Комический образ героя-обывателя в сатирических рассказах М.М.Зощенко
азовой немецкой атаке) и употребляемые кстати и некстати излюбленные
словечки героя («Я, говорю, человек не освещенный», «А был князь ваше
сиятельство со мной все равно как на одной точке»). Столкновение этих
разнородных элементов создает особый не конкретизированный тон
повествования, особую, неопределенно-сказовую интонацию, за которой
проступает комический облик простоватого неудачника. Несмотря на внешние
прикрепление к определенному лицу, свой общий, неконкретизированный
характер сказ еще почти не утратил, прикрепление же его к лицу бывалому в
известной мере даже оправдывало сложность, «эклектичность!» языка
Синебрюхова.
Кстати, эта «эклектичность», эта подчеркиваемая писателем
«вторичность» языка героя породила одну из первых отрицательных оценок как
«Рассказов Синебрюхова», так и поисков Зощенко в сфере языка в целом.
«Характерно, что у крупных художников прием стилизации,- писал критик
Н.Асеев в рецензии на «Рассказы Синебрюхова»,- обычно покрывался общей
высокой художественностью выполнения- рассказы Рудого Панька, повести
Белкина, частичная стилизация у Достоевского. И наоборот, у второстепенных
величин метод этот всегда выпирал наружу, апеллировал к постоянной
специфической настроенности читателя, к необходимости подмечать те особые
«словечки и выраженьица», которые обусловливали такой прием…
М.Зощенко, стилизуя свой язык под штабного писаря, идет по второму из
указанных нами путей. Поэтому фактура рассказов довольно однообразна,
фабула - анекдотична, а затраченное на прочтение рассказов время не
оправдано ни внутренним, ни внешним их мастерством».1
Асеев конечно же был не прав. Не прав, во-первых, поставив под
сомнение качественный уровень «Рассказов Синебрюхова». Не прав, во-вторых,
увидев в языке Синебрюхова только стилизацию. Ибо стилизация- это некое
подражание, хотя реально существующего. Зощенко же поставил перед собой
иную задачу («Я почти ничего не искажаю. Я пишу на том языке, на котором
сейчас говорит и думает улица».2
И если Асеев увидел в «Рассказах Назара Ильича господина Синебрюхова»
в первую очередь «выпирание» одного из приемов стилизации, то другой их
читатель, критик А.Воронский, наиболее характерную особенность «Рассказов
Синебрюхова» усматривал в отсутствии авторской позиции, занимаемой по
отношению к герою.
«Закрывая книжку рассказов, читатель все-таки остается в недоумении:
Синебрюховых-то немало, но непонятно: не то это накипь, не то сама
революция…То, что потрясло всю Россию от края до края и звонким гулом
прокатилось по всему миру, заставило одних совершать величайшие подвиги, а
других величайшие преступления, -где отзвук всего этого?»3
Да, действительно, Синебрюхов социально пассивен, но с каких это пор
не художнику, а пишущей о нем критике принадлежит право выбора героя и
темы? И почему Зощенко обязан был писать либо о «накипи», либо о «самой
революции»? Почему он не мог писать о накипи на революции, о том рядовом
человеке, которого предстояло еще долгие годы просвещать и воспитывать;
чтобы он воспринял завоевания Октября не как «чужие», но как свои
собственные? Почему такого человека, по существу олицетворяющего «улицу»,
непременно надо было квалифицировать по признаку «красное-белое», «подвиги-
преступления»?
Сегодня в этих первых отзывах о первой книжке рассказов Зощенко
отчетливо просматриваются истоки того самого недоумения и непонимания,
которое будет сопровождать художника на протяжении практически всей жизни:
литературного героя станут отождествлять с автором.
Позже, говоря о комическом у Чехова и об искажении его писательского
облика критикой тех лет, Зощенко напишет: «Критика стала смешивать
художника с его персонажами. Настроения персонажей чеховских произведений
отождествлялись с настроениями писателя. Это была вопиющая ошибка».1
К сожалению, это относящееся к Чехову высказывание Зощенко вполне
может быть отнесено к нему самому. Во всяком случае, страдать в дальнейшем
от этой «вопиющей ошибки» Зощенко довелось ничуть не меньше, чем Чехову.
Рассмотрим еще некоторые рассказы писателя.
Рассказ «История болезни» начинается так: «Откровенно говоря, я
предпочитаю хворать дома. Конечно, слов нет, в больнице, может быть,
светлей и культурней. И калорийность пищи, может быть, у них более
предусмотрена. Но, как говориться, дома и солома едома».
