Феномен смерти и отношение к нему в различные возрастные периоды жизни
ировоззренческой ориентации. Деисты, в отличие от христиан, отрицали
изначальный грех (зло) человеческой природы, за который и следует расплата
- смерть. Напротив, считали они, человек от природы добр и только среда
обитания, несовершенные общественные отношения толкают его в объятия
знаменитой латинской пословицы "Человек человеку волк". А значит, смерть не
является возмездием, можно не бояться ни смерти, ни адских мук, поскольку и
Бог - это не персонифицированное существо в ветхозаветном понимании, а,
скорее, часовщик, который некогда соорудил часы-Вселенную, завел пружину
нашего мира и, закончив работу... забыл о ней. Так же бесцеремонно отрицали
святую Троицу и пантеисты, для которых Бог был растворен в каждой частице
мира. Добавим сюда еще философский идеализм XVIII века - и перед нами
возникнет пестрая картина новой философии бытия и смерти. Философии,
где, с одной стороны, человеку напоминали о том, что он является лишь
"пищеводной трубой", так же как его меньшие братья, лишь "бесконечно более
облагороженной" (Гердер), - а с другой стороны, возводили "моральный закон
во мне" в абсолют (Кант).(30).
XIX век. Тут вам и Дарвин, и Карл Маркс, и Шопенгауэр, и Ницше.(28).
Господи, да кого только нет! А если добавить еще похмелье от Великой
французской революции и наполеоновских войн, поневоле закружится голова. А
если вспомнить, что последнюю ведьму сожгли в Испании в 1826 году, а в
Мексике - аж в 1860-м, то станет понятной фантастическая амплитуда века.
Одни, подобно православному святому старцу Серафиму Саровскому, заранее
изготовившему себе гроб собственными руками, относились к смерти как к
привычному и даже радостному делу. Другие (французская актриса Сара Бернар)
спали в гробу - не из желания эпатировать публику, а просто так, не
придавая этому особого значения. И в то же время философы эмоционального
типа (неоэмпирики, точнее, психоэмпирики) не говорили - вопили о смерти.
Среди этих воплей самый громкий принадлежал Артуру Шопенгауэру. Он полагал,
что мир, основанный на стихийной, неведомо откуда взявшейся "воле к жизни",
не достоин самого себя, ибо раздроблен на множество "маленьких воль",
каждая из которых претендует на самообожествление. Так не честнее ли
признаться в абсурде "войны всех против всех", в том, что наш мир - не
наилучший, а наихудший из возможных? Отсюда - один шаг до идеи
самоуничтожения.
Один из наследников Шопенгауэра, Фридрих Ницше, мысли о смерти сжал в
своих книгах, как пружину (она раскручивается до сих пор). Заменив волю к
жизни волей к власти, он пытался таким образом преодолеть страх перед
ватной стеной, отсекающей шум и ярость жизни. Смерть для него - не аморфное
существо, а катализатор действия, гениальный спарринг-партнер на
ристалище мира, побуждающий человека напрягать все жизненные
силы.(2С.612).
Хайдеггер считал смерть куда более важным явлением, чем жизнь, ибо
она, смерть, и делает жизнь - жизнью, персонифицирует ее. Наше бытие, по
Хайдеггеру, - это есть "бытие-к-смерти" (сравним с Кьеркегором: "болезнь к
смерти"). Мысль глубокая и мелкая одновременно. Однако куда больше
констатации нас интересует преодоление. А вот преодоления смерти Хайдеггер
нам не обещает. Ибо если есть преодоление, то нет "самости" бытия, а есть
только "несобственное", анонимное существование - то, что христианин назвал
бы "богорастворенностью", а буддист - уходом в нирвану. Сие же никак не
может устраивать самоосознающую личность с ее маниакальным
антропоцентризмом. (9С.149).
Вообще, философы XX века страдали невероятным "ячеством". Они с
мальчишеским азартом разрушали замки на песке, возведенные их
предшественниками, и строили свои - воздушные замки. Воздушные - в том
смысле, что терминология Хайдеггера, Ясперса, Сартра, Камю, Маркузе, Адорно
и других построена на смысловых структурах, работающих на самое себя, не
обеспеченных внеличностной семантикой.
Философские школы и течения XX века понятие смерти намертво увязали с
понятием времени. Впрочем, о подобном говорили - правда, в ином, моральном
плане - и писатели. "Memento mori" - великое слово, - размышлял Лев
Толстой. - Если бы мы помнили то, что мы умрем, вся жизнь наша получила бы
совсем другое назначение. Человек, зная, что он умрет через полчаса, не
будет делать ни пустого, ни глупого, ни, главное, дурного в эти полчаса. Но
полвека, которые, может быть, отделяют тебя от смерти, разве не то же, что
полчаса? Перед смертью и перед настоящим времени нет".(35).
