Два письма из Евгения Онегина
ени на искренность
признания Татьяны.
Татьяна понимает, на что обрекает себя в случае разглашения Онегиным
тайны письма. И "стыд,", и "презренье" действительно обрушатся на Татьяну.
В XIX веке это позор - писать незнакомому молодому человеку, признаваясь в
любви. Но Татьяна пишет твёрдою рукою, это её выбор. Она всегда сама решает
свою судьбу. Впоследствии лишь от неё зависело решение о свадьбе и переезде
Москву.
Меня с слезами заклинаний
Молила мать; для бедной Тани
Все были жребии равны…
(Гл.8, XLVII)
Мать не приказывала, а молила.
Татьяна уверена, что после прочтения письма Евгений не отвергнет её:
"Хоть каплю жалости храня,// Вы не оставите меня". Значит, знала, что её
полюбят. Интуиция? Или это вовсе не уверенность, а надежда, мольба.
Белинский скажет: "Онегин не узнал своей родной души; Татьяна же узнала в
нём свою родную душу, не как в полном её проявлении, но как в
возможности…"1 . Татьяна догадывалась об этой возможности.
В начале письма по-детски простодушно проступает само собою
разумеющееся единение Тани со своими близкими.
А мы… ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.
Зачем вы посетили нас?
"Девочка чужая" в своей семье, она просто казалась такою. На самом
деле Таня "ласкаться не умела// К отцу, ни к матери своей"(гл.2, XXV).
Да, Татьяна видела Евгения мельком, несколько раз, она внимательно
слушала его, но достаточно ли этого для возникновения настоящей высокой
любви? Кто этот чужой человек, к которому Таня обращается на вы, он намного
старше 18-летней героини, воспитан столицей. Она права: "В глуши, в деревне
всё вам скучно". Ей остаётся только "Всё думать, думать об одном// И день,
и ночь до новой встречи". О чём могла думать юная Таня, воспитанная на
французских романах?
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли всё;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона, и Руссо.
(гл.2, XXIX)
Уж не представлялся ли ей Онегин книжным героем? И она, подобно тысяче
молодых героинь (Кларисса, Юлия, Дельфина), пишет ему письмо. В данном
случае, Пушкин придаёт своей "молодой героине" черты романтического образа.
Она жила романами, видела себя героиней этих романов.
Письмо Татьяны свидетельствует о сентиментальной моде того времени.
Набоков видит это в словах: "Когда я бедным помогала…"1 Вполне возможно,
что это указывает и на род занятий в семье: нищим подавать или "молитвой
услаждать// Тоску волнуемой души". Конечно, молитва и подаяние -
нравственный долг каждого христианина, но в то же время ольгино дело, как
подчёркивает рассказчик, - "чай готовить".
Влияние сентиментальной литературы легко угадать по эпизоду письма "Ты
чуть вошёл, я вмиг узнала,// Вся обомлела, запылала// И в мыслях молвила:
вот он!". Лотман сравнивает эти строки с текстом Карамзина: "Наталья в одну
секунду вся закраснелась, и сердце её, затрепетав сильно, сказало ей: вот
он!"2 . Образы ангела-хранителя и коварного искусителя тоже пришли из
сентиментальных книжек. Как полагает Лотман, "Ангел-хранитель" - это
книжный герой Грандисон, а "Коварный искуситель"- Ловелас. "<<Приникнул
тихо к изголовью…>> - ситуация очень галльская",- определяет Набоков.
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю.
Татьяна самостоятельна в суждениях и поступках. Она выбрала из всех
буяновых, петушковых, пыхтиных своего героя, способного и любить её, и быть
мужем, и отцом детей. Далее следует ещё более интересная фраза:
Перед тобою слёзы лью,
Твоей защиты умоляю.
Возникает вопрос: от кого просит Татьяна защиты? Бродский, ссылаясь на
Сиповского, замечает, что понять это место до конца невозможно, если не
взять во внимание письмо Юлии к учителю Сен-Пре (Руссо, Новая Элоиза). Эта
фраза в буквальном переводе звучит так: "Ты должен быть моим единственным
защитником против тебя"1 . Но ограничиваться только одним заимствованием из
любимого произведения Татьяны нельзя. Татьяна боится одиночества, своей
любви, а значит и самой себя, своих необдуманных поступков, один из которых
она уже совершила.
