Джордано Бруно
ековыми мыслителями. Эта идея не
противоречила и положению об универсальном значении искупительной жертвы
Христа. Ведь можно допустить, что такая жертва приносилась или должна быть
принесена в каждом из миров Вселенной
Это предположение использовалось для критики идеи о множественности
миров протестантским теологом середины XVI в. Филиппом Меланхтоном, который
считал, что принятие этой идеи означало бы издевательство над таинством
искупления. Богочеловек, писал Меланхтон, пришел в обличии человека в наш и
только наш мир, здесь он прошел свой крестный путь, и мы не можем
допустить, чтобы эта драма повторялась бессчетное число раз во всех
бесчисленных мирах. Понятно, что такое "тиражирование" показалось бы еще
более кощунственным, если бы иные миры находились рядом с нашим, как это
следовало из учения Бруно.
Не исключено также, что в иных мирах вообще не было грехопадения, а
поэтому не нужно и искупление. Наконец, можно считать, что Богочеловек
появился только в одном месте Земли (и всей Вселенной тоже), что ставит
перед последователями Христа миссионерскую задачу космических масштабов.
Поэтому учение о множественности миров вполне могло использоваться для
обоснования миссионерских задач церкви в эпоху великих географических
открытий, когда слово Христа приходилось нести народам, о существовании
которых никто ранее даже не подозревал. Необходимо подчеркнуть, что встречи
с новыми народами ставили перед Европой XVI в. не только миссионерские
задачи. До сих пор путешественники сталкивались с обществами, стоящими на
более низкой ступени социального развития и исповедующими более
примитивные, а то и варварские формы религии. (Последнее обстоятельство для
людей той эпохи было куда важнее технической отсталости.) Но что, если мы
обнаружим народы, по сравнению с которыми сами будем выглядеть дикарями, а
наша религия - варварским суеверием? Во времена Бруно таких народов еще не
встречали, но уже в 1516 г. Томас Мор написал свою знаменитую "Утопию", а в
1602 г. пожизненный узник неаполитанской тюрьмы Томмазо Кампанелла завершил
"Город Солнца" - рассказ мореплавателя, якобы попавшего в идеальное
государство, жители которого значительно опередили другие народы в науке и
социальном устройстве. Заметим, что в 1598 - 1599 гг. Кампанелла возглавил
в Калабрии заговор с целью свержения на юге Италии испанского владычества и
создания там идеального общества, подобного описанному им затем в книге.
Таким образом, фантазии об иных государствах оказывались неразрывно
связанными с попытками революционного переустройства существующих порядков.
Понятно, что аналогичным, и даже куда более мощным, потенциалом могла
обладать идея множественности миров.
Впрочем, вопросы социального равенства интересовали Бруно мало.
Гораздо более его увлекала проблема постижения истинного Бога. Вспомним,
что еще на допросе в Венеции Бруно утверждал, что считает недостойным
благости и могущества Бога создание единственного и конечного мира. Бог
всемогущ, настаивал Бруно, и именно эта, вполне христианская идея,
постепенно привела его к выводу о том, что Бог христианства слишком земной,
слишком антропоморфный, чтобы быть истинным. А значит, поклоняться такому
Богу - кощунство
Биографы философа отмечают, что еще в молодые годы Бруно "не без
влияния реформаторских идей выставил из кельи образа святых, оставив одно
лишь распятие: в почитании образов он видел остатки языческого многобожия и
идолопоклонства" [11, с. 27].
Для правильного понимания творчества Бруно и роли в нем идеи
множественности миров важно учитывать то, что Бруно не был ученым, хотя и
затрагивал в своих сочинениях научные проблемы. Он плохо разбирался в
астрономии и математике, а как философ-логик значительно уступал своему
учителю - Николаю Кузанскому. Тем не менее Бруно лучше многих современников
чувствовал динамизм своей эпохи, ее устремленность к радикально новому, ее,
по словам Гегеля, "одержимость бесконечностью". Свое ощущение эпохи Бруно
попытался выразить в философско-религиозном учении, которое он называл
"героическим энтузиазмом", "философией рассвета" и т. п. Это учение должно
было, по-видимому, прийти на смену христианству, чтобы способствовать
преодолению разногласия между протестантами и католиками, а также чтобы
включить в себя идеи коперниканства, бесконечности Вселенной и, самое
главное, нового человека, способного рассекать ограничивающий его волю и
разум "кристалл небес"
В диалоге "Пир на пепле" Бруно признается, что поначалу отнесся к идее
движения Земли как к безумию и лишь постепенно, в ходе своих философских
поисков, осознал истинность этой идеи. Таким образом, не астрономия сделала
Бруно еретиком, а весьма распространенное в ту эпоху стремление обновить
христианство, побудившее его искать подходящие основания для такого
обновления в идеях Коперника, в античной философии, магии и, наконец, в
учении о множественности миров.
