Преодоление абсурдности бытия в художественном мире А.П. Чехова
лшебством
замкнувшейся в себе, одинокой и безразличной души героя. И он понял,
насколько преобразилась теперь его жизнь. В нем жила теперь его маленькая
тайна, подарившая ему счастья больше, чем у всех людей на земле. Когда он
засыпал, то «последней его мыслью было то, что кто-то обласкал и обрадовал
его, что в его жизни свершилось что-то необыкновенное, глупое, но
чрезвычайно хорошее и радостное. Эта мысль не оставляла его и во сне». (VI,
268). И каждое утро, «когда денщик подавал ему умываться, он, обливая
голову холодной водой, всякий раз вспоминал, что в его жизни есть что-то
хорошее и теплое». (VI, 273).
Любовь к тому воображаемому образу женщины, который то зыбко
складывался, то настойчиво ускользал из фантазирующего ума Рябовича, не
менее сильна и реалистична, чем любовь к конкретному человеку, скорее даже
более. Она возникает из ничего, из воздуха и напоминает добрую шутку какого-
то фокусника.
И пусть очень скоро это эйфорическое состояние Рябовича пройдет и
сменится на довольно унылое и безрадостное, так свойственное ему, и пусть
после короткого ликования его души жизнь вдруг покажется ему «необыкновенно
скудной, убогой и бесцветной» (VI, 276), все-таки этот маленький эпизод его
биографии показал ему возможность другой жизни, которая строится по законам
великого и прекрасного чувства – любви к женщине, и что он достоин этого
чувства.
Этот рассказ представляет собой как бы своеобразную вершину, крайнюю
точку в реализации писателем мотива несостоявшейся, «ускользнувшей» любви,
любви, которая прошла стороной мимо героев, слегка задев их своим стройным
станом. Ведь в этом произведении есть только один влюбленный мужчина, а
предметом его любви является неясный образ, фантом.
Двумя словами «ничего не произошло» можно описать и сюжет рассказа «На
пути», который демонстрирует еще одну вариацию мотива нереализовавшейся
любви, своеобразной «любви-невидимки». Рассказ повествует о случайной
встрече двух очень разных людей в комнате трактира с нелепым названием
«проезжающая», о разговоре до полуночи, о расставании утром – у каждого
своя дорога. Ничего особенного как будто не произошло, но что-то очень
важное случилось во внутреннем мире сорокалетнего, уставшего от жизни и
своего сложного характера Григория Петровича Лихарева и молодой женщины
Марии Михайловны Иловайской. Что-то словно сдвинулось с привычного места в
душе каждого из них, как будто бы проснулась от долгого сна самая заветная
мечта, о которой герои уже успели позабыть в вихре повседневных забот.
Эта встреча показала им, какую прелесть заключают в себе неожиданные и
милые дорожные случайности, а обобщенно говоря, случайности жизни (название
рассказа помимо своего конкретного значения несет символическую
обобщенность: встреча героев одновременно случайна, не важна и полна
глубокого смысла и значимости для каждого из них, это – встреча на их
жизненном пути).
Примечательно, что о любви в этом произведении не говорится ни слова,
но ее атмосферу мы улавливаем безошибочно. У нас не возникает сомнений в
том, что герои друг от друга ожидают получить хоть какое-нибудь
подтверждение заинтересованности ими как возможными партнерами в жизни,
наполненной любовью, как потенциальными спутниками жизни. В чем же дело?
Как мы это понимаем? Думается, что писатель использует такую форму
повествования о любви, как намек. Очень много эмоционально-информационной
нагрузки вынесено за пределы рассказа, возложено на способность домыслить и
«дочувствовать», которой обладает читательское восприятие.
Недосказанность в чувствах, которые возникли между героями, усиленная
авторской недосказанностью о том, что же на самом деле они испытывают,
создает эффект этой проницаемости, невидимости, нереальности любви. Люди
покоряются судьбе, а она считает нужным не превращать мимолетное увлечение
во что-то серьезное и потому разводит этих людей. Взаимное ожидание друг от
друга решительного шага сводит его возможность к нулю. Стоит обратить
внимание на то, что даже если герои открываются друг другу в своем чувстве,
«позволяют» себе любовь, сближаются, то в итоге они оказываются не более
счастливыми, чем Подгорин («У знакомых») или Алехин («О любви»): и для них
«самое сложное и трудное только еще начинается». (ХI, 336).
