Николай Гумилев Жизнь и личность
нял новое путешествие в Африку, побывав на этот раз в
самых малодоступных местах Абиссинии. В 1910 же году вышла третья книга
стихов Гумилева, доставившая ему широкую известность - "Жемчуга". Книгу эту
Гумилев посвятил Брюсову, назвав его своим учителем. В рецензии,
напечатанной в "Русской Мысли" (1910, кн. 7), сам Брюсов писал по поводу
"Жемчугов", что поэзия Гумилева живет в мире воображаемом и почти
призрачном. Он как-то чуждается современности, он сам создает для себя
страны и населяет их им самим сотворенными существами: людьми, зверями,
демонами. В этих странах - можно сказать, в этих мирах, - явления
подчиняются не обычным законам природы, но новым, которым повелел
существовать поэт; и люди в них живут и действуют не по законам обычной
психологии, но по странным, необъяснимым капризам, подсказываемым автором
суфлером.
К 1910-1912 гг. относятся воспоминания о Гумилеве г-жи В. Неведомской.
Она и ее молодой муж были владельцами имения Подобино, старого дворянского
гнезда в шести верстах от гораздо более скромного Слепнева, где Гумилев и
его жена проводили лето после возвращения из свадебного путешествия .В это
лето Неведомские познакомились с ними и встречались чуть не ежедневно.
Неведомская вспоминает о том, как изобретателен был Гумилев в выдумывании
разных игр. Пользуясь довольно большой конюшней Неведомских, он придумал
игру в "цирк". Николай Степанович ездить верхом, собственно говоря, не
умел, но у него было полное отсутствие страха. Он садился на любую лошадь,
становился на седло и проделывал самые головоломные упражнения. Высота
барьера его никогда не останавливала, и он не раз падал вместе с лошадью. В
цирковую программу входили также танцы на канате, хождение колесом и т. д.
Ахматова выступала как "женщина-змея": гибкость у нее была удивительная -
она легко закладывала ногу за шею, касалась затылком пяток, сохраняя при
всем этом строгое лицо послушницы. Сам Гумилев, как директор цирка,
выступал в прадедушкином фраке и цилиндре, извлеченных из сундука на
чердаке. Помню, раз мы заехали кавалькадой человека десять в соседний уезд,
где нас не знали. Дело было в Петровки, в сенокос. Крестьяне обступили нас
и стали расспрашивать - кто мы такие? Гумилев, не задумываясь, ответил, что
мы бродячий цирк и едем на ярмарку в соседний уездный город давать
представление. Крестьяне попросили нас показать наше искусство, и мы
проделали перед ними всю нашу "программу". Публика пришла в восторг, и кто-
то начал собирать медяки в нашу пользу. Тут мы смутились и поспешно
исчезли.
В 1911 году у Гумилевых родился сын Лев. К этому же году относится
рождение Цеха Поэтов, - литературной организации, первоначально
объединявшей очень разнообразных поэтов (в нее входили и Блоки Вячеслав
Иванов), но вскоре давшей толчок к возникновению акмеизма, который, как
литературное течение, противопоставил себя символизму. Здесь не место
говорить об этом подробно. Напомним только, что к 1910 году относится
знаменитый спор о символизме. В созданном при "Аполлоне" Обществе
Ревнителей Художественного Слова были прочитаны доклады о символизме
Вячеслава Иванова и Александра Блока. Оба эти доклады были напечатаны в № 8
"Аполлона" (1910 г.). А в следующем номере появился короткий и язвительный
ответ на них В. Я. Брюсова, озаглавленный "О речи рабской, в защиту
поэзии". Внутри символизма наметился кризис, и два с лишним года спустя на
страницах того нее "Аполлона" (1913, № 1) Гумилев и Сергей Городецкий в
статьях носивших характер литературных манифестов провозгласили идущий на
смену символизму акмеизм или адамизм. Гумилев стал признанным вождем
акмеизма (который одновременно противопоставил себя и народившемуся
незадолго до того футуризму), а "Аполлон" его органом. Цех Поэтов
превратился в организацию поэтов-акмеистов, и при нем возник небольшой
журнальчик "Гиперборей", выходивший в 1912 - 1913 гг., и издательство того
же имени.
Провозглашенный Гумилевым акмеизм в его собственном творчестве всего
полнее и отчетливее выразился в вышедшей именно в это время (1912 г.)
сборнике "Чужое небо", куда Гумилев включил и четыре стихотворения Теофиля
Готье, одного из четырех поэтов - весьма друг на друга непохожих – которых
акмеисты провозгласили своими образцами. Одно из четырех стихотворений
Готье, вошедших в "Чужое небо" ("Искусство"), может рассматриваться как
своего рода кредо акмеизма. Через два тода После этого Гумилев выпустил
целый том переводов из Готье - "Эмали и камеи" (1914 г.). Хотя С. К.
