Литературно-критическая деятельность Н. М. Карамзина
объяснял способностью Карамзина как редактора и журналиста «следить за
современными политическими событиями и передавать их увлекательно».
Белинский в заслугу Карамзину ставил «умное, живое передавание политических
новостей столь интересных в то время» (IX, 678). Он писал, что Карамзин
составлял книжки «Вестника Европы» «умно, ловко и талантливо» поэтому их
«зачитывали до лоскутков» (VI, 459).
Неоднократно подчеркивая важную роль Карамзина в формировании русской
читающей публики («он создал в России многочисленный в сравнении с прежним
класс читателей, создал, можно сказать, нечто вроде публики» – IX, 678),
Белинский имел в виду и уменье Карамзина как редактора и журнального
сотрудника устанавливать тесные контакты журнала с читателями.
Наряду с переводами из иностранных авторов и периодических изданий в
отделе «Литература и смесь» помешались художественные произведения в стихах
и прозе русских писателей. Карамзин привлек к сотрудничеству Г. Р.
Державина, M. M. Хераскова, Ю. А. Нелединского-Мелецкого, И. И. Дмитриева,
В. Л. Пушкина, В. А. Жуковского и часто сам выступал на страницах журнала
(повести «Моя исповедь», «Рыцарь нашего времени», «Марфа-посадница» и
другие, а также публицистические статьи). Материалами этого отдела
определялась литературная позиция «Вестника Европы» – защита
сентиментализма.
В отличие от «Московского журнала» Карамзина, в «Вестнике Европы» не
было отдела критики. Редактор мотивировал его отсутствие, во-первых,
нежеланием наживать врагов среди писателей, а во-вторых, тем, что
серьезная, строгая критика возможна только при богатстве литературы, в
России еще не достигнутом.
Как и многие его современники, Карамзин тяжело переживал деспотизм
павловского правления, как и они, поверил либеральным речам Александра I и
приветствовал царя. Он начал издавать «Вестник Европы» в духе либеральных
веяний своего времени, восхваляя в деятельности правительства все то, что
способствует превращению России из деспотии в просвещенную монархию.
Защищая незыблемость крепостного душевладения, Карамзин в то же время
призывал помещиков быть гуманными и великодушными в обращении со своими
крестьянами; он наивно верил в возможность подобного рода отношений в
условиях крепостной России. Вот идеал Карамзина: «Российский дворянин дает
нужную землю крестьянам своим, бывает их защитником в гражданских
отношениях, помощником в бедствиях случая и натуры: вот его обязанность!
Зато он требует от них половины рабочих дней в неделе: вот его право!».
Заявляя, что «дворянство есть душа и благородный образ всего народа»,
Карамзин настаивает, что дворянин может называться истинным гражданином и
патриотом в том случае, если он «печется о своих подданных».
Карамзин грустит по поводу того, что в России литература и наука не
пользуются таким же признанием, как другие виды деятельности человека, что
светские люди чуждаются занятий литературой и наукой (статья «Отчего в
России мало авторских талантов?», 1802, № 14). Он с удовлетворением
отмечает рост книжной торговли не только в Москве и Петербурге, но и в
провинциальных городах, подчеркивая большие заслуги в этом замечательного
просветителя Н. И. Новикова («О книжной торговле и любви ко чтению в
России», 1802, № 9). Карамзин указывает также на значение московского
периода журнально-издательской деятельности Новикова (1779–1789 гг.),
сообщает, что при Новикове тираж «Московских ведомостей» возрос с 600 до
4000 экземпляров, и приводит любопытную социальную характеристику читателей
газет. Оказывается, дворяне предпочитают читать журналы и пока еще не
приучили себя к русским газетам: «Правда, что еще многие дворяне, и даже в
хорошем состоянии, не берут газет, но зато купцы, мещане любят уже читать
их. Самые бедные люди подписываются, и самые безграмотные желают знать, что
пишут из чужих земель». Далее Карамзин поясняет: «Одному моему знакомцу
случилось видеть несколько пирожников, которые, окружив чтеца, с великим
вниманием слушали описание сражения между австрийцами и французами. Он
спросил и узнал, что пятеро из них складываются и берут московские газеты,
хотя четверо не знают грамоте; но пятый разбирает буквы, а другие слушают».
После Карамзина «Вестник Европы» утрачивает свои положительные
журнальные качества – современность и злободневность.