Больного с диагнозом «брюшной тиф» привозят в больницу, и первое, что
он видит в помещении для регистрации вновь поступающих,- огромный плакат на
стене: «Выдача трупов от 3-х до 4-х». Едва оправившись от шока, герой
говорит фельдшеру, что «больным не доставляет интереса это читать». В ответ
же он слышит: «Если…вы поправитесь, что вряд ли, тогда и критикуйте, а не
то мы действительно от трех до четырех выдадим вас в виде того, что тут
написано, вот тогда будете знать». Далее медсестра приводит его в ванну,
где уже купается какая-то старуха. Казалось бы, медсестра должна извиниться
и отложить на время процедуру «купанья». Но она привыкла видеть перед собой
не людей, а пациентов. А с пациентами чего церемониться? Она спокойно
предлагает ему залезть в ванну и не обращать на старуху внимания: «У нее
высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь
без смущения».
На этом испытания больного не заканчиваются. Сначала ему выдается
халат не по росту. Затем, через несколько дней, уже начав выздоравливать,
он заболевает коклюшем. Все та же медсестра ему сообщает: «Вы, наверно,
неосторожно кушали из прибора, на котором ел коклюшный ребенок». Очень
характерно: виноват не тот, кто отвечает за чистоту прибора, а тот, кто из
него «кушает».
Когда же герой окончательно поправляется, ему никак не удается
вырваться из больничных стен, так как его то забывают выписать, то «кто-то
не пришел, и нельзя было отметить», то весь персонал занят организацией
движения жен больных. Дома его ждет последнее испытание: жена рассказывает,
как неделю назад она получила из больницы извещение с требованием: «По
получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа».
«История болезни»- один из тех рассказов Зощенко, в которых
изображение грубости, крайнего неуважения человека, душевной черствости
доведено до предела. Человек, выписываясь из больницы, радуется уже тому,
что остался жив, и, вспоминая больничные условия, предпочитает «хворать
дома». Знакомая ситуация?
В сатирических рассказах 20-х гг. Зощенко прежде всего приподымает
завесу над тайной семейно-родственных отношений, показывая излучины
дремотной обывательской души. В семейной сфере, наиболее скрытой от
постороннего глаза, сохранились во многом нетронутыми прежние обывательские
идеалы и устремления. Развенчивание этих представлений сатирик и делает
своей главной целью…
В сатирических новеллах Зощенко выступал обличителем духовной
окуровщины, сатириком нравов. Это не политическая сатира, какой являлась
обличительная поэзия Маяковского и Д.Бедного. Зощенко избрал объектом
анализа мещанина-собственника-накопителя и стяжателя, который из
политического противника стал противником в сфере морали, рассадником
пошлости.
Сатирические произведения Зощенко скорее описательны, нежели
повествовательны. Круг действующих лиц предельно сужен, нет образа толпы,
массы, зримо или незримо присутствующего в юмористических новеллах. Темп
развития сюжета замедлен, персонажи лишены того динамизма, который отличает
героев других произведений зрелого мастера.
В сатирических рассказах герои менее грубы и неотесаны, чем в
юмористических новеллах. Автора интересует прежде всего духовный мир,
система мышления внешне культурного, но тем более отвратительного по
существу мещанина. Как ни странно, но в сатирических рассказах Зощенко
почти отсутствуют снаржированные, гротескные ситуации, меньше комического и
совсем нет веселого.
Нередко сатирическое произведение писателя строится как простое и
безыскусное повествование о том или ином эпизоде в жизни героя. Рассказ
похож на очерк, сценку, репортаж, в котором автор ничего не придумал, а
просто выхватил из жизни тот или иной эпизод и поведал о нем с прилежностью
хроникера.
Однако основную стихию зощенковского творчества 20-х гг. составляет
все же юмористическое бытописание. Зощенко пишет о пьянстве, о жилищных
делах, о хулиганстве, о неудачниках, обиженных судьбой. Словом, выбирает
объект, который сам достаточно полно и точно охарактеризовал в повести
«Люди»: «Но, конечно, автор все-таки предпочтет совершенно мелкий фон,
совершенно мелкого и ничтожного героя с его пустяковыми страстями и
переживаниями».1
Рассмотрим подробнее в качестве примера рассказ «Кузница здоровья» -
один из наиболее характерных для Зощенко 20-х гг.
«Крым-это форменная жемчужина. Оттуда народ приезжает- только диву
даешься. То есть поедет туда какой-нибудь дряхлый интеллигентишка, а назад
приезжает- и не узнать его. Карточку раздуло. И вообще масса бодрости,
миросозерцания».2
Это авторское положение о благодарности южного края воспринимается
полностью и на веру, поскольку в нем утверждается всем известная истина. В
других случаях отсутствие в начале рассказа такого тезиса-трюизма
компенсируется уверениями, что все разыскиваемое - сущая правда, что тут
нет ни капли вымысла( «Дрова», «Расписка», «Приятная встреча» и др.). Порой
начало рассказа строится на точно
| |  скачать работу |
Комический образ героя-обывателя в сатирических рассказах М.М.Зощенко |