Маковский в своем этюде о Гумилеве и говорит, что недостаточное знакомство
с французским языком иногда и подводило Гумилева в этих переводах, другой
знаток французской литературы, сам ставший французским эссеистом и
критиком, покойный А. Я. Левинсон, писал в некрологе Гумилева: Мне доныне
кажется лучшим памятником этой поры в жизни Гумилева бесценный перевод
"Эмалей и камей", поистине чудо перевоплощения в облик любимого им Готье.
Нельзя представить, при коренной разнице в стихосложении французском и
русском, в естественном ритме и артикуляции обоих языков, более
разительного впечатления тождественности обоих текстов. И не подумайте, что
столь полной аналогии возможно достигнуть лишь обдуманностью и
совершенством фактуры, выработанностью ремесла; тут нужно постижение более
глубокое, поэтическое братство с иностранным стихотворцам.
В эти годы, предшествовавшие мировой войне, Гумилев жил интенсивной
жизнью: "Аполлон", Цех Поэтов, "Гиперборей", литературные встречи на башне
у Вячеслава Иванова, ночные сборища в "Бродячей Собаке", о которых хорошо
сказала в своих стихах Анна Ахматова и рассказал в "Петербургских зимах"
Георгий Иванов. Но и не только это, а и поездка ,в Италию в 1912 году,
плодом которой явился ряд стихотворений, первоначально напечатанных в
"Русской Мысли" П. Б. Струве (постоянными сотрудниками которой в эти годы
стали и Гумилев и Ахматова) и в других журналах, а потом вошедших большей
частью в книгу "Колчан"; и новое путешествие в 1913 году в Африку, на этот
раз обставленное как научная экспедиция, с поручением от Академии Наук (в
этом путешествии Гумилева сопровождал его семнадцатилетний племянник,
Николай Леонидович Сверчков). Об этом путешествии в Африку (а может быть
отчасти и о прежних) Гумилев писал в напечатанных впервые в "Аполлоне"
"Пятистопных ямбах":
Но проходили месяцы, обратно
Я плыл и увозил клыки слонов,
Картины абиссинских мастеров,
Меха пантер - мне нравились их пятна –
И то, что прежде было непонятно,
Презренье к миру и усталость снов.
О своих охотничьих подвигах в Африке Гумилев рассказал в очерке,
который будет включен в последний том нашего Собрания сочинений, вместе с
другой прозой Гумилева. "Пятистопные ямбы" - одно из самых личных и
автобиографических стихотворений Гумилева, который до того поражал своей
"объективностью, своей "безличностью" в стихах. Полные горечи строки в этих
"Ямбах" явно обращены к А. А. Ахматовой и обнаруживают наметившуюся к этому
времени в их отношениях глубокую и неисправимую трещину:
Я знаю, жизнь не удалась... и ты,
Ты, для кого искал я на Леванте
Нетленный пурпур королевских мантий,
Я проиграл тебя, как Дамаянти
Когда-то проиграл безумный Наль.
Взлетели кости, звонкие как сталь,
Упали кости - и была печаль.
Сказала ты, задумчивая, строго:
- "Я верила, любила слишком много,
А ухожу, не веря, не любя,
И пред лицом Всевидящего Бога,
Быть может самое себя губя,
Навек я отрекаюсь от тебя". –
Твоих волос не смел поцеловать я,
Ни даже сжать холодных, тонких рук.
Я сам себе был гадок, как паук,
Меня пугал и мучил каждый звук.
И ты ушла в простом и темном платье,
Похожая на древнее Распятье.
Об этой личной драме Гумилева не пришло еще время говорить иначе как
словами его собственных стихов: мы не знаем всех ее перипетий, и еще жива
А. А. Ахматова, не сказавшая о ней в печати ничего.
Из отдельных событий в жизни Гумилева в этот предвоенный период -
период, о котором много вспоминали его литературные друзья - можно
упомянуть его дуэль с Максимилианом Волошиным, связанную с выдуманной
Волошиным "Черубиной де Габриак" и ее стихами. Об этой дуэли - вызов
произошел в студии художника А. Я. Головина при большом скоплении гостей -
рассказал довольно подробно С. К. Маковский (см. его книгу "На Парнасе
Серебряного Века"), а мне о ней рассказывал также бывший свидетелем вызова
Б. В. Анреп.
Всему этому был положен конец в июле 1914 года, когда в далеком
Сараеве раздался выстрел Гавриила • Принципа, а затем всю Европу охватил
пожар войны, и с него началась та трагическая эпоха, которую мы переживаем
по ею пору.
Патриотический порыв тогда охватил все русское общество. Но едва ли не
единственный среди сколько-нибудь видных русских писателей, Гумилев
отозвался на обрушившуюся на страну войну дей
| | скачать работу |
Николай Гумилев Жизнь и личность |