Петрарка - основоположник послесредневекового гуманизма
ни принадледность к
церковному сословию не мешали основному его призванию ученого и литератора.
Петрарка отлично понимал, что для этого нужна прежде всего личная свобода,
независимость ( тут и он мог бы воскликнуть, что “служенье муз не терпит
суеты” ). И надо сказать, что Петрарка умел добиваться ее повсюду, где ему
доводилось жить. Кроме, понятно, Авиньона - этого “нового Вавилона”, - за
что он ненавидел его еще и особенно. Именно благодаря такой внутренней
свободе - хотя иной раз дело не обходилось без меценатов - Петрарке удалось
создать так много и так полно выразить себя и свое время, хотя многое до
нас дошедшее осталось в незавершенном, не до конца отделанном виде. Но тут
уж свойство самого поэта: тяга к совершенству заставляла его возвращаться к
написанному вновь и вновь. Известно, например, что к таким ранним своим
произведениям, как “Африка” и “Жизнь знаменитых мужей”, он возвращался
неоднократно и даже уже накануне смерти.
Петрарка был не только великим писателем, но и великим читателем. Так,
произведения античных авторов, которые он читал и перечитывал с неизменной
любовью, были для него не просто интересными текстами, но носили прежде
всего отпечаток личности их авторов. Так и для нас произведения Петрарки
носят отпечаток одной из самых сердечных и привлекательных личностей
прошлого.
Литературу Петрарка понимал как художественное совершенство, как
богатство духовное, как источник мудрости и внутреннего равновесия. В
оценках же порой ошибался. Так, он полагал, что его “Триумфы” по значимости
настолько же превосходят “Канцоньере”, насколько “Божественная комедия”
превосходит дантовскую же “Новую жизнь”. Еще он ошибался в оценке своих
латинских сочинений, кстати говоря, количественно превосходивших писанное
им по-итальянски в пятнадцать раз! В сонете CLXVI Петрарка говорит, что не
займись он “пустяками” ( стихами на итальянском языке ), “Флоренция обрела
бы поэта, как Мантуя, как Арунка и Верона”. Флоренция обрела поэта не
меньше, чем Вергилий и Катулл, и подарила его Италии и всему миру, но
именно благодаря этим “пустякам”.
Конечно же, главным произведением Петрарки является его “Книга песен”,
состоящая из 317 сонетов, 29 канцон, а также баллад, секстин и мадригалов.
Стихи на итальянском языке ( или в просторечии, “вольгаре”) Петрарка
начал писать смолоду, не придавая им серьезного значения. В пору работы над
собранием латинских своих посланий, прозаических писем и началом работы над
будущей “Книгой песен” часть своих итальянских стихотворений Петрарка
уничтожил, о чем он сообщает в одном письме 1350 года.
Первую попытку собрать лучшее из своей итальянской лирики Петрарка
предпринял в 1336-1338 годах, переписав двадцать пять стихотворений в свод
так называемых “набросков” ( Rerum vulgarium fragmenta ). В 1342-1347 годах
Петрарка не просто переписал их в новый свод, но и придал им определенный
порядок, оставив место для других, ранее написанных им стихотворений,
подлежащих пересмотру. В сущности, это и была первая редакция будущей
“Книги песен”, целиком подчиненная теме возвышенной любви и жажды
поэтического бессмертия.
Вторая редакция осуществлена Петраркой между 1347 и 1350 годами. Во
второй редакции намечается углубление религиозных мотивов, связанных с
размышлениями о смерти и суетности жизни. Кроме того, тут впервые
появляется разделение сборника на две части: “На жизнь Мадонны Лауры” (
начиная с сонета 1, как и в окончательной редакции ) и “На смерть Мадонны
Лауры” ( начиная с канцоны CCLXIV, что также соответствует окончательной
редакции ). Вторая часть еще ничтожно мала по сравнению с первой.
Третья редакция (1359-1362) включает уже 215 стихотворений, из которых
174 составляют первую часть и 41 вторую. Затем следует еще несколько
редакций.
Седьмая редакция, близкая к окончательной, которую автор отправил
Пандольфо Малатеста в январе 1373 года, насчитывает уже 366 стихотворений
( 263 и 103 соответственно частям ). Восьмая редакция - 1373 год, и
наконец, дополнение к рукописи, посланное тому же Малатеста - 1373-1374
годы.
Девятую, окончательную, редакцию содержит так называемый Ватиканский
кодекс под номером 3195, частично автобиографический.
По этому Ватиканскому кодексу, опубликованному фототипическим спосоьом
в 1905 году, осуществляются все новейшие критические издания.