Конечно, для конкретного человека время - это, скорее, психологическая, чем
физическая категория. В этом смысле главное свойство времени парадоксально
- оно (время) обладает бесконечным количеством конечных отрезков (здесь
уместно вспомнить знаменитые апории (парадоксы) античного философа Зенона
"Стрела" и "Ахиллес и черепаха", в которых время и движение разложены на
бесконечное число отрезков), и это делает субъекта, воспринимающего время,
фактически бессмертным. Еще раз вспомним блестящую формулировку Эпикура:
"Самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как,
пока мы существуем, смерть еще отсутствует, когда же она приходит, мы уже
не существуем". Нечто похожее встречается и у Марка Аврелия: "Самая
продолжительная жизнь ничем не отличается от самой краткой. Ведь настоящее
для всех равно, а следовательно, равны и потери - и сводятся они всего-
навсего к мгновению. Никто не может лишиться ни минувшего, ни грядущего.
Ибо кто мог бы отнять у меня то, чего я не имею?"
По сути дела, человек смертен не для себя, а лишь для постороннего
наблюдателя. Эту простую мысль подтверждает и принцип релятивизма,
характерный для современного научного и философского мышления. Впрочем,
здесь мы уже вступаем на суверенную территорию науки, изучающей Психею
(душу).
С точки зрения психологии...
В конце XIX - начале XX века вера в научное познание мира достигла
апофеоза. Новейший рационализм попытался разложить наши фобии, мотивации,
эмоции и т.п. чуть ли не на атомы. Однако первоначальная эйфория постепенно
сменялась разочарованием - оказалось, что смерть не так сложна, как о ней
говорят, - она гораздо сложнее. Кроме того, большое количество школ и
течений в психологии сделали невозможной единую трактовку понятия смерти с
позиций этой науки.
Знаменитый Зигмунд Фрейд в своих ранних трудах делал акцент
исключительно на сексуальность. Смерть играла относительно малую роль и не
находила отдельного выражения в рисуемой им картине человеческого
подсознания. Страх смерти интерпретировался как производное от тревожности,
связанной с разлукой или страхом кастрации, и коренился, с его точки
зрения, в предэдиповых и эдиповых стадиях развития либидо. Впоследствии, в
результате клинических наблюдений, Фрейд изменил свои взгляды на смерть,
сформулировав обширную биопсихологическую теорию человеческой личности. В
работе «По ту сторону принципа удовольствия»(8С.55). он постулировал
существование двух типов инстинкта: служащего сохранению жизни и
стремящегося вернуть ее туда, откуда она произошла. Если раньше,
практически все проявления агрессивности он оценивал как форму
сексуальности и определял как садистские по существу, то в новой концепции
Фрейд соотнес их с инстинктом смерти. Данный инстинкт действует в
человеческом организме с самого начала, постепенно превращая его в
неорганическую систему. Разрушительная сила может и должна быть частично
отвлечена от своей основной цели и переключена на другие организмы. Судя по
всему, для инстинкта смерти не важно, действует ли он по отношению к
объектам внешнего мира или против самого организма, но важно достижение
главной цели – разрушения.
В своей последней значительной работе «Очерк психоанализа» Фрейд
делает замечания, касательно роли инстинкта смерти, указывая на коренную
дихотомию между двумя могучими силами – инстинктом любви ( Эросом ) и
инстинктом смерти ( Танатосом ). По Фрейду, влечение к смерти - это
присущие индивиду, как правило, бессознательные тенденции к саморазрушению
и возвращению в неорганическое состояние. Данная концепция стала для него
ведущей в последние годы жизни, но она не вызвала большого энтузиазма со
стороны его последователей и не была включена в основное русло
психоанализа. Предпологалось, что на возникновение теории Фрейда о
существовании инстинкта смерти, глубоко повлияла его реакция на первую
мировую войну.( 8С.108).
В своем эссе «О психологии бессознательного»(8С.115). Карл Густав Юнг
возразил против концепции Фрейда о существовании двух основных инстинктов –
Эроса и Танатоса. Юнг также не согласился с тезисом о том, что целью Эроса
является создание возможно большего числа связей и сохранения их, а целью
Танатоса – их разрыв и, таким образом, уничтожение. Юнг аргументировал это
тем, что подобный выбор противоположностей отражает точку зрения сознания,
а не движущие силы подсознания. Согласно Юнгу, логической
противоположностью любви является ненависть, а Эроса – Фобус ( страх ).
Однако, психологическая противоположность любви есть воля к власти. Там,
где царит любовь, нет воли к власти, а там, где воля безмерна, нет любви.
Согласно Юнгу, Эрос не эквивалентен жизни, но для того, кто думает так,
противоположностью Эроса, конечно же будет смерть. Все мы ощущаем: то, что
противостоит нашим высшим жизненным принципам, должно быть разрушительным и
дурным, и , будучи не в состоянии соотнести это ни с какой позитивной
жизненной силой, мы избегаем и боимся его.(8С.134).
Особый вклад Юнга в танатологию состоит в его глубочайшей уверенности в
том, насколько могуче в подсознании представлены мотивы, связанные со
смертью. Он и его последователи привлекли внимание з
| |  скачать работу |
Феномен смерти и отношение к нему в различные возрастные периоды жизни |
