Мифологические истоки научной рациональности
сь, как нам
представляется, может прояснить сопоставление со структурой мифа. Мы
видели, что в мифе оппозиции соответствующим образом сходятся в медиаторах,
которые как бы воплощают единство противоположностей. Аналогично и переход
противоположностей представлен в структуре мифа, где две ситуации
оказываются эквивалентными благодаря инверсии членов и отношений при
условии, что один член заменяется на противоположный, и происходит инверсия
между значением функции и аргумента[13]. Например, в фольклоре
североамериканских индейцев «Деяния Асдиваля» космологическая схема
строится на оппозиции верха и низа, неба и земли. Инверсия отношений в
данном случае состоит в том, что несчастливый брак Асдиваля с небесной
звездой оборачивается успехом в подводной стране моржей. Технико-
экономическая тема характеризуется переходом начального состояния в
симметричную, но обратную (противоположную) структуру. Для начальной стадии
характерны голод, оппозиция восток — запад, преобладание женских
персонажей, наличие движения, а для конечной — насыщение, оппозиция верх —
низ, мужские персонажи, неподвижность. Мы видим на этом примере, как
элементы первой стадии изменяют свой знак на противоположный на следующем
этапе развития темы. Таким образом, структура мифа демонстрирует
одновременно и единство противоположностей, и переход их друг в друга.
Можно ли утверждать на этом основании, что миф представляет собою в
определенной степени исходную ментальность в развитии античной диалектики?
Возьмем проблему медиации. У Гераклита она выступает в трех ипостасях: 1. В
форме всеобщего медиатора или субстанциального первоначала, каковым
является огонь: «на огонь обменивается все, и огонь — на все, как на золото
товары и на товары золото». 2. В форме особенного медиатора, каковыми
являются воздух, вода, земля. В вышеупомянутом отрывке Гераклита
живописуется циклическое возгорание и угасание космоса, диакосмеза
(мироустройство) располагается между двумя полюсами — огнем и землей,
которые попеременно трансформируются друг в друга посредством воздуха и
воды, играющими роль медиаторов. «Превращения огня: сначала — море, море же
наполовину земля и наполовину престер. Это значит, что огонь посредством
всеуправляющего логоса и бога через воздух превращается в воду... из воды
же происходит земля и небо и все между ними находящееся»[14]. Таким
образом, диакосмеза развертывается через серию уподоблений; огонь причастен
воздуху, воздух — воде, вода — земле. То же самое происходит в обратном
порядке.
И наконец, третий тип медиатора у Гераклита — это гармония
противоположностей. В музыке низкие звуки сочетаются с высокими, в
грамматике — гласные с согласными. Искусство музыканта и грамматика состоит
в гармоническом слиянии этих противоположностей. Такого же рода
соответствия противоположностей присутствуют и в вещах. Поэтому, по словам
Порфирия, «гармония натянута в противоположные стороны и «стреляет из лука»
посредством противоположностей»[15]. В отличие от субстанциальных
медиаторов гармония представляет собою отношение противоположностей,
предуказанное Логосом: «все происходит согласно судьбе, и все сущее слажено
в гармонию через противообращенность»[16]. Для обозначения этого понятия
некоторые доксографы употребляли выражения «разногласное согласие»,
«разногласное созвучие», «согласное разногласие», «гармоническое созвучие»
и т. д., что по существу сближает его с пифагорейской трактовкой.
Таким образом, гераклитовская диалектика единства противоположностей в
значительной мере опирается на механизм медиации, свойственный мифу.
Впрочем, это не должно нас шокировать. По мнению Леви-Стросса, первобытная
логика в основе своей диалектична.