Своеобразной антитезой рассмотренным рассказам выглядят рассказы «Дама
с собачкой» и «Страх», в которых герои преодолевают барьеры общественного
мнения, свою застенчивость, в чем-то поступаются со своей принципиальностью
ради любви, ради дорогого им человека. Но это приносит им душевные муки,
чувство вины и ощущение себя в тягостном и неловком положении. Это
чувствует Анна Сергеевна и Гуров («Дама с собачкой»), Мария Сергеевна и
друг ее мужа («Страх»). Люди глубокопорядочные, честные перед своей
совестью и верные своему внутреннему «я», оказываются очень уязвимы и
ранимы своим новым положением, которое заставляет их противоречить их
нравственным законам. Они поставлены в очень сложные условия, в ситуацию
выбора, когда при любом варианте решения жизненной задачи будет
пострадавшая сторона.
Поэтому они чувствуют себя глубоко несчастными, понимают безвыходность
своего положения, досадуют на жестокость судьбы, которая сыграла с ними
злую шутку: подарила им любовь слишком поздно, когда у каждого есть уже
семья, груз безрадостной личной жизни, тщетности надежд на лучшее,
разочарований.
Любить и продолжать жить «по совести» теперь нельзя, приходится
выбирать что-то одно. И герой рассказа «Страх» ставит выше чувство уважения
к своему другу, поэтому на другой день после случившегося объяснения в
любви к нему Марии Сергеевны он навсегда покидает этот дом, этот город.
Герои рассказа «Дама с собачкой» отдают все-таки предпочтение любви
(борьба с чувством долга была долгой и серьезной), но писатель оставляет их
как раз в начале, у истоков их трудной, новой, ответственной, очень сложной
жизни. И прогнозировать счастливый конец их взаимоотношений довольно
трудно.
Таким образом, понятие «счастливой любви» является оксюморонным
явлением в художественном мире Чехова.
2.4. Метаморфозы ущербной любви в мире пошлых и ограниченных людей
В очерке о Чехове Горький писал, что врагом Чехова была пошлость, всю
жизнь он боролся с ней и высмеивал ее [49]. (Горький М. А.П. Чехов //
Горький М. Литературные портреты. М.: ) Он видел ее процветание в
человеческом обществе, понимал опасность ее разрушительной силы, которая
делает людей замкнутыми на их собственных заботах, ленивыми, не желающими
ничего видеть дальше своих маленьких корыстных интересов, сужает их
жизненное пространство до минимума, в котором они, задавленные
стереотипностью своего образа жизни, превращаются в живые механизмы,
удовлетворяющие свои (явно не духовные) потребности.
Пошлость понимается писателем как лень души человека, как узость его
взглядов на мир, как ограниченность его личности в сочетании с неутолимым
желанием обладать и нередко завышенной самооценкой.
Невозможность существования любви в мире пошлых людей очевидна. Чехов
доказывает это, по сути «аксиомное», убеждение в рассказах «Ионыч»,
«Супруга», в повести «Дуэль». Однако в каждом произведении эта тема
умирания любви, перерождения прекрасного чувства в скуку решается сложно и
неоднозначно, как это и присуще реальной жизни.
Сюжет рассказа «Ионыч» строится на двух признаниях в любви, каждое из
которых оказывается отвергнутым. Вначале Он признается в любви Ей и не
встречает взаимности. А спустя несколько лет Она, поняв, что лучшего
человека, чем Он, в ее жизни не было, говорит ему о своей любви – и с тем
же отрицательным результатом. Этот «сценарий» развития действия очень
древний (вспомним еще народную сказку о журавле и цапле, так же поочередно
и неудачно объяснявшихся в любви, так строится сюжет в пушкинском «Евгении
Онегине»). Но каждый раз причины этой несвоевременности или неуместности
любви одного человека к другому, конечно, разные. Однозначно ответить на
вопрос, кто виноват (или что виновато) в том, что молодой, интересный,
полный сил и жажды активной жизни Дмитрий Старцев, каким он предстает перед
нами в начале рассказа, превратился в Ионыча в конце произведения, нельзя.
Насколько случайно или закономерно это превращение? «Среда ли его заела», а
он был не в состоянии ей воспротивиться? Или же зачатки его изменившегося
образа жизни лежали в нем самом, были частью его натуры, тем, что является
неотъемлимой, во многом определяющей, частью природы характера человека?
Или причина в чем-то другом?
Безусловно, и то и другое имеет место, а некая третья сила многократно
увеличивает их влияние. В.Б. Катаев считает этой силой время. «Чехов
включает в ситуацию «герои и среда» течение времени, и это позволяет иначе
оценить произошедшее… Чехов вводит в рассказ испытание героя самой
обыкновенной вещью – неспешным, но неостановимым ходом времени» [50].
(Катаев В.Б. Старцев и Ионыч // Русская словесность. – 1998. - №1. С. 12
| |  скачать работу |
Преодоление абсурдности бытия в художественном мире А.П. Чехова |
