Образ Платона Каратаева
поглощающая все содержание финальных эпизодов
романа тема. Она не покрывает собой также всего душевного содержания образа
Пьера. Каратаев — необычайно важная, но не исчерпывающая тема всего этого
содержания, а лишь одна из частных, единичных тем в общей концепции романа;
только в единстве и в соотношениях многих разных тем содержится
многозначный, широкий общий смысл этой концепции. В плане единства лиц-
персонажей в романе Каратаев — не идеальный герой, в свете которого
выравниваются, выстраиваются все другие герои; в нем воплощена некая
жизненная возможность, отнюдь не исчерпывающая всех других возможностей,
столь же важных и значимых, с точки зрения общего осмысления русской жизни
изображаемой эпохи (а также и современности) Толстым.
Платон Каратаев как образ реальной действительности.
Толстой был одним из немногих писателей, у которых религия была
сознательным убеждением, существенной чертой идеологии. «Война и мир»
писалась в период, когда эта черта выступала у Толстого в формах, наиболее
близких к традиции. Несомненно, что этому способствовало его полемическое
отношение к материализму революционной демократии. Полемика заостряла
взгляды писателя, укрепляла его на патриархальных позициях. Религия в этот
период была для Толстого не одной из идей, а проникала его идеологию во
многих ее разветвлениях.
В «Войне и мире» почти нет моментов в этом отношении, нейтральных.
Формы жизни великосветской знати осуждены как явление социальное, но это
осуждение мотивируется в сознании Толстого и в плане религиозном, жизнь
знати в конечном итоге оценивается им как явление порочное, греховное.
Патриотический подвиг народа есть выражение высокого национального
самосознания, народного единства, но Толстой показывает его также и как
выражение высшего религиозно-нравственного совершенства. Герой романа
преодолевает свой индивидуализм, приближается к народному сознанию, но для
автора это, одновременно, религиозный подвиг заблудшей души, возвращение к
правде духовной, забытой господствующим классом, но сохраненной в народной
памяти. Казалось бы, в силу этих особенностей роман должен стать
тенденциозным, должен искажать действительность в угоду полемическим
взглядам автора. Однако это не так: в романе нет отступлений от
исторической или психологической правды. Чем объясняется такое
противоречие? — Какова бы ни была субъективная идея Толстого, в его
творчестве решающим критерием всегда является реальная действительность.
Субъективная идея как второй план может сопровождать повествование, может
давать ему иногда тон и окраску, но она не проникает в изображение, если
для этого нет оснований в реальной действительности. Несомненно, что
Толстой отбирал в изображаемой эпохе характеры, соответствовавшие его
религиозным взглядам, но постольку, поскольку они были исторически верны
(княжна Марья, няня Савишна, Каратаев).
В укор Платону ставилось и то, что в плену он сбросил все
«солдатское» и остался верен исконно крестьянскому, или «хрестьянскому»,
как он выговаривает. А как же могло быть иначе в условиях плена? Да и самый
этот взгляд, что крестьянское важнее солдатского, мир дороже войны — т. е.
истинно народный взгляд, — определяет, как мы постоянно видим в книге
Толстого, авторское отношение к основам человеческого бытия. Конечно,
«благообразию» Каратаева свойственна пассивность, надежда на то, что все
как-нибудь само собой устроится к лучшему: он пойдет в наказание за порубку
леса в солдаты, но этим спасет многодетного брата; француз усовестится и
оставит обрезки полотна, годные на портянки... Но история и природа творят
свое жесткое дело, и конец Платона Каратаева, спокойно, мужественно
написанный Толстым, — явственное опровержение пассивности, безоговорочного
приятия совершающегося как жизненной позиции. В плане философском
толстовская опора на Каратаева заключает в себе внутреннее противоречие.
Всяким попыткам разумного устройства жизни создатель «Войны и мира»
противопоставляет стихийную «роевую» силу, воплощенную в Каратаеве. Но
есть и другое, безусловно верное. Наблюдая Каратаева и всю обстановку
плена, Пьер понимает, что живая жизнь мира выше всяких умствований и что
«счастье в нем самом», т. е. в самом человеке, в его праве жить,
paдоваться солнцу, свету, общению с другими людьми. Писали и о том, что
Каратаев — не изменяющийся, застывший. Он не застывший, а «круглый».
