Последний приют поэта
й. – Дуэль – неслыханная вещь в Пятигорске»…
В чистой белой рубашке лежал он на постели в своей небольшой комнате,
куда перенесли его. Художник Шведе снимал с него портрет масляными
красками.
Столыпин и друзья, распорядившись относительно панихиды, стали
хлопотать о погребении останков, – рассказывал Висковатов. – Ординарный
врач Пятигорского военного госпиталя Барклай де Толли выдал свидетельство,
в коем говорилось, что «Тенгинского пехотного полка поручик М.Ю. Лермонтов
застрелен на поле, близ горы Машука, 15-го числа сего месяца и, по
освидетельствовании им, тело может быть передано земле по христианскому
обряду».
«По христианскому обряду» священники Пятигорска отказались хоронить
Лермонтова: «убитый на дуэли приравнивается к самоубийцам, а самоубийца –
по статье 347-й уголовных законов – лишается христианского погребения».
В местной газете «Сезонный листок» сообщалось: «16 июля собралась
масса народу на погребение и панихиду; но священник отказался явиться,
ссылаясь на то, что по уставу убитые на дуэли приравниваются к
самоубийцам».
Много лет спустя священник В. Эрастов вспоминал, что он действительно
«отказался от похорон Лермонтова, когда его звал Столыпин».
Еще в 1903 г., совсем незадолго до смерти, Эрастов, отвечая на вопрос
корреспондента «Варшавского дневника»: – Правда ли, батюшка, что Вы
отказались хоронить Лермонтова, – тихо ответил: «Да, правда. Я знаю, что
меня за это бранят теперь и в обществе, и во всех журналах, но мог ли я
поступить иначе? От святейшего синода было строжайшее запрещение отпевать
тело самоубийц и погибших на дуэли».
Потом он не раз подтверждал это.
«Когда собрались все к панихиде, долго ждали священника, который с
большим трудом согласился хоронить Лермонтова, – вспоминала Э.А. Шан-Гирей.
Это был священник Скорбященской церкви Пятигорска Павел Александровский,
давший согласие только после вмешательства полковника Траскина.
Писарь комендантского управления Карпов рассказывал: «Является ко мне
ординарец от Траскина и передает требование, чтобы я сейчас же явился к
полковнику. Едва лишь я отворил, придя к нему на квартиру, дверь его
кабинета, как он своим сильным металлическим голосом отчеканил: «Сходить к
отцу протоиерею, поклониться от меня и передать ему мою просьбу похоронить
Лермонтова. Если он будет отговариваться, сказать ему еще то, что в этом
нет никакого нарушения закона, так как подобною же смертью умер известный
Пушкин, которого похоронили со святостью». Я отправился к Павлу
Александровскому и передал буквально слова полковника. Отец Павел подумал-
подумал, наконец, сказал: «Успокойте полковника, все будет исполнено по его
желанию».
Отец Павел, однако, не выполнил всего христианского обряда похорон. Он
отслужил панихиду и проводил тело Лермонтова до могилы без отпевания в
церкви, как полагалось[18].
…Не было покоя Лермонтову и после смерти. Как будто, он предвидел это,
написав в 17 лет:
Кровавая меня могила ждет,
Могила без молитв и без креста…
Похороны состоялись 17 июля. Гроб с телом поэта вынесли из «Домика» на
руках четыре товарища покойного и пронесли до самого кладбища. Поручик
А.Ф. Тиран был от лейб-гвардии гусарского полка, в котором Лермонтов служил
по окончании юнкерского училища. Полковник Безобразов – от Нижегородского
драгунского полка, в который Лермонтов был переведен в первую ссылку,
А.И. Арнольди – от Гродненского гусарского полка, в котором поэт недолго
служил после первой ссылки, Н.И. Лорер – от Тенгинского полка.
Воспоминаний непосредственных свидетелей похорон Лермонтова
сохранилось много.
Н.Ф. Туровский вспоминал: «В продолжение двух дней теснились усердные
поклонники в комнате, где стоял гроб.
17-го числа, на закате солнца, совершено погребение. Офицеры несли
прах любимого ими товарища до могилы, а слезы множества сопровождающих их
выразили потерю общую, незаменимую».
Лечившийся в Пятигорске в 1841 г. Полеводин сообщал другу в письме,
написанному на 6-й день после похорон: «Поэта не стало!.. На другой день
толпа народа не отходила от его квартиры. Дамы все приходили с цветами и
усыпали его оными, некоторые делали прекрасные венки и клали близ тела
покойника. Зрелище это было восхитительно и трогательно. 17-го числа в час
поединка его хоронили. Все, что было в Пятигорске, участвовало в его
похоронах. Дамы все были в трауре, гроб его до самого кладбища несли штаб-
и обер-офицера и все без исключения шли пешком до кладбища... Тут я
невольно вспомнил о похоронах Пушкина. Теперь 6-й день после этого
печального события, но ропот не умолкает, явно требуют предать виновного
всей строгости закона, как подлого убийцу».
