Поэзия Серебряного века. Основные течения и взгляды на них
нуть
свойственные символистам устремленность к “мирам иным” и пренебрежение к
земной, предметной реальности.
Отличительной чертой поэзии акмеизма является ее вещественная
реальность, предметность. Акмеизм полюбил вещи такой же страстной,
беззаветной любовью, как символизм любил “соответствия”, мистику, тайну,
Для него все в жизни было ясно. В значительной степени он был таким же
эстетством, как и символизм и в этом отношении он, несомненно, находится
с ним в преемственной связи, но эстетизм акмеизма уже иного порядка, чем
эстетизм символизма.
Акмеисты любили производить свою генеалогию от символиста Ин.
Анненского и в этом они , несомненно, правы. Ин.Анненский стоял особняком
среди символистов. Отдав дань раннему декадентству и его настроениям, он
почти совсем не отразил в своем творчестве идеологии позднего московского
символизма и в то время, как Бальмонт, а за ним и многие другие поэты-
символисты заблудились в “словесной эквилибристике”, — по меткому выражению
А.Белого, захлебнулись в потоке бесформенности и “духа музыки”, залившем
символическую поэзию, он нашел в себе силы пойти по другому пути. Поэзия
Ин.Анненского знаменовала собой переворот от духа музыки и эстетствующей
мистики к простоте, лаконичности и ясности стиха, к земной реальности тем
и какой-то поземному амистичной тяжелости настроения.
Ясность и простота построения стиха Ин.Анненского была хорошо усвоена
акмеистами. Их стих приобрел четкость очертаний, логическую силу и
вещественную весомость. Акмеизм был резким и определенным поворотом
русской поэзии ХХ века к классицизму. Но именно только поворотом, а не
завершением — это необходимо иметь все время в виду, так как акмеизм носил
в себе все же много черт еще не окончательно изжитого романтического
символизма.
В целом поэзия акмеистов была образцами в большинстве случаев
уступающего символизму, но все же очень высокого мастерства. Это
мастерство, в противоположность пламенности и экспрессии лучших
достижений символизма, носило в себе налет какого-то замкнутого в себе,
утонченного аристократизма, чаще всего ( за исключением поэзии Ахматовой,
Нарбута и Городецкого) холодного, спокойного и бесстрастного.
Среди акмеистов особенно был развит культ Теофиля Готье, а его
стихотворение “Искусство” , начинающееся словами “Искусство тем
прекрасней, чем взятый материал бесстрастней”, звучало для старшего
поколения “Цеха поэтов” своего рода поэтической программой.
Так же , как символизм, акмеизм вобрал в себя много разнообразных
влияний и в его среде наметились разнообразные группировки.
Объединяла всех акмеистов в одно их любовь к предметному, реальному
миру — не к жизни и ее проявлениям, а к предметам, к вещам. Любовь эта
проявлялась у различных акмеистов по различному.
Прежде всего мы видим среди акмеистов поэтов, отношение которых к
окружающим их предметам и любование ими носит на себе печать того же
романтизма. Романтизм этот, правда , не мистический, а предметный, и в этом
его коренное отличие от символизма. Такова экзотическая позиция Гумилева с
Африкой, Нигером, Суэцким каналом, мраморными гротами, жирафами и слонами.,
персидскими миниатюрами и Парфеноном, залитым лучами заходящего солнца...
Гумилев влюблен в эти экзотические предметы окружающего мира чист по-
земному, но любовь эта насквозь романтична. Предметность встала в его
творчестве на место мистики символизма. Характерно, что в последний период
своего творчества, в таких вещах , как “Заблудившийся трамвай”, “Пьяный
дервиш”, “Шестое чувство” он становится вновь близким к символизму.
Во внешней судьбе русского футуризма есть что-то, напоминающее судьбы
русского символизма . Такое же яростное непризнание на первых шагах, шум
при рождении (у футуристов только значительно более сильный, превращающийся
в скандал). Быстрое вслед за этим признание передовых слоев литературной
критики, триумф, огромные надежды. Внезапный срыв и падение в пропасть в
тот момент, когда казалось, небывалое доселе в русской поэзии возможности и
горизонты.
Что футуризм – течение значительное и глубокое – не подлежит сомнению.