Пифагореизм и логика элеатов
Если у Гераклита взаимно исключающие по своей грамматической природе
понятия (такие, как бытие и небытие, смертное и бессмертное и т. п.) все же
сопрягаются друг с другом и более того — немыслимы вне взаимной корреляции,
подобно верху и низу, правому и левому, добру и злу, то развитие элейской
философии демонстрирует диаметрально противоположное направление мыслей. И
снова проблема упирается в истолкование природы противоположностей. Одним
из поразительных достижений античной философии, над которыми ломало голову
не одно поколение современных философов и математиков, являются знаменитые
апории Зенона, где широко используются логические законы и, в частности,
закон исключенного третьего и метод приведения к абсурду. В свою очередь
использование такого закона предполагает наличие контрадикторных
(противоречащих) суждений и понятий, из которых истинно только одно. В
пифагорейской системе можно уже обнаружить существование подобных
контрадикторных понятий. Это хорошо видно на примере четкого и ясного
изложения пифагорейского учения, принадлежащего Сексту Эмпирику. В своей
десятой книге (против физиков) он указывает на три способа мысленного
представления бытия: (1) Со стороны различия, когда вещь или предмет
мыслятся существующими сами по себе, независимо от чего-либо другого (как,
например, лошадь, земля, вода, огонь, воздух и т. п.); (2) Со стороны
противоположности, когда устранение одного есть возникновение
противоположного свойства, как в случае здоровья и болезни, покоя и
движения. И, наконец, (3) бытие можно рассматривать с точки зрения
относительности, которая предполагает взаимную корреляцию и существование
(или несуществование) каждого члена бинарной оппозиции в зависимости .от
противоположного члена: нет правого без левого, низа без верха и наоборот.
Самое любопытное, однако, заключается в том, как интерпретируются
пифагорейцами отношения противоположности и относительности. По
свидетельству Секста Эмпирика, противоположные вещи не допускают ничего
среднего и промежуточного: нет среднего между здоровьем и болезнью, жизнью
и смертью, движением и покоем. Подобное воззрение на отношение
противоположностей вызывает законное недоумение. Здесь мы обнаруживаем не
только отрицание мифического способа представления противоположностей через
опосредствование или медиацию, на что недвусмысленно указывает
пифагорейское понятие «четно-нечетного», но и то, чего не приняла бы
традиционная аристотелевская логика с ее различением внешне сходных, но
существенно различных контрарных (противоположных) и контрадикторных
(противоречащих) понятий. С точки зрения этой логики, противоположные
понятия предполагают нечто среднее между ними и не только отрицают друг
друга, но и утверждают нечто позитивное. К ним относятся: добрый — злой,
высокий — низкий, красивый — уродливый, белый — черный. Так, между белым и
черным существует целая гамма промежуточных цветов: светло-серый, серый и
т. п. Отсутствием средних промежуточных понятий характеризуются не
противоположные (контрарные), а противоречащие (контрадикторные) понятия.
Но они обладают совершенно иной логической природой, которая в языке
фиксируется простым отрицанием: белый — небелый, злой — незлой, чет —
нечет.
Вернемся, однако, к свидетельству Секста Эмпирика. Противоположным
понятиям в том специфическом смысле, о котором речь шла выше, он
противопоставляет так называемые относительные понятия, типа левое —
правое, верх — низ, особенностью которых является наличие среднего между
ними. Так, средним между отношением большего к меньшему может быть равное,
а в отношении высокого и низкого — благозвучное (в смысле музыкального
тона). Нетрудно догадаться, что здесь речь идет о гармонии или пропорции.
С чем же, однако, связано это смешение противоположных (контрарных) и
противоречащих (контрадикторных) понятий? Как мы помним, у Филолая
контрадикторные понятия чета и нечета мыслятся как контрарные, так как
между ними есть третье понятие «четно-нечетного». И в этом можно видеть
проявление структуры мифического мышления, стремящегося преодолеть
противоположности через медиаторы. Здесь же (у Секста Эмпирика) имеет место
совершенно противоположное: стремление переосмыслить мифологему в контексте
рационального мышления, которое нашло свое адекватное выражение в
математике. Среди совершенств, которыми обладает пифагорейская декада,
Филолай указывает и на то, что она содержит все отношения: равенство,
больше, меньше и другие. Естественно поэтому представить систему
пифагорейских категорий в рамках этих вполне рациональных понятий, что и
доказывает дальнейший текст Секста Эмпирика, где указанные выше категории
мысленного бытия — самостоятельно существующих вещей, противоположного и
относительного — подводятся под более общий род количественных категорий:
1) единого; 2) равного и неравного; 3) избытка и недостатка. В качестве
преобладающего рода для самостоятельно существующих вещей пифагорейцы
выставили единое как принцип внутреннего существа вещи и ее отличия от
всего прочего. Любая вещь или число обладает подобным модусом. Для
противоположных вещей таким общим родом является равное и неравное.
Например, природа покоя
| |  скачать работу |
Мифологические истоки научной рациональности |
