Макс Хоркхаймер
победно торжествует на руинах философии, храня молчание по поводу жизненно
важных проблем. Она изготовилась служить дьявольским силам, и сегодня
“сциентизм не обуздывается воинственной религией”. Панацеи остаются
панацеями.
Выводы неутешительны: “I. Природа представляется простым инструментом
в руках человека, объектом эксплуатации, которая при отсутствии цели не
знает ограничений. 2. Мышление, не обслуживающее определенные групповые
интересы, считается поверхностно бесполезным. 3. Такая умственная
деградация вполне устраивает власти предержащие, с помощью прирученных
"мыслителей" удобно контролировать капитал и рынок труда. 4. Массовая
культура навязывает образ жизни, принятый теми, кто, ненавидя, на словах,
тем не менее, восхваляет его. 5. Продуктивная способность рабочих подчинена
техническим требованиям, а городские власти определяют стандарты по
собственному усмотрению. 6. Обожествление промышленной деятельности не
знает пределов. Несуетность воспринимается как порок, если время
бездеятельности превышает то, которое необходимо на восстановление сил. 7.
Значение "продуктивности" соизмеряется термином "пользы", соотносимой с
властными структурами, а не с всеобщей необходимостью”.
В такой ситуации самая дельная услуга, которую разум мог бы предложить
человечеству, – это разоблачение того, что называется разумом. По-
настоящему нашу эпоху представляют те, кто прошел круги ада, страданий и
деградировал в неравной борьбе с палачами. Такие люди меньше всего похожи
на персонажей, раздутых по законам поп-культуры. Безвестные мученики
концентрационных лагерей стали символом человечности, рвущейся на Божий
свет. “Задача философии – перевести все это на язык слов, чтобы люди смогли
услышать голоса, превращенные тиранией в молчание”.
Ностальгия по “совершенно Иному”
С возрастом Хоркхаймер стал отходить от марксистских и революционных
идеалов своей молодости. “Всякое конечное существо и человечество в целом
конечны; тот, кто возомнил себя последней, высшей и единственной
ценностью,, становится идолом, жаждущим кровавых жертв”, – писал Хоркхаймер
в 1961 г. (опубликовано в интервью под названием “Ностальгия по совершенно
Иному”).
Опасность национал-социализма, признавался Хоркхаймер, заставляла
искать противовес в марксизме. Казалось, только революция способна победить
это зло. “Марксизм в мою бытность революционером был ответом на тиранию
правого тоталитаризма, хотя уже тогда были сомнения в том, что солидарности
пролетариата достаточно для построения справедливого общества... Иллюзии
лопнули как мыльные пузыри: социальное положение пролетариата улучшилось и
без революции, а общий интерес больше не основание для социальных перемен.
Оказалось, что, помимо классовой солидарности, существует солидарность
людей вообще, вытекающая из того факта, что все они ограничены, страдают и
умирают”. И если все так, то разве не изначально человеческим выглядит
“общий интерес создать мир, в котором человеческая жизнь была бы
прекраснее, продолжительнее, менее горькой и, хотелось бы добавить, да
трудно в это поверить, – мир, способствующий развитию духа”.
Как можно быть безразличным к несправедливости и страданию? Но мы,
люди, конечные существа, и если не можем не смириться, то уж наверняка не
имеем права относиться к историческому – политике, теории или государству,
– как чему-то абсолютному. Наша конечность не доказывает существования
Бога. И все-таки есть нужда в теологии, понятой не как наука о Божественном
или о Боге, а как “признание, что мир есть феномен. Нет абсолютной истины,
а есть лишь последняя реальность, теология (я хотел бы быть понятым
правильно), есть надежда на то, что, несмотря на характерную для мира
несправедливость, несправедливость не сможет утвердиться в качестве
последнего слова”.
Теология, следовательно, по мнению Хоркхаймера, стала выражением
ностальгической веры в то, что “убийца не сможет долго торжествовать над
невинной жертвой”. “Ностальгию по совершенно истребленной справедливости”
нельзя реализовать в истории. Даже лучшее общество, покончившее с
социальным хаосом, не в состоянии компенсировать несправедливость прошлого
и восстановить природные богатства”. Все же это не значит, что нужно
смириться с удушающей атмосферой автоматизированного общества. Даже если
изменения вскоре окажутся необратимыми, сегодня еще не поздно многое
сделать. Как минимум философу доступна критика существующего порядка, чтобы
удержать людей от способа мыслить и действовать на потребу бездушной
социальной организации.
