Новое поэтическое течение Серебряного века
веденья прекрасного сна.
Но толпа проходила беспечно,
И на звезды никто не глядел,
И союз их, вещающий вечно,
Безответно и праздно горел.
И один лишь скиталец покорный
Подымал к ним глаза от земли,
Но спасти от погибели черной
Их вещанья его не могли.
5. Александр Блок. О своей первой встрече с этим тогда еще студентом,
Зинаида Гиппиус оставила такие воспоминания: "Блок не кажется мне
красивым. Над узким высоким лбом (все в лице и в нем самом – узкое и
высокое, хотя он среднего роста) – густая шапка коричневых волос.
Лицо прямое, неподвижное, такое спокойное, точно оно из дерева или
из камня. Очень интересное лицо. Движений мало, и голос под стать:
он мне кажется тоже "узким", но он при этом низкий и такой глухой,
как будто идет из глубокого-глубокого колодца. Каждое слово Блок
произносит медленно и с усилием, точно отрываясь от какого-то
раздумья. В спокойствии серых невнимательных глаз есть что-то милое,
детское, не страшное. Главная притягательность Блока в его
трагичности, его незащищенности. Пред поэтом стояли два сфинкса,
заставляющие его " петь и плясать" своими неразрешенными загадками:
Россия и его собственная душа. Первый – некрасовский, второй –
лермонтовский. И часто, очень часто Блок показывал их, слитых в
одно, органически нераздельных. Блок стал одним из чудотворцев
русского стиха: он сбросил иго точных рифм, нашел зависимость рифмы
от разбега строки, его ассонансы, вкрапленные в сплошь рифмованные
строфы, да и не только ассонансы, но и просто неверные рифмы имели
колоссальный эффект. Обыкновенно поэт отдает людям свои творения.
Блок отдал людям самого себя.
О, я хочу безумно жить:
Все сущее – увековечить,
Безличное – вочеловечить,
Не сбывшееся – воплотить!
Пусть душит жизни сон тяжелый.
Пусть задыхаюсь в этом сне, -
Быть может, юноша веселый
В грядущем скажет обо мне:
Простим угрюмство – разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь – дитя добра и света,
Он весь – свободы торжество!
Они жили и творили на изломе века, смело отражали себя в бесконечных
зеркалах поэзии, создавали свои лирические миры и вживались в реально
существующий, врастая в него плотью, но не всегда душами. Они искали,
теряли, находили, любили, ненавидели, ошибались… Но строки их, хлесткие и
чарующие, мистические и обволакивающие, губительные и спасающие, живы,
когда авторы их давно уже отошли в "мир иной". Но это лишь физический уход,
а души их остались промеж живых людей. Они бродят, тоскуя и скорбя, в своем
безмолвии. Но стихи их кричат и шепчут. Они живы, они – навсегда!
Мне грезились сны золотые!
Проснулся – и жизнь увидал…
И мрачным мне мир показался,
Как будто он траурным стал.
Мне виделся сон нехороший!
Проснулся…на мир поглядел:
Задумчив и в траур окутан,
Мир больше, чем прежде, темнел.
И думалось мне: Отчего бы –
В нас, в людях, рассудок силен –
На сны не взглянуть, как на правду,
На жизнь не взглянуть, как на сон!
К. Случевский
Власть над миром или властвование вместе с миром.
Русский символизм разбился на две друг на друга разнящиеся группы. Он
двойствен. И в то же время он един. Есть нечто основное, что объединяет в
одно большое и сложное целое поэзию Сологуба и Иванова, Минского и Белого,
Гиппиус и Блока, на первый взгляд столь различных по своей сущности. Есть
нечто, что может быть "вынесено за скобки" и что дает возможность уяснить
особенности русского символизма до конца.
