Аристотель
Возражения Аристотеля Платону таковы. (1) Приписывая всем вещам
одноименные идеи, платоник удваивает мир, как будто думая, будто большее
число сущностей легче познать, чем меньшее. (2) Ни один из способов
доказательства существования идей не достигает своей цели. (3) «Третий
человек»: связь предмета и идеи требует «посредника». Так, между человеком
вообще и отдельным человеком, Платоном, должен существовать еще один
«человек», скажем, «грек». Но в таком случае Между человеком вообще и
'греком должен существовать еще один «человек», допустим, «белый человек»,
и т. д. до бесконечности. (4) Идеи провозглашаются причинами, но не могут
ими быть, так как неподвижные идеи не могут быть причиною движения. (5)
Платон не выяснил, что означает «причастность» вещей идеям, – это «пустые
слова и поэтические метафоры». Наконец, (6) вообще невозможно, «чтобы врозь
находились сущность и то, сущностью чего она является» (Мет., XIII, 5,
1079b). Аналогичные возражения направляет Стагирит против пифагорейских
представлений о математических объектах, якобы существующих отдельно от
вещей. Эти объекты на деле «не являются сущностями в большей мере, нежели
тела, и... они по бытию не предшествуют чувственным вещам, но только
логически» (там же, XIII, 2, 1077b).
Свое собственное учение о причинах и началах Аристотель начинает с закона
исключенного противоречия. Мы уже говорили о его логической формулировке –
в «Метафизике» он превращается в начало бытия. Это «наиболее достоверное из
всех» положение гласит: «Невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не
было присуще одному и тому же и в одном и том же смысле» (Мет., IV, 3.
1005b). И далее: «Не может кто бы то ни было признавать, что одно и то же
[и] существует [и] не существует, как это, по мнению некоторых, утверждает
Гераклит» (там же). Ссылка на Гераклита показательна. Аристотель, вопреки
античному диалектику, вводит одновременно утверждение, что вещь не может
быть тем же самым и не тем же самым, существовать и не существовать
одновременно и в том же самом смысле, и что таким образом нельзя ни о чем
высказываться. Поэтому он не только заменяет диалектику формальной логикой,
но и провозглашает всю действительность непротиворечивой, а потому по
существу неизменной. Ниже мы увидим, как с этой точки зрения должно
рассматриваться движение и изменение, которых Аристотель, конечно, не
отвергал. Принятие Аристотелем принципа исключенного противоречия
формальной логики в качестве универсального начала бытия вело к тому, что
его метафизика превращается в учение о неизменной сущности мира, отличной
от самого изменчивого мира. И тем не менее, поскольку Стагирит не упускает
из виду движения и развития существующих вещей, это приводит его к ряду
противоречий, выражающих запутанность и непоследовательность его мысли.
Прежде всего это непоследовательность в решении проблемы соотношения
общего и единичного. Критика платоновской теории идей подводит к мысли, что
Аристотель считает отдельные вещи тем единственным, что заслуживает имени
самостоятельно существующего. Так решалась проблема «первой сущности» в
«Категориях». «Вторичная сущность», т.е. общее, должна с этой точки зрения
оказаться «единым во многом», а не вне многого. Но ведь Стагирит
унаследовал от Платона убеждение, что познается только общее. Будучи
предметом знания, общее само по себе выступает для него как нечто первичное
и достоверное по отношению к единичному. С особой силой сказывается эта
мысль в учении о причинах и началах.
«А о причинах (aitian), – пишет Аристотель,– речь может идти в четырех
смыслах: одной такой причиной мы признаем сущность и суть бытия (oysian kai
to ti еn einai), «основание, почему» [вещь такова, как она есть] восходит в
конечном счете к понятию вещи, а то основное, благодаря чему [вещь именно
такова], есть некоторая причина и начало, другой причиной мы считаем
материю и лежащий в основе субстрат; третьей - то, откуда идет начало
движениям четвертой «то, ради чего» [существует вещь] и благо (ибо благо
есть цель всего возникновения и движения)» (Мет., 1, 3, 983 а). Итак,
причины формальная, материальная, действующая и целевая (конечная)–если
принять более позднюю номенклатуру– исчерпывают все возможные причины. О
них так или иначе, главным образом порознь, говорили прежние философы,
учение о них образует ядро первой философии Аристотеля.