Вообрази, я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Конечно, её никто не понимает. Ведь
Этой страсти и случайно
Ещё никто не открывал…
Татьяна изнывала тайно.
Ни няне, ни сестре, ни матери не понять "тоску волнуемой души". Для её
скрытного характера исключена возможность "сердечного признания" кому бы то
ни было, кроме Евгения. Лишь его признаёт Татьяна как равного себе по
интеллекту, по начитанности, по способности чувствовать. И если потерять
его, единственно достойного, то останется только погибнуть среди
отвергнутых женихов, а это очень страшно.
Татьяна безропотно примет всё: и отказ Онегина, и его ответ на любовь.
Надежды сердца оживи
Иль сон тяжёлый перерви
Увы, заслуженным укором!
Письмо Татьяны является цельным и самодостаточным по содержанию и по
форме. По содержанию - как волшебной красоты лирическое стихотворение,
такое как его заучивают гимназистки; по форме - как стихотворная эпистола,
в жанре французских сентименталистов. Письмо нежное, робкое, трепетное. В
нём ненавязчиво дыхание молодости, чистоты, невинности. Оно непорочно,
восхищает и смелостью поступка, и искренностью чувств, и благородством.
Татьяна особенная, и не заметить этой исключительности натуры - значит
признаться в собственной косности и духовной слепоте. Онегин - заметил, и
даже увидел в ней музу - но не для себя, а для Ленского ("Я выбрал бы
другую,// Когда б я был, как ты, поэт" гл.3, V). Почему не для себя? Потому
ли, что мыслил себя уже безнадёжно испорченным, пресыщенным, отжившим? Не
было ли это позёрством - или минутным ослеплением, вызванным приступом
хандры? ("…русская хандра// Им овладела понемногу;"гл.1, XXXVIII). Татьяна
своим письмом невольно напомнила "отступнику бурных наслаждений" уловки
"причудниц большого света", что смутило Онегина и направило по ошибочному
пути. Онегину внове искренность Татьяны, он не способен верно оценить её и
отвечает на искренность нравоучением.
4.
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас.
(гл. 1, II)
Онегин - это не поэтический портрет Пушкина, что подчёркивает
рассказчик от лица автора.
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной,
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
Замысловатой клеветы,
Сличая здесь мои черты,
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет,
Как Байрон, гордости поэт,
Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Как только о себе самом.
(Гл.1, LVI)
Пушкин признаётся, что прежде, "как Байрон, гордости поэт", писал
поэмы "о себе самом", а теперь герой существует в условной реальности,
независимо от лирического "Я". Онегин для автора кто угодно: и "добрый
приятель", и "молодой повеса", и "наследник всех своих родных", но только
не собственное отражение. Эти слова Пушкина могут натолкнуть на совершенно
обратный ход мыслей: если Пушкин заблаговременно опровергает возможное
сопоставление его со своим героем, значит, подобное сопоставление
приходило на ум и ему. Но это - материал для отдельного исследования.
Онегин, столичный житель, вполне усвоил правила света.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно.
(Гл.1, IV)
[pic]
Учился он "понемногу чему-нибудь и как-нибудь". Тем не менее, Онегин
"знал довольно по-латыни", что необязательно знать светскому человеку.
Латынь была распространена среди декабристов и тех, кто получил
университетское филологическое образование. Этот язык знали Якушин,
Корнилович, Н.Тургенев. Читал Онегин Ювенала, Публия Вергилия; если бранил,
то, значит, и читал Гомера, Феокрита (в латинском переводе?), не уступая в
начитанности Татьяне. Но если настольная книга Татьяны - "Новая Элоиза"
Руссо, то Онегин увлекался Адамом Смитом, что характеризовало его как
человека иных интересов, чем Татьяна.
Вскоре "постылой жизни мишура" пресытила Онегина, и он, исполненный
презрения к людям ("Кто жил и мыслил,// тот не может в душе не презирать
людей&quo
| |  скачать работу |
Два письма из Евгения Онегина |