Таким образом, подытоживая все вышесказанное, вкратце необходимо
отметить следующее. Макс Хоркхаймер выдвинул ряд идей, определивших
ориентацию школы и ее деятельность как “практической социальной философии”.
Социально-философское понимание обществ. жизни предполагало комплексный,
интердисциплинарный подход к изучению различных аспектов современного
общества, осуществляемый силами сообществ ученых самых разных областей:
философов, социологов, психологов, экономистов, историков. X. разработал
обширную программу “социальных исследований” (“Sozialfbrschung”), которая
осуществлялась в 30-70-х гг. в Германии и США, результаты ее публиковались
в спец. серии “Франкфурт, заметок по социологии” (“Sociologica”). Тематика
исследований была конкретизирована, охватывала область культуры в широком
понимании, включая науку, религию, искусство, право, мораль, обществ,
мнение, стиль жизни, спорт, моду, развлечения. Наибольшую известность
получили коллективные “штудии” по проблемам “авторитета и семьи” (1936),
связанные с идеями X. об эгоизме, агрессии, насилии и с психоаналитической
характерологией Фромма, его концепциями авторитарной личности и этики,
социально-психологического значения теории матриархата и др.
Статьи X. 30-х гг. посвящены критико-рефлективному рассмотрению
проблем истины, научного познания, социальных функций философии, отношений
метафизики, социологии и психоанализа с точки зрения социальной философии.
Большое внимание уделяется философии Гегеля: X. считал школу “гегелевской”
и в разработке способов формирования диалектически целостного знания,
исследовании структурных связей общества, философии истории и создании
модели либерального буржуазного государства опирался на гегелевские
традиции. Однако, осуществляя провозглашенные школой цели — “заботу о
счастье людей” (Маркузе), сформулировал новое соотношение: человек —
критика — диалектика. В эмиграции, сначала в Женеве и Париже, затем в США —
Колумбийском ун-те в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, X. опубликовал ряд
программных для всей школы работ, среди которрых особое место занимает ст.
“Традиционная и критическая теория” (1937). В ней X. выразил критическое
отношение к “традиционной” философии и социологии, науке вообще, как
позитивистски ориентированным, и сформулировал новые методологические
принципы, нацеленные на понимание совр. обществ, ситуации, гл. обр. —
взаимосвязей и взаимозависимостей между социально-экономическими и
культурными структурами в условиях высокоразвитого капиталистического
общества. Ставилась задача создания целостной теории современного общества,
которая диалектически соединяла бы в. себе проводимые в разных областях
конкретные социальные исследования с теоретически строгим осмыслением
реальности и в то же время была бы независима от политики и идеологии.
Новая теория строилась с учетом практического контекста, была нацелена на
изучение изменений и особенностей современной социокультурной ситуации и в
результате должна была стать адекватной социальной практике 20 в. Более
того, критическая рефлексия должна была привести к выявлению новых
возможностей, освободит, тенденций, а в перспективе — к новой социальной
практике. Все эти постулаты и составили основу “критической теории” — гл.
создания X. и Франкфурт. школы, которая разрабатывалась в течение сорока
лет и внесла значит, вклад в филос. осмысление современного этапа обществ,
развития, хотя ее прогностические цели и остались на стадии некой
гипотетической структуры.
X. принадлежит заслуга разработки одного из важнейших направлений
“критической теории”, связанного с изучением места разума в истории и его
воздействия на социально-культурную сферу (ст. “Конец разума”, “Разум и
инстинкт самосохранения”, “Искусство и масс-культура”, кн. “Помрачение
разума”, 1947, — близкая по тематике концепции истории А. Вебера).
Интерпретация разума связана у X. с радикализацией идей М. Вебера и Лукача
о рациональности, получившей в современном обществе редуцированное,
“ополовиненное” развитие и превратившейся в инструмент для достижения
заданных, чаще всего экономических целей (“инструментальный разум”).
Характерная для современного общества растущая рациональность средств и
целей приводит к господству формальной рациональности, исключающей проблему
ценностей, что ведет к упа
| |  скачать работу |
Макс Хоркхаймер |