Также несомненно его значительное внешнее влияние (в частности Маяковского)
на форму пролетарской поэзии, в первые годы ее существования. Но так же
несомненно, что футуризм не вынес тяжести поставленных перед ним задач и
под ударами революции полностью развалился. То обстоятельство, что
творчество нескольких футуристов – Маяковский, Асеев и Третьяков – в
последние годы проникнуто революционной идеологией, говорит только о
революционности этих отдельных поэтов: став певцами революции, эти поэты
утратили свою футуристическую сущность в значительной степени, и футуризм в
целом от этого не стал ближе к революции, как не стали революционными
символизм и акмеизм оттого, что членами РКП и певцами революции стали
Брюсов, Сергей Городецкий и Владимир Нарбут, или оттого, что почти каждый
поэт-символист написал одно или несколько революционных стихотворений.
В основе, русский футуризм был течением чисто-поэтическим. В этом смысле
он является логическим звеном в цепи тех течений поэзии XX века, которые
во главу своей теории и поэтического творчества ставили чисто эстетические
проблемы. В футуризме была сильна бунтарская Формально-революционная
стихия, вызвавшая бурю негодования и «эпатировавшая буржуа». Но это
«эпатирование» было явлением того же порядка, как и «эпатирование»,
которое вызывали в свое время декаденты. В самом «бунтарстве», в
«эпатировании буржуа», в скандальных выкриках футуристов было больше
эстетических эмоций, чем эмоций революционных».
Исходная точка технических исканий футуристов – динамика современной
жизни, стремительный ее темп, стремление к максимальной экономии средств,
«отвращение к кривой линии, к спирали, к турникету, Склонность к прямой
линии. Отвращение к медленности, к мелочам, к многословным анализам и
объяснениям. Любовь к быстроте, к сокращению, к резюмированию и к синтезу:
«Скажите мне поскорее в двух словах!» Отсюда – разрушение общепринятого
синтаксиса, введение «беспроволочного воображения», то есть «абсолютной
свободы образов или аналогий, выражаемых освобожденными словами, без
проводов синтаксиса и без всяких знаков «препинания», «конденсированные
метафоры», «телеграфические образы», «движения в двух, трех, четырех и пяти
темпах», уничтожение качественных прилагательных, употребление глаголов в
неопределенном наклонении, опущение союзов и так далее – словом все,
направленное к лаконичности и увеличению «быстроты стиля».
Основное устремление русского «кубо-футуризма» – реакция против «музыки
стиха» символизма во имя самоценности слова, но слова не как оружия
выажения определенной логической мысли, как это было у классических поэтов
и у акмеистов, а слова, как такового, как самоцели. В соединении с
признанием абсолютного индивидуализма поэта (футуристы придавали огромное
значение даже почерку поэта и выпускали рукописные литографические книги и
с признанием за словом роли «творца мифа»,-- это устремление породило
небывалое словотворчество, в конечном счете приведшее к теории «заумного
языка». Примером служит нашумевшее стихотворение Крученных:
Дыр, бул, щыл,
убещур
скум
вы со бу,
р л эз.
Словотворчество было крупнейшим завоеванием русского футуризма, его
центральным моментом. В противовес футуризму Маринетти, русский «кубо-
футуризм» в лице наиболее ярких его представителей мало был связан с
городом и современностью. В нем была очень сильна та же романтическая
стихия.
Сказалась она и в милой, полудетской, нежной воркотне Елены Гуро, которой
так мало идет «страшное» слово «кубо-футуристка», и в ранних вещах Н.
Асеева, и в разухабистой волжской удали и звенящей солнечности В.
Каменского, и мрачной «весне после смерти » Чурилина, но особенно сильно у
В. Хлебникова. Хлебникова даже трудно поставить в связь с западным
футуризмом. Он сам упорно заменял слово «футуризм» словом «будетляне».
Подобно русским символистам, он ( так же как Каменский, Чурилин и Божидар)
вобрал в себя влияние предшествующей русской поэзии, но не мистической
поэзии Тютчева и Вл. Соловьева, а поэзии «Слова о полку Игореве» и русского
былинного эпоса. Даже события самой непосредственной, близкой современности
– война и НЕП – находят свое отражение в творчестве Хлебникова не в
футуристических стихотворениях, как в «1915г.» Асеева, а в романтически-
стилизованных в древнерусском духе замечательной «Боевой» и «Эх, молодчики,
купчики».
Одним «словотворчеством», однако, русский футуризм не ограничился. На ряду
с течением, созданным Хлебниковым, в нем были и другие элементы. Более
подходящи
| |  скачать работу |
Поэзия Серебряного века. Основные течения и взгляды на них |