Эпитет «круглый» множество раз повторяется в главах о Каратаеве и
определяет его сущность. Он — капелька, круглая капелька шара,
олицетворяющего все человечество, всех людей. Исчезновение капельки в этом
шаре не страшно — остальные все равно сольются. Может показаться, что
народное мироощущение представлялось Толстому неизменным в его эпическом
содержании и что люди из народа даны вне их душевного развития. В
действительности это не так. У характеров эпических, таких, как
Кутузов или Каратаев, способность к изменению просто иначе
воплощается. Она выглядит как естественное уменье всегда соответствовать
стихийному ходу исторических событий, развиваться параллельно ходу всей
жизни. То, что ищущим героям Толстого дается ценой душевной борьбы,
нравственных исканий и страданий, людям эпического склада присуще
изначально. Именно поэтому они и оказываются способными «творить историю».
Наконец, нужно отметить еще одну, важнейшую форму воплощения «мысли
народной» — в историко-философских отступлениях романа. Для Толстого
главный вопрос в истории: «Какая сила движет народами?» В историческом
развитии он стремится найти «понятие силы, равной всему движению народов».
Философия войны у Толстого, при всей отвлеченности некоторых его
сентенций на эту тему, сильна оттого, что острием своим направлена против
либерально-буржуазных военных писателей, для которых весь интерес сводился
к рассказу о прекрасных чувствах и словах разных генералов, а
«вопрос о тех 50000, которые остались по госпиталям и могилам», вовсе
не подлежал изучению. Его философия истории, при всей противоречивости,
сильна тем, что большие исторические события он рассматривает как
результат движения масс, а не деяния различных царей, полководцев и
министров, т. е. правящих верхов. И в таком подходе к общим вопросам
исторического бытия видна все та же мысль народная.
В общей концепции романа мир отрицает войну, потому что содержание и
потребность мира — труд и счастье, свободное, естественное и потому
радостное проявление личности, а содержание и потребность войны—
разобщение людей, разрушение, смерть и горе.
Толстой неоднократно заявлял в «Войне и мире» свою позицию открыто,
полемически. Он пытался показать присутствие высшей духовной силы и в
судьбе человека, и в судьбе народа — в полном соответствии с традиционными
религиозными взглядами. Однако реальная, жизненная мотивировка фактов в его
произведении настолько полна, причинно-следственная обусловленность событий
раскрыта столь исчерпывающим образом, что ни одна деталь в изображаемых
явлениях не обусловлена субъективной идеей автора. Вот почему, анализируя
характеры и эпизоды «Войны и мира» как отражение действительности, к
субъективным идеям автора прибегать не приходится. Личные взгляды и
настроения Толстого никогда не искажали в «Войне и мире» художественного
изображения. В преследовании истины он был равно беспощаден и к своим
противникам и к себе самому. И необходимость исторических событий,
осложненная в его представлении мыслями о «промысле», и характер Каратаева
с его патриархально-религиозным акцентом, и предсмертные-размышления князя
Андрея, в которых религиозная идеология торжествует над скептицизмом,
мотивированы объективно, независимо от личных взглядов и симпатий автора. В
необходимости событий 1812 года Толстой раскрывает неидею фатума, а строгую
закономерность исторического процесса, еще не известную людям, но
подлежащую изучению. В характере Каратаева Толстой раскрывает тип «большей:
части крестьянства», которая «плакала и молилась, резонерствовала и
мечтала»; в размышлениях князя Андрея — взгляды, которые были действительно
свойственны людям первой четверти XIX века — Жуковскому и Батюшкову,
Кюхельбекеру и Рылееву, Федору Глинке и Батенькову. В Толстом-писателе шло
постоянное единоборство человека и художника. Острый конфликт между этими
двумя планами сознания — личным и. творческим — конфликт, отмеченный еще
Пушкиным, у Толстого сказывался не в остром разрыве между обыденным,
житейским и сферой искусства, как у поэтов предшествующего поколения, а
проникал в сферу самого творчества; в самую писательскую работу Толстой
уходил с тяжелым грузом личных настроений и взглядов и в длительном
процессе творческой работы сбрасывал с себя путы обыденных мыслей,
вычеркивал целые эпизоды, полемические отступления, в которых субъективно-
житейское не поставлено на место и образ не прокален, где осталось
случайное, где изображение-не
| |  скачать работу |
Образ Платона Каратаева |
