что из-за своих хозяйственных интересов и
родственных отношений они были привязаны к местам своего расселения и вряд
ли могли быть с успехом использованы в широком масштабе в других районах
боевых действий”.[17] К тому же, лояльность многочисленных местных отрядов
была переменчива. Это лишний раз подтверждает значительное количество
моджахедов, переходивших на сторону официального Кабула и обратно в ходе
компаний по национальному примирению.
Кроме того, с доминированием Хекматиара не могли согласиться другие
влиятельные политические организации моджахедов. Среди организаций
Пешаварского альянса выделялось Исламское Общество Афганистана (ИОА) во
главе с Раббани. Собственную позицию на перспективы Афганистана имели
шиитские организации, опиравшиеся на поддержку Ирана. Самой крупной из них
была Партия Исламского Единства Афганистана (ПИЕА) во главе с Мазари.
Отсутствие единства интересов в оппозиции стало еще более заметно после
ухода советских войск. А перспективы вполне возможной победы только усилили
противоречия между различными политическими организациями моджахедов.
Правительство Наджибуллы намеревалось вести переговорный процесс с
оппозицией на равных. Контролируя все крупные города Афганистана,
располагая хорошо вооруженной и организованной армией, системой
государственного управления, кабульский режим был в принципе готов пойти на
компромисс с оппозицией. Фактически, правительство в Кабуле всегда
располагало возможностью вернуться, например, к так называемому “римскому
плану” урегулирования афганского конфликта. “Римский план” был выдвинут в
80-е годы бывшим королем Мухаммад Захир-шахом, проживающим в Риме и
предусматривал созыв всеафганской ассамблеи Лоя Джирга, традиционного
форума, некогда использовавшегося пуштунскими племенами, а позднее
вошедшего в качестве своеобразного надпарламентского органа в структуру
конституционного устройства Афганистана. Согласно плану, Лоя Джирга должна
была сформировать правительство Афганистана.[18] Следовательно, сам факт
переговорного процесса в рамках Лоя Джирги между сторонниками НДПА и
организациями моджахедов позволил бы прийти к определенному компромиссу во
внутриафганском урегулировании.
Подобный вариант в той тупиковой внутриполитической ситуации, которая
сложилась к весне 1992 года в Афганистане, мог бы стать реальной
возможностью сохранить единство афганского государства и выйти из состояния
гражданского конфликта с минимальными издержками. Однако объективно в
условиях Афганистана в 1992 году это все же являлось политической утопией.
Слишком глубоки были системные противоречия между противоборствующими
сторонами. К тому же, одна из сторон имела все основания считать себя
победителем в гражданской войне. Особенно после распада СССР, главного
действующего лица на афганской политической сцене в восьмидесятые годы.
Естественно, что для лидеров моджахедов не могло быть и речи о
сотрудничестве с режимом в Кабуле, скомпрометированном сотрудничеством с
Советским Союзом.
Именно ожесточение гражданской войны, присутствие советских войск и
масштабы вмешательства в систему организации традиционного афганского
общества привели к формированию устойчивых идеологических стереотипов.
Моджахеды в самом общем смысле вели борьбу за традиционные ценности
афганского общества, включая в их число и исламские, против попыток их
глобального изменения, предпринимавшихся сторонниками НДПА при поддержке
Советского Союза. Так как глобальные изменения традиционного афганского
общества в годы советского присутствия и правления НДПА проходили в рамках
процессов модернизации, следовательно, традиционные и исламские ценности
находились в этой стране в прямой конфронтации с самим процессом
модернизации. Соответственно, победа моджахедов означала неизбежный крах
идей, результатов и достижений модернизации в Афганистане.
Кроме того, за годы гражданской войны и войны против советского
присутствия система осуществления государственной власти также подверглась
глубокой модернизации. Ее усиление было неизбежным в силу необходимости
координации процессов модернизации и управления страной в условиях военного
конфликта. К тому же, общая ориентация на советский опыт управления в
критических ситуациях делало неизбежным усиления роли системы
государственного управления в Демократической Республике Афганистан. Это
привело к тому, что институты централизованного афганского государства,
функционировавшие в Кабуле во времена правления там прокоммунистического
режима, во внутриафганском конфликте идей вызывали неприятие, равно как и
проводившиеся им процессы модернизации традиционного общества.
Вполне возможное поражение НДПА, ставшее очевидным после распада СССР,
несомненно, привело бы к разрушению достигнутых результатов модернизации,
имея в виду, в том числе, и основные институты государственной власти. То
есть, современное состояние дезорганизации государства и общества в
Афганистане в конце девяностых годов является прямым следствием
противоречия между стремлением части афганской элиты в лице сторонников
НДПА к модернизации и нежеланием значительной части общества поступиться
традиционными ценностями и традиционным образом жизни. Победив в
гражданской войне, после 1992 года моджахеды разрушили практически все
достижения модернизации, включая в их число и структуры системы
государственного управления.[19]
Общественно-политическая обстановка в Афганистане перед падением
режима Наджибуллы в Кабуле характеризовалась дальнейшей усилением интересов
различных военно-политических организаций, усиливших свои позиции в ходе
войны и входивших в состав противоборствующих группировок, в первую
очередь, Пешаварского альянса и правительства Наджибуллы. Проблема
Афганистана заключалась в том, что среди оппозиции правительству Наджибуллы
не оказалось политической силы, способной предъявить единоличные права на
политическую власть и в той или иной форме обеспечить преемственность
государственного строительства. Напротив, организации моджахедов фактически
выступили против модернизации и тесно связанных с ней государственных
институтов.
Парадокс заключался в том, что, следуя логике войны против
модернизации и за возврат к традиционным ценностям, военно-политические
группировки моджахедов из Пешаварского альянса, объективно подвергли
сомнению базовые основы существования единого афганского государства.
Система власти в Афганистане в основном основывалась на доминировании
этнических пуштунов. Они же составляли основную часть сторонников ведущей
оппозиционной силы Пешаварского альянса. Кроме таджика Раббани, все
остальные лидеры военно-политических организаций в Пешаваре были
этническими пуштунами. Разрушение государственных институтов и результатов
процессов модернизации объективно способствовало ослаблению политического
превосходства пуштунов в Афганистане. Существование относительно
централизованного афганского государства, несомненно, означало продолжение
доминирования пуштунов в стране. Особенно с учетом их роли в борьбе против
советского присутствия и прокоммунистического правительства в Кабуле. В
случае децентрализации государственной власти превосходство пуштунов
изменялось на доминирование многочисленных афганских военно-политических
группировок, среди которых этнические пуштуны занимали далеко не лидирующее
положение.
Единственной возможностью восстановления линии на доминирование
пуштунов в стране был союз между политическими организациями моджахедов-
пуштунов и умеренными представителями прокоммунистического кабульского
режима. Либо возможен был другой вариант - капитуляция на почетных условиях
всей системы организации власти кабульского режима или ее части (например,
отдельных гарнизонов) Пешаварскому альянсу и наиболее влиятельному его
лидеру Гульбеддину Хекматиару. Мятеж генерала Таная наглядно
продемонстрировал, что такие настроения в правительственной армии в начале
девяностых годов имели место.
Процесс фрагментации и обособления политических интересов происходил
не только среди организаций Пеша
| |  скачать работу |
Афганистан в конце XX в |
