Поэзия Серебряного века. Основные течения и взгляды на них
е под понятие «футуризм», роднящие русский футуризм с его
западным собратом.
Прежде чем говорить об этом течении, необходимо выделить в особую группу
еще одну разновидность русского футуризма – «Эго-футуристов», выступавших в
Петербурге несколько раньше московских «кубо-футуристов». Во главе этого
течения стояли И. Северянин, В. Гнедов, И. Игнатьева К.Олимпов Г. Ивнов (в
последствии акмеист) и будущий основатель «имажинзма» В. Шершеневич.
«Эго-футуризм» имел по существу очень мало общего с футуризмом. Это
течение было какой-то смесью эпигонства раннего петербургского декаденства,
доведения до безграничных пределов «песенности» и «музыкальности» стиха
Бальмонта (как известно, Северянин не декламировал, а пел на
«поэзоконцертах» свои стихи), какого-то салонно-парфюмерного эротизма,
переходящего в легкий цинизм, и утверждения крайнего солипсизма – крайнего
эгоцентризма («Эгоизм – индивидуализация, осознание, преклонение и
восхваление «Я»... «Эго-футуризм – непрестанное устремление каждого эгоиста
к достижению будущего в настоящем»). Это соединялось с заимствованным у
Маринеттипрославленим современного города, электричества, железной дороги,
аэропланов, фабрик, машин (у Северянина и особенно у Шершеневича). В «эго-
футуризме таким образом, было все: и отзвуки современности, и новое, правда
робкое, словотворчество («поэза», «окалошить», «бездарь», «олилиен» и так
далее), и удачно найденные новые ритмы для передачи мерного колыханья
автомобильных рессор(«Элегантная коляска» Северянина), и странное для
футуриста преклонение перед салонными стихами М. Лохвицкой и К. Фофанова,
но больше всего влюбленность в рестораны, будуары сомнительного роста, кафе-
шантаны, ставшие для Северянина родной стихией. Кроме Игоря Северянина
(вскоре, впрочем от эго-футуризма отказавшегося) это течение не дало ни
одного сколько-нибудь яркого поэта.
Значительно ближе к Западу, чем футуризм Хлебникова и «эго-футуризм»
Северянина, был уклон русского футуризма, обнаружившейся в творчестве
Маяковского, последнего периода Асеева и Сергея Третьякова. Принимая в
области техники свободную форму стиха, новый синтаксис и смелые ассонансы
вместо строгих рифм Хлебникова, отдавая известную, порой значительную дань,
словотворчеству эта группа поэтов дала в своем творчестве некоторые
элементы подлинно-новой идеологии. В их творчестве отразилась динамика,
огромный размах и титаническая мощь современного индустриального – города с
его шумами, шумиками, шумищами, светящимися огнями заводов, уличной
суматохой, ресторанами, толпами движущихся масс.
В последние годы Маяковский и некоторые другие футуристы освобождаются от
истерики и надрыва. Маяковский пишет свои «приказы», в которых все —
бодрость, сила, призывы к борьбе, доходящие до агрессивности. Это
настроение выливается в 1923 году в декларации вновь организованной группы
«Леф» («Левый фронт искусства»).
Не только идеологически, но и технически все творчество Маяковского (за
исключением первых его лет), так же, как и последний период творчества
Асеева и Третьякова, является уже выходом из футуризма, вступлением на пути
своеобразного нео-реализма. Маяковский, начавший под несомненным влиянием
Уитмэна, в последнем периоде вырабатывает совершенно особые приемы, создав
своеобразный плакатно-гипперболический стиль, беспокойный, выкрикивающий
короткий стих, неряшливые, «рваные строки», очень удачно найденные для
передачи ритма и огромного размаха современного города, войны, движения
многомиллионных революционных масс. Это большое достижение Маяковского,
переросшего футуризм, и вполне естественно, что на пролетарскую поэзию
первых лет ее существования, то есть именно того периода, когда
пролетарские поэты фиксировали свое внимание на мотивах революционной
борьбы, технические приемы Маяковского оказали значительное влияние.
Последней сколько-нибудь заметно нашумевшей школой в русской поэзии ХХ
века был имажинизм. Это направление было создано в 1919 году (первая
«Декларация» имажинизма датирована 30 января), следовательно, через два
года после революции, но по всей идеологии это течение с революцией не
имело.
Главой «имажинистов» стал Вадим Шершеневич – поэт, начавший с символизма,
со стихов, подражающих Бальмонту, Кузмину и Блоку, в 1912 году выступавший,
как один из вождей эго-футуризма и писавший «поэзы» в духе Северянина и
только в послереволюционные годы создавший свою «имажинистскую» поэзию.