В Ватиканском кодексе между первой и второй частями вшиты чистые
листы, заставляющие предполагать, что автор намеревался включить еще какие-
то стихотворения. Разделение частей сохраняется: в первой - тема Лауры -
Дафны ( лавра ), во второй - Лаура - вожатый поэта по небесным сферам,
Лаура - ангел-хранитель, направляющий все помыслы поэта к высшим целям.
В окончательную редакцию Петрарка включил и некоторые стихотворения
отнюдь не любовного содержания: политические канцоны, сонеты против
авиньонской курии, послания к друзьям на различные моралные и житейские
темы.
Особую проблему составляет датировка стихотворений сборника. Она
сложна не потому, что Петрарка часто возвращался к написанному даже целые
десятилетия спустя. А хотя бы уже потому, что Петрарка намеренно не
соблюдал хронологию в порядке расположения стихотворного материала.
Соображения Петрарки нынче не всегда ясны. Очевидно лишь его желание
избежать тематической монотонности.
Одно лишь наличие девяти редакций свидетельствует о неустанной,
скрупулезнейшей работе Петрарки над “Книгой песен”. Ряд стихотворений дошел
до нас в нескольких редакциях, и по ним можно судить о направлении усилий
Петрарки. Любопытно, что в ряде случаев, когда Петрарка был удовлетворен
своей работой, он делал рядом с текстом соответствующую помету.
Работа над текстом шла в двух главных направлениях: удаление
непонятности и двусмысленности, достижение большей музыкальности.
На ранней стадии Петрарка стремился к формальной изощренности, внещней
элегантности, к тому, что так нравилось современникам и перестало нравиться
впоследствии. С годами, с каждой новой редакцией, Петрарка заботился уже о
другом. Ему хотелось добиться возможно большей определенности, смысловой и
образной точности, понятности, языковой гибкости. В этом смысле очень
интересно суждение Карло Джезуальдо ( конец XVI - начало XVII вв. ),
основателя знаменитой Академии музыки, прославившегося своими мадригалами.
Про стих Петрарки он писал: “В нем нет ничего такого, что было бы
невозможно в прозе”. А ведь эта тяга к произации стиха, в наше время особо
ценимая, в прежние времена вызывала осуждение. В качестве образца такого
намеренного упрощения стихотворной речи приводят XV сонет:
Я шаг шагну - и оглянусь назад,
И ветерок из милого предела
Напутственный ловлю...
. . . . . . . . . . . . . . .
Но вспомню вдруг, каких лишен отрад,
Как долог путь, как смертного удела
Размерен срок, - и вновь бреду несмело,
И вот - стою в слезах, потупя взгляд.
В самом деле, отказавшись от стиховой разбивки и печатая этот текста в
подбор, можно получить отрывок ритмически упорядоченной прозы. И это еще
пользуясь переводом Вяч. Иванова, лексически и синтаксически несколько
завышенным.
Странно, что такой проницптельный критик и знаток итальянской
литературы, как Де Санктис, не увидел этой тенденции в Петрарке. Де Сантосу
казалось, что Петрарке свойственно обожествление слова не по смыслу, а по
звучанию. А вот Д’Аннунцио, сам тяготевший к словесному эквилибризму,
заметил эту тенденцию.
Единицей петрарковской поэзии является не слово, но стих или, вернее,
ритмико-синтаксический отрезок, в котором отдельное слово растворяется,
делается незаметным. Единице же этой Петрарка уделял преимущественное
внимание, тщательно ее обрабатывал, оркестровал.
Чаще всего у Петрарки ритмико-синтаксическая единица заключает в себя
какое-нибудь законченное суждение, целостный образ. Это прекрасно усмотрел
великий Г.Р. Державин, который в сврих переводах из Петрарки жертвовал даже
сонетной формой ради сохранения содержательной стороны его поэзии.
Показательно и то, что Петрарка относится к ничтожному числе тех
итальянских поэтов, чьи отдельные стихи стали пословичными.
Как общая закономерность слово у Петрарки не является поэтическим
узлом. В работах о Петрарке отмечалось, что встречающаяся в отдельных его
стихотворениях некоторая “прециозность” носит скорее концептуальный
характер. Тут можно было бы сослаться на сонет CXLVIII, первая строфа
которого состоит из звучных географических названий.
Интересно, что этот рафинированно-виртуозный, “второй” Петрарка,
особенне бросался в глаза и многим критикам, а еще больше переводчикам. Эта
ложная репутация, сложившаяся не без помощи эпигонов-петраркичтов,
воспринимавших лишь виртуозную сторону великого поэта, сказалась на многих
переводческих работах. В частности, и у нас в России. Словесная вычурность,
нарочитая усложненность синтаксиса в переводах - болезнь распространенная.
К сожалению, репутация эта оказалась довольно устойчивой. Она надолго
если не заслонила, то значительно исказила &ldquo
| | скачать работу |
Петрарка - основоположник послесредневекового гуманизма |