«Народу было много-много, и все шли в каком-то благоговейном молчании,
– рассказывала Э.А. Шан-Гирей. – Это меня поражало, – добавляет она, – ведь
не все же его знали и не все его любили! Так было тихо, что только слышен
был шорох сухой травы под ногами».
Или вот еще воспоминания очевидца Монаенко: «Трудно себе представить,
какое грустное впечатление произвела на всех эта весть. Лермонтов убит.
Лермонтов убит, вот что только слышалось на улицах и домах Пятигорска».
Очень ценны воспоминания о похоронах Лермонтова коллежского асессора
Рошановского. Сохранились эти воспоминания в дошедшем до наших дней «Деле о
погребении Лермонтова». «Дело» это возникло по доносу Эрастова на того
священника, который «хотя настоящего погребения над телом Лермонтова и не
совершил, но не следовало и провожать его... в церковном облачении и с
подобающей честью».
Рошановского, как присутствовавшего на похоронах, допрашивали
следователи, расследовавшие кляузу.
«В прошлом 1841 году, в июле месяце, кажется 18 числа, в 4 или 5 часов
пополудни, я, – рассказывал Рошановский, – слышавши, что имеет быть
погребено тело поручика Лермонтова, пошел, по примеру других, к квартире
покойника, у ворот коей встретил большое стечение жителей г. Пятигорска и
посетителей Минеральных вод, разговаривавших между собою: о жизни за
гробом, о смерти, рано постигшей молодого поэта, обещавшего много для
русской литературы. Не входя во двор квартиры сей, я с знакомыми мне
вступил в общий разговор, в коем между прочим, мог заметить, что многие как
будто с ропотом говорили, что более двух часов для выноса тела покойника
они дожидаются священника, которого до сих пор нет. Заметя общее постоянное
движение многочисленного собравшегося народа, я из любопытства приблизился
к воротам квартиры покойника и тогда увидел на дворе том, не в дальнем
расстоянии от крыльца дома стоящего о. протоиерея, возлагавшего на себя
епитрахиль. В это самое время с поспешностью прошел мимо меня во двор
местной приходской церкви диакон, который тотчас, подойдя к
церковнослужителю, стоящему близ о. протоиерея Александровского, взял от
него священную одежду, в которую немедленно облачился и принял от него
кадило. После этого духовенство это погребальным гласом общее начало пение:
«Святый Боже, святый Крепкий, святый Бессмертный, помилуй нас», и с этим
вместе медленно выходило из двора этого; за этим вслед было несено из
комнаты тело усопшего поручика Лермонтова. Духовенство, поя вышеозначенную
песнь, тихо шествовало к кладбищу; за ним в богато убранном гробе было
попеременно несено тело умершего штаб и обер-офицерами, одетыми в мундиры,
в сопровождении многочисленного народа, питавшего уважение к памяти
даровитого поэта или к страдальческой смерти его, принятой на дуэли. Таким
образом, эта печальная процессия достигла вновь приготовленной могилы, в
которую был опущен вскорости несомый гроб без отправления по закону
христианского обряда. В этом я удостоверяю, как самовидец; но было ли
погребение сему покойнику отпеваемо о. протоиереем в квартире, я этого не
знаю, ибо не видел, не слышал и даже тогда не был во дворе том».
Что же пережил в стенах «Домика» Столыпин, стоя над умершим другом? Он
обещал бабушке беречь ее внука... Как? Какими словами сообщить ей скорбную
весть?
А как чувствовали себя те, кто разжигал непокорное самолюбие
Мартынова? Содрогнулись ли они у гроба поэта?
Не вспомнились ли им лермонтовские строки:
Летают сны-мучители
Над грешными людьми…….
VIII
Когда Лермонтов зимой 1841 года, будучи в отпуске в Петербурге,
получил приказ выехать из столицы в течение 48 часов, поэт, охваченный
отчаянием, написал:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, послушный им народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Укроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
Но и за стеной Кавказа не укрылся поэт от глаз и ушей своих врагов.
Они преследовали его и здесь.
Профессор Висковатов встречался со многими современниками Лермонтова,
свидетелями его последних дней в Пятигорске. Это происходило через 40-50
лет после трагедии у подножия Машука, но и тогда у некоторых из этих
современников враждебные чувства к поэту не смягчились.
Висковатов утверждал, что в беседе с ним эти «некоторые из влиятельных
личностей», бывшие тогда на водах, говоря о Лермонтове, употребляли такие
выражения
| |  скачать работу |
Последний приют поэта |