"В то время как поэты – реалисты рассматривают мир наивно, как простые
наблюдатели, подчиняясь вещественной его основе, поэты – символисты,
пересоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над
миром и проникают в его мистерии, - говорит Бальмонт. – Реалисты всегда
являются простыми наблюдателями, символисты – всегда мыслителями. Реалисты
всегда охвачены, как прибоем, конкретной жизнью, за которой они не видят
ничего, - символисты, отрешенные от реальной действительности, видят в ней
только свою мечту, они смотрят на жизнь из окна".
В таком же духе высказывается и А. Белый: "Не событиями захвачено все
существо человека, а символами иного. Искусство должно учить видеть Вечное;
сорвана, разбита безукоризненная окаменелая маска классического искусства."
Поэтому закономерно и логично звучат слова поэта: "Я не символист, если
слова мои не вызывают в слушателе чувства связи между тем, что есть его "я"
и тем, что он зовет "не я", - связи вещей, эмпирически разделенных, если
мои слова не убеждают его непосредственно в существовании скрытой жизни
там, где разум его не подозревал жизни. Я не символист, если слова мои
равны себе, если они – не эхо иных звуков. "
Двойник.
Не я, и не он, и не ты.
И то же что я, и не то же:
Так были мы где-то похожи,
Что наши смешивались черты.
В сомненьи кипит еще спор,
Но слиты незримой чертой,
Одной мы живем и мечтой,
Мечтою разлуки с тех пор.
Горячешный сон взволновал
Обманом вторых очертаний,
Но чем я глядел неустанней,
Тем ярче себя ж узнавал.
Лишь полога ночи немой
Порой отразит колыханье
Мое и другое дыханье,
Бой сердца и мой и не мой…
И в мутном круженьи годин,
Все чаще вопрос меня мучит:
Когда, наконец, нас разлучат,
Каким же я буду один?
И. Анненский
Техническая сторона символизма.
Технические приемы символистов определяются, как и их идеология, их
романтической природой. Существуют два поэтических стиля, которые могут
быть условно обозначены, как стиль классический и романтический.
Символисты, вышедшие из школы романтизма, естественно, вооружились всеми
приемами этой школы.
Для романтического стиля характерно преобладание стихии эмоциональной и
напевной, желание воздействовать на слушателя скорее звуком, чем смыслом
слов, вызвать "настроения", то есть смутные, точнее неопределенные
лирические переживания в эмоционально взволнованной душе воспринимающего.
Логический и вещественный смысл слов может быть затемнен: слова лишь
намекают на некоторое общее и неопределенное значение; целая группа слов
имеет одинаковый смысл, определенный общей эмоциональной окраской всего
выражения. Поэтому в выборе слов и их соединений нет той индивидуальности,
неповторяемости, незаменимости каждого отдельного слова, которая отличает
классический стиль… Основной художественный принцип – это творение
отдельных звуков и слов или целых стихов, создающее впечатление
эмоционального нагнетания, лирического сгущения впечатления. Параллелизм и
повторение простейших синтаксических единиц определяют собой построение
синтаксического целого. Общая композиция художественного произведения
всегда окрашена лирическим и обнаруживает эмоциональное участие автора в
изображаемом или повествовании и действии.
Поэт – романтик хочет выразить в произведении свое переживание; он
открывает свою душу и исповедуется; он ищет выразительные средства, которые
могли бы передать его душевное настроение как можно более непосредственно и
живо; и поэтическое произведение романтика представляет интерес в меру
оригинальности, богатства, интересности личности его творца. Романтический
поэт всегда борется со всеми условностями и законами. Он ищет новой формы,
абсолютно соответствующей его переживанию; он особенно остро ощущает
невыразимость переживания во всей его полноте в условных формах доступного
ему искусства.
Символисты довели эти общие для всякой романтической школы поэтические
приемы до крайних пределов.
Перед луною равнодушной,
Одетый в радужный туман,
В отлива час волной послушной,
Прощаясь, плакал океан.
Но в безднах ночи онемевшей
Тонул бесследно плач валов,
Как тонет гул житейских слов
В душе свобо
| |  скачать работу |
Новое поэтическое течение Серебряного века |