2.3. Карамзин – критик.
Карамзин не ограничивался чисто субъективной и эмоциональной оценкой
произведений. Он пытался осознавать свои оценки теоретически, рассматривая
критику и эстетику, по возможности, как строгую науку: «эстетика есть наука
вкуса». Это тезис проф. Э. Платнера, лекцию которого слушал Карамзин в 1789
году в Лейпциге. Платнер, в свою очередь, опирался на Баумгартена, который
в 1750-х гг. впервые обособил эстетику как отдельную область науки,
отличающуюся от логики, области разума и рассудка.
Перед Карамзиным, по сравнению с классицистами, вставали новые
вопросы: «Не есть ли красота и совершенство нечто весьма относительное или,
лучше сказать, нечто такое, чего во всей чистоте не найдешь ни у какого
народа и ни в каком сочинении?»; «…разве древние без всякого исключения
могут быть для нас оригиналами?».
Карамзин дальше Ломоносова и Тредиаковского продвинулся в разработке
представлений о принципиальной связи между искусством и жизненным фактом.
Искусство должно опираться на реальные впечатления. В то же время Карамзин
считал, что изображение в искусстве имеет свои законы и не сводится к
рабской верности факту.
В статье «Что нужно автору?» Карамзин говорил о том, что позднее
получило название пафоса творчества: «Слог, фигуры, метафоры, образы,
выражения – все сие трогает и пленяет тогда, когда одушевляется чувством…».
Талант сочетается с «тонким вкусом», «знанием света», владением «духом
языка своего», терпением, упорством в преодолении трудностей, во многом
«работа есть условие искусства». Талант – дар природы, но от обстоятельств
зависит, разовьются или погибнут его задатки. Талант – вещь естественная,
не нечто божественное, он нуждается в поощрении и выучке.
Как бы ни был противоречив Карамзин и как бы ни декларировал он, что
художник всегда пишет лишь «портрет души и сердца своего», во всем искал
для творчества опору в реальности и требовал подлинной художественности
изображений. Так, в романе Ричардсона «Кларисса Гарлоу», разбору которой
критик посвятил специальную статью 1791 г., он ценил прежде всего «верность
натуре». Эта статья стала зерном целой теории характеров. Термин «характер»
обозначает здесь не просто душевный строй человека, а особенность сложной
души, сотканной из противоречий.
Карамзин чувствовал, что проблема характера – центральная в
сентиментализме и логически вытекает из принципов изображения
чувствительности, индивидуальности. Он полно исследовал соотношение понятий
«темперамент» и «характер». В «Письмах русского путешественника» писатель
сформулировал свою позицию так: «Темперамент есть основание нравственного
существа нашего, а характер – случайная форма его. Мы родимся с
темпераментом, но без характера, который образуется мало-помалу от внешних
впечатлений». Карамзин стремился постичь характеры в их связи с
историческими обстоятельствами. Также его мысль углублялась в двух
направлениях: он искал национальную определенность характеров и средства
индивидуализации языка.
В рассуждениях Карамзина о судьбах русского национального характера
(«Речь, произнесенная на торжественном собрании императорской Российской
академии», 1818 г.) можно найти элементы будущих «западничества» и
«славянофильства». С одной стороны, писатель положительно оценивает влияние
петровских реформ на культуру России: «…красоты особенные, составляющие
характер словесности народной, уступают красотам общим: первые изменяются,
вторые вечны. Хорошо писать для россиян: еще лучше писать для всех людей».
Но тут же Карамзин заявлял: «…Великий Петр, изменив многое, не изменил
всего коренного русского… Сии остатки, действие ли природы, климата,
естественных или гражданских обстоятельств еще образуют народное свойство
россиян…»
Глубоко подходил Карамзин и к проблеме языка, связывая ее с проблемой
характеров. Он строил свою стилистику, исходя из совсем других задач,
нежели Ломоносов с его теорией «трех штилей». Для его эстетических задач,
для языковой характеристики персонажей нужны были все стили русского
литературного языка. Главным в их соотношении оказывалась передача полноты
и сложности психологических переживаний, исторического и национального
колорита.
Карамзиным были провозглашены и подтверждены собственной литературной
практикой принципы так называемого «нового слога». Суть его сводилась к
упрощению письменной речи
| |  скачать работу |
Литературно-критическая деятельность Н. М. Карамзина |