Аристотель исходит в своем анализе причин из структуры акта
человеческой деятельности. Любой предмет, считает, он, имеет именно эти
причины. Предположим, перед нами тот прекрасный горшок, которым Сократ так
уязвил Гиппия. Он имеет некоторую форму, т.е. внешний облик, вид (по-
гречески–еidоs, idea), делающий его телом определенных очертаний, а вместе
с тем -- внутреннюю форму, понятие, которое делает его именно горшком, и
без которого гончар не смог бы горшок сделать. Далее, горшок сделан из
глины, некоторого субстрата, который сам по себе еще не составляет горшка,
но без которого горшок все же невозможен. Нужен, далее, гончар, который на
основе понятия (формы) привел бы глину в движение, сделал этот горшок,
обжег бы его и т. д. Наконец, необходима цель, ради которой гончар
прилагает такие усилия, – сделав горшок, продать его и тем самым заработать
на жизнь. Признавая эту структуру универсальной, Аристотель по аналогии
трактует все мировое целое и каждое из явлений в нем. Только рассматривая
природные процессы, он видит в них самоосуществление формы: его любимый
пример состоит в том, что если врач лечит других ради здоровья, то природа
похожа на человека, который лечит сам себя.
Что же первично среди причин? Аристотель считает, что по сути дела все
причины могут быть сведены к двум, ибо и действующая, и целевая причины
могут быть подведены под понятие «формы». Тогда остаются материя и форма.
Материя не может быть первичной: она пассивна, бесформенна, а
следовательно, может представлять лишь материал для оформления. Сама вещь
как объединение формы и материи тоже не может быть признана первичной: она
сложна. Остается принять, что первичная форма -- она и есть сущность и суть
бытия в собственном смысле. А значит, стремясь преодолеть теорию идей
Платона, Аристотель приходит лишь к иной разновидности того же идеализма:
первична форма как понятие, «смысл» вещи. Причем формы у Аристотеля столь
же неизменны» вечны и всеобщи, как и идеи у Платона времен «наивной» теории
идей.
В самом деле, рассуждает Стагирит, возникающее возникает под действием
чего-нибудь, образуется из чего-нибудь и становится чем-нибудь. Например,
медный шар – из меди. Но делать медный шар – не значит делать саму форму
«круглого»; она всегда «налицо». Поэтому «очевидно, что и форма также, как
бы нам ни называть в чувственной вещи [ее] образ, не возникает, и в
отношении к ней процесс возникновения не имеет места, равно как [не
возникает] и суть бытия. Она появляется в другом (в субстрате, в материи. –
А. Б.) действием или искусства, или природы, или способности» (Арист. Мет-,
VII, 8, 1033 b). Не возникает и материя – она вечна, переходя из одного
состояния в другое под воздействием формы и движущего (действующего)
начала, т. е. формы. Однако в таком случае возникает вопрос: а как
существует «материя вообще», безотносительно к формам, и как существует
«форма вообще», безотносительно к материи, в которой она воплощена? Если
исходить из изложенного, то вопрос как будто бы, не имеет смысла: нет
материи без формы и формы без материи. Но сам Аристотель этот вопрос ставит
и отвечает на него таким образом. Есть и «первая материя», «то, что само по
себе не обозначается ни как определенное по существу, ни как определенное
по количеству, ни как обладающее каким-либо из других свойств, которыми
бывает определено сущее» (там же, VII, 3,1029 а). Есть и «форма форм» –
божество.
За этой проблемой следует новая. Если ни материя, ни форма не
возникают, то как же возникает, вещь? Первый ответ состоял в том, что они
возникают посредством оформления материи, соединения формы и материн. Но
ведь если они – за исключением «первой материи» и «формы форм» – не
существуют по отдельности, то как могут они соединиться? И не существуют ли
тогда вещи вечно, не возникая и не уничтожаясь? Избежать этого «элейского»
вывода Аристотель, вовсе не желающий следовать Пармениду, смог за счет
введения в философию двух новых важных понятий, а именное «возможность»
(dynamis) и «действительность» (energeia). Понятия эти тесно увязаны у него
с понятиями формы и материи. Материя – это возможность, поскольку она не
есть то, чем может стать впоследствии. Форма – действительность, или
действительное как таковое. Отсюда своеобразная диалектика материи и формы,
возможности и действительности. За исключением «первой материи», всякая
материя в той или иной степени оформлена, а следовательно, и сама может
выступать в разных функциях. Так, кирпич, являясь материей для дома, есть
форма для глины. Поэтому кирпичи - это дом в возможн
| |  скачать работу |
Аристотель |
