Антон Иванович Деникин - белый генерал
нутренний мир.
В письмах той, о ком он все больше и больше думал, с кем все чаще и чаще
перетесывался, кто «так близко вошел в его жизнь», Антон Иванович искал
«ответа на вопросы незаданные и думы невысказанные».
«Я не хочу врываться непрошенным в Ваш внутренний мир»,— говорил он ей в
одном из своих писем в марте. Но полупризнания не передавали на бумаге его
чувства, добиться письменного ответа на мучивший его вопрос было
невозможно. Он это отлично сознавал и хотел лишь уловить в ее письмах те
оттенки мыслей, которые дали бы ему мужество письменно просить ее руки.
(28, С. 119)
Потребовалось несколько недель упорных письменных уговоров, чтобы склонить
Ксению Васильевну дать свое согласие стать невестой, а затем связать раз и
навсегда свою жизнь с судьбой генерала Деникина. Но пока этот вопрос
решался, генерал переживал «такое напряженное настроение, как во время боя,
исход которого колеблется».
Потом было решено факта жениховства пока что не оглашать, временно даже
скрыть его от ее родных. Однако к лету 1916 года жениховство от семьи уже
не было секретом. Тогда же решили — по настоянию Антона Ивановича —
венчаться не сразу, а лишь по окончании войны. Нелегко далось ему решение,
но, думая, прежде всего о своей невесте, он считал, что поступить иначе
было бы неблагоразумно.
С конца 1916 года письма генерала Деникина к своей невесте полны надежд на
яркое и радостное будущее. Моментами появляются сомнения, но они быстро
рассеиваются.
«Пробивая себе дорогу в жизни,— писал он ей 24 апреля,— я испытал и
неудачи, разочарования, и успех, большой успех. Одного только не было —
счастья. И как-то даже приучил себя к мысли, что счастье — это нечто
нереальное, призрак. И вот вдали мелькнуло. Если только Бог даст дней.
Надеюсь... Думаю о будущем. Теперь мысли эти связные, систематичные, а
главное, радостней. Теперь я уже желаю скорого окончания войны (прежде об
этом не думал), но, конечно, постольку, поскольку в кратчайший срок можно
разбить до основания австро-германцев. Иначе не представляю себе конца. В
одном только вопросе проявляю недостаточно патриотизма, каюсь: когда думаю
об отдыхе после войны, тянет к лазурному небу и морю Адриатики, к ласкающим
волнам и красочной жизни Венеции, к красотам Вечного города. Когда-то, 10
лет тому назад, я молчаливо и одиноко любовался ими — тогда, когда мой
маленький друг Ася была с бабушкой на Рейне. Вы помните? Вы одобряете мои
планы?» (28, с. 187).
С рассветом 22 мая (4 июня н. ст.) вся линия русского Юго-Западного фронта
взорвалась сильнейшим артиллерийским огнем. Снарядов не жалели. После
артиллерийской подготовки русские части по всему фронту длиной в 350
километров перешли в наступление против австрийцев. Атака была настолько
неожиданна для неприятеля, что, несмотря на сильные укрепления,
воздвигнутые в период зимних месяцев, австрийцы не выдержали. Их
опрокинули, и фронт был прорван. Операция эта была поручена генералу
Брусилову, незадолго до того принявшему пост Главнокомандующего Юго-
Западным фронтом. В состав фронта входили четыре армии. С севера к югу они
шли в следующем порядке: 8-я, 11-я, 7-я и 9-я.
Нанести главный удар выпало армии генерала Каледина, а в его армии —
на дивизию Деникина. Удар был направлен на город Луцк. Деникин хорошо
знал этот город: в сентябре 1915 года, как известно со слов генерала
Брусилова, Деникин «бросился на Луцк одним махом и взял его». С тех пор
Луцк снова перешел в руки неприятеля, и здесь Деникину пришлось вторично
брать его, сильно за это время укрепленный противником. Еще в марте генерал
Деникин был ранен осколком шрапнели в левую руку, но остался в строю. И,
несмотря на не совсем зажившую рану, руководя атакой, он шел со своими
войсками в передовых цепях. За, доблесть, проявленную при захвате Луцка в
мае 1916 года, генерал Деникин получил весьма редкую награду —
«Георгиевское оружие, бриллиантами украшенное». Награда эта давалась не
только за личный подвиг, но и когда он имел большое общественное значение.
Брусиловское наступление 1916 года, получившее также название Луцкого
прорыва, продолжалось около четырех месяцев. «Тактические результаты этой
битвы,— писал историк Головин,— были громадными. Взято было в плен 8924
офицера, 408000 нижних чинов, захвачено 581 орудие, 1 795 пулеметов, 448
бомбометов и минометов. Отнята у противника территория более чем в 25000
квадратных километров. Таких результатов не достигала ни одна
наступательная операция наших союзников в 1915, 1916 и 1917 годах».