Так же, как и символизм и футуризм, имажинизм зародился на Западе и лишь
оттуда был пересажен Шершеневичем на русскую почву. И так же, как символизм
и футуризм, он значительно отличался от имажинизма западных поэтов.
Имажинизм явился реакцией, как против музыкальности поэзии символизма, так
и против вещественности акмеизма и словотворчества футуризма. Он отверг
всякое содержание и идеологию в поэзии, поставив во главу угла образ. Он
гордился тем, что у него «нет философии» и «логики мыслей».
Свою апологию образа имажинисты ставили в связь так же с быстротой темпа
современной жизни. По их мнению образ – самое ясное, лаконичное, наиболее
соответствующее веку автомобилей, радиотелеграфа, аэропланов. «Что такое
образ ? – кратчайшее расстояние с наивысшей скоростью». Во имя «скорости»
передачи художественных эмоций имажинисты, вслед за футуристами, – ломают
синтаксис – выбрасывают эпитеты, определения, предлоги сказуемые, ставят
глаголы в неопределенном направлении.
По существу, в приемах, так же как и в их «образности», не было ничего
особенно нового. «Имажинизм», как один из приемов художественного
творчества широко использовался не только футуризмом, но и символизмом (
например, у Иннокентия Анненского: «Еще не властвует весна, но снежный
кубок солнцем выпит» или у Маяковского: «Лысый фонарь сладострастно снимал
с улицы черный чулок»). Новым было лишь упорство, с которым имажинисты
выдвигали образ на первый план и сводили к нему все в поэзии – и содержание
и форму.
Наряду с поэтами, связанными с определенными школами, русская поэзия ХХ
века дала значительное число поэтов, не примыкающих к ним или примыкающих
на некоторое время, но с ними не слившихся и пошедших в конечном счете
своим путем.
Увлечение русского символизма прошлым – XVIII веком – и любовь к
стилизации нашло свое отражение в творчестве М. Кузмина, увлечение
романтическими 20 и 30 годами – в милой интимности и уютности самоваров и
старинных уголков Бориса Садовского. То же увлечение «стилизацией» лежит
в основе восточной поэзии Константина Липскерова, Мариэты Шагинян и в
библейских сонетах Георгия Шенгели, в сафических строфах Софии Парнок и
тонких стилизованных сонетах из цикла «Плеяды» Леонида Гроссмана.
Увлечение славянизмами и древнерусским песенным складом, тяга к
«художественному фольклору» отмеченные выше, как характерный момент
русского символизма, нашедший свое отражение в сектантских мотивах А.
Добролюбова и Бальмонта, в лубках Сологуба и в частушках В. Брюсова, в
древнеславянских стилизациях В. Иванова и во всем первом периоде творчества
С. Городецкого, – наполняют собой поэзию Любовь Столицы, Марины Цветаевой
и Пимена Карпова. Так же легко улавливается отзвук поэзии символистов в
истерично-экспрессивных, нервных и неряшливо, но сильно сделанных строках
Ильи Эренбурга – поэта, в первом периоде своего творчества так же
состоявшего в рядах символистов.
Особое место в русской лирике ХХ века занимает поэзия И. Бунина. Начав с
лирических стихотворений, написанных под влиянием Фета, являющихся
единственными в своем роде образцами реалистического отображения русской
деревни и небогатой помещичьей усадьбы, в позднейшем периоде своего
творчества Бунин стал большим мастером стиха и создавал прекрасные по
форме, классически четкие, но несколько холодные стихотворения,
напоминающие, – как он сам характеризует свое творчество, – сонет,
вырезанный на снеговой вершине стальным клинком. Близок к Бунину по
сдержанности, четкости и некоторой холодности рано умерший В. Комаровский.
Творчество этого поэта, первые выступления которого относятся к значительно
позднему периоду – к 1912 году, носит на себе в известной части черты как
и акмеизма. Так и начавшего играть приблизительно с 1910 года довольно
заметную роль в поэзии классицизма или, как его принято называть
«пушкинизма».
Около 1910 года, когда обнаружилось банкротство школы символистов,
наступила, как это было отмечено выше, реакция против символизма. Выше были
намечены две линии, по которым были направлены главные силы этой реакции –
акмеизм и футуризм. Этим, однако протест против символизма не ограничился.
Он нашел свое выражение в творчестве поэтов, не примыкающих ни к акмеизму,
ни к футуризму, но выступивших своим творчеством в защиту ясности,
простоты и прочности поэтического стиля.
Несмотря на противоречивые взгляды со с
| |  скачать работу |
Поэзия Серебряного века. Основные течения и взгляды на них |