Надо сказать, что многое из бруновской "философии рассвета" ранее уже
разрабатывалось философами и теологами (идея деперсонифицированного бога,
непостижимого с помощью земных аналогий; новое понимание человека и его
места в мире; проблема синтеза Библии и Книги Природы и т. д.) или, во
всяком случае, носилось в воздухе. Однако двигаться по этому пути слишком
последовательно мыслители эпохи Возрождения опасались из-за возможности
разрыва с христианством. Причем этого разрыва боялись не от недостатка
мужества, а уже хотя бы потому, что, теряя связь с Христом, человек терял
основу для постижения истины. Отсюда проблема "христианской совести", о
которой говорил А. Ф. Лосев. Люди Ренессанса, писал он, "тоже были своего
рода героическими энтузиастами. Но всех их страшила трагедия изолированной
человеческой личности (потерявшей связь с Христом. - Ю.М.), и если они
увлекались ее самоутверждением, то скоро тут же каялись в этом". Другое
дело - Бруно, который заполнял возникающий при разрыве с христианством
идейный вакуум религиозно-мистическим чувством связи с иными мирами,
обитатели которых могли, подобно жителям островов-утопий, приблизиться к
постижению истинного Бога в большей степени, чем земляне. Вот с позиций
этих вероятных учений Бруно и мог смотреть на христианство так, как на него
не смотрели со времен римских императоров: не как на универсальный путь к
спасению, а как на местечковую религию, смесь суеверий и шарлатанства
Существенную роль в формировании у Бруно таких взглядов могла сыграть
распространившаяся в эпоху Ренессанса и, безусловно, хорошо известная
инквизиции античная антихристианская литература, намеки на которую можно
найти в работах Бруно "Изгнание торжествующего зверя", "Пир на пепле" и
"Тайна Пегаса".
По-видимому, возможность такого взгляда на христианство "сверху", с
позиций более совершенных, более адекватных реалиям XVI в. религий, могла
показаться инквизиции куда страшнее, чем реформация или атеизм. Ведь и
протестантизм, обвинивший Ватикан во всех смертных грехах, но сам затем в
них погрязший, и примитивный атеизм, смело утверждавший, что Бога нет, но
затруднявшийся объяснить, что же правит миром, христианства как такового не
затрагивали. Более того, протестантизм, даже внеся в христианство ряд
фундаментальных новаций, провозглашал себя возвратом к евангельской,
раннехристианской традиции, не испорченной папством. Другое дело -
"философия рассвета" Джордано Бруно, сохраняющая веру в Творца и (в то же
время) устремленная вперед, в Неведомое, включающая или пытающаяся включить
в себя мировоззренческую революцию XVI в. и воздвигающая всемогущему Богу
единственно достойный ему храм в виде бесконечной Вселенной, заполненной
бесконечными мирами, обитатели которых различными путями движутся к
постижению той истины, которая приоткрылась бывшему доминиканскому монаху,
живущему на планете Земля.
Фундаментальная новация Бруно состояла во введении в религию идеи
прогресса, т. е. представления о том, что с ходом времени происходит не
деградация некоего "золотого века", истинной мудрости, подлинной святости и
т. п., а наоборот, приумножение и совершенствование знаний, включая знание
о Боге. "Современная мудрость превосходит мудрость древних", - писал Бруно
в книге "Пир на пепле" [10, с. 63 - 64]. Тем самым он обнаруживал в истории
необратимое развитие и экстраполировал его на иные миры, многие из которых
могли уйти в своей эволюции дальше Земли
В. С. Библер отмечал, что только начиная с XVIII в. "утопический
социальный строй расположен уже не рядом с государством наличным (в том же
времени, но в другой точке пространства, в "нигде"), теперь новый истинный
строй социального бытия встраивается в шкалу временнеую на основе идеи
прогресса" [12, c. 16]. По сути идея множественности миров играла для Бруно
примерно ту же роль, какую для последующих столетий играла идея прогресса -
условия непременного изменения всех существующих социальных институтов.
Именно поэтому, как мне представляется, отрекаясь в ходе следствия от
многих ересей, Бруно категорически не желал отрекаться от своих
космогонических идей, при помощи которых он обосновывал возможность и
необходимость дальнейшего обновления церкви - главного социального
института тог
| |  скачать работу |
Джордано Бруно |