В одном из своих писем, касаясь успеха Юго-Западного фронта, Деникин
выражал надежду, что этот успех повлечет за собой более широкое наступление
и что, быть может, и союзники «встрепенутся».
В общественном мнении России отношение к союзникам за годы войны прошло
разные фазы. Вначале был восторг и готовность жертвовать собой для
достижения общей цели. Затем восторг охладел, но сохранилось твердое
решение безоговорочно выполнять свои союзные обязательства, не считаясь ни
с трудностями, ни с риском. И, наконец, как отметил Головин, видя, что
союзники не проявляют такого же жертвенного порыва, чтоб оттянуть на себя
германские силы, как это делала русская армия,—в русские умы постепенно
стало закрадываться сомнение. Оно перешло в недоверие. Когда австрийцам
приходилось плохо, немцы всегда шли им на выручку. Когда того требовали
союзники, русские войска всегда оттягивали на себя силы неприятеля. Однако
в критические моменты на русском фронте союзники ни разу не проявили
должной военной инициативы. Неудачная их попытка в Галлиполе в расчет не
принималась. Их начали винить в эгоизме, а среди солдат на фронте
(возможно, что не без участия германской пропаганды) все сильнее слышался
ропот: союзники, мол, решили вести войну до последней капли крови русского
солдата. В солдатской массе это притупляло желание продолжать борьбу.
Следует отметить, что генерал Деникин, хоть и искренне желавший более
деятельной стратегической помощи от союзников, никогда не бросал обвинения
в том, что русскими руками они хотели ослабить Германию. Наоборот, до
самого конца, даже в период русской между-усобной смуты, когда Россия вышла
из войны, а Германия еще продолжала ее на западе,—он неизменно оставался,
верен идее союза.
Но еще серьезнее недоверия к союзникам было недоверие к собственной власти.
Осенью 1915 года, с отъезда государя из столицы в Ставку, императрица с
невероятной настойчивостью стала вмешиваться в дела государственного
управления. По совету своих приближенных она выставляла кандидатов на
министерские посты, и, за редким исключением, государь одобрял ее выбор.
Кандидаты — люди бесцветные, не подготовленные к ответственной работе,
часто недостойные — вызывали резкое неодобрение в общественном мнении и в
Думе, где с осени 1916 года начались бурные выпады не только против членов
правительства, но и против личности императрицы и «темных сил» вокруг
трона. Авторитет власти и династии падал с невероятной быстротой. От
патриотического единения между правительством и законодательными палатами
периода начала войны не осталось и следа. Постоянная смена состава
министров ослабляла и без того непопулярное и безпрограммное правительство.
Прогрессивный блок, образованный в 1915 году из представителей кадетской
партии, октябристов и даже консервативных элементов Думы и Государственного
совета, настаивал на министерстве общественного доверия, готового
сотрудничать с законодательными палатами в проведении определенно
разработанной программы деятельности. К этим требованиям все больше и
больше склонялись умеренно-консервативные круги и члены императорского
дома. Многие из великих князей, видя угрозу династии и родине, откровенно и
настойчиво высказывали государю свои взгляды на необходимость перемен. Но
царь упорно отклонял все подобные советы. Имя Распутина, с его влиянием при
дворе, стало объектом ненависти, особенно тех, кто не желал свержения
монархии. С думской трибуны Милюков винил правительство и императрицу в
«глупости или измене»;
Представитель монархистов Пуришкевич требовал устранения Распутина.
Убийство Распутина с участием великого князя Дмитрия Павловича, Юсупова,
женатого на племяннице государя, и монархиста Пуришкевича окончательно
изолировало царскую семью. Государь и императрица остались в полном
одиночестве.
Тем временем Гучков, князь Львов и другие представители земских и городских
союзов, Военно-промышленного комитета и т. д., сыгравшие большую роль в
мобилизации русской промышленности для нужд войны, настаивали не только на
министерстве общественного доверия, но на министерстве, ответственном перед
Думой. Потеряв, надежду на возможность сотрудничества с царем, они решили
от него избавиться и широко пользовались своими связями в армии и
общественных кругах в целях антиправительственной пропаганды. Думские
выпады против режима, цензурой запрещенные в печати, распространялись ими
по всей стране в виде литографированных оттисков.
Распространялись также заведомо ложные слухи об императрице, о ее
требованиях сепаратного мира, о ее предательстве в отношении британского
фельдмаршала Китченера, о поездке которого в начале июня 1916 года в Россию
на крейсере «Hampshire» она якобы сообщила немцам. В армии эти слухи, увы,
принимались на веру, и, по словам генерала Деникина, «не стесняясь ни
местом, ни временем» среди офицеров шли возмущенные толки на эту тему.
Деникин считал, что слух об измене императрицы сыграл впоследствии
«огромную роль в настроении армии, в отношении ее к династии и к
революции».
После революции, несмотря на желание найти подтверждение подобному
обвинению, особая комиссия, назначенна
| |  скачать работу |
Антон Иванович Деникин - белый генерал |